Кэтрин Райан Хайд - Любовь в настоящем времени
Так и должно было случиться. Я заранее настроился, что не буду настаивать. Ни к чему. И так понятно, что меня надо завернуть в чистую тряпочку и сдувать пылинки.
— Что ты сказал? — спрашивает.
— Ты прав. Это не для меня. Все отменяется.
Терпеть не могу врать ему, но это для его же пользы. Я уже врал сквозь зубы Митчу. Противно было ужасно. Хотя, в конце концов, здоровее будут. Если что-то случится, они тут ни при чем.
К тому же помощи мне ждать не от кого. Я сам должен все преодолеть.
Пожалуй, Джейк верит мне. Хотя вряд ли. Слишком уж легко все получается.
Джейк уходит, и я думаю о тех временах, когда Митч спросил меня, что это я такой радостный. Мне было пять лет. Прошло уже несколько недель, как Перл пропала. Я мучительно задумался, что ему ответить. Да ему, скорее всего, и не требовалось никакого ответа.
И я сказал:
— Наверное, потому, что моя мама так сильно меня любит.
Митч посмотрел на меня с состраданием: вот, мол, с каким мужеством мальчик держится.
Митч ничего не понял. Но все равно он мой друг, пусть даже он кое-чего и не улавливает.
Хотя обычно разжевывать ему ничего не надо.
МИТЧ, 37 лет
Нераспакованный багаж
В понедельник утром, точный, как часы, спускаюсь в контору. Мона меня уже дожидается. Поговорить хочет.
Это все Леонард, только он, и никто больше. Всякий раз, когда в поле зрения объявляется Мона, в животе у меня делается холодно. Что за вести она принесла на сей раз? Все равно как если бы среди ночи явились полицейские (это если бы я был настоящим отцом). Но как бы я ни любил мальчишку, сколько бы ни воображал себя отцом, я не в силах предотвратить самое страшное. Вот тогда полиция уж точно не почешется известить меня. Вестником несчастья будет Мона.
Мы переглядываемся, и я понимаю, что все не так уж плохо. Пока. Я даже умудряюсь вдохнуть. Дыхание у меня восстанавливается. А то не успеешь появиться в конторе, а тебя уже чем-то огорошили.
— Поговори с ним, Митч, — просит Мона. — Он все больше замыкается. Просто ужас. Я так боюсь за него.
А я не боюсь, что ли? Но ей явно надо, чтобы ее успокоили. Ой, не получится.
— Хочешь, чтобы я отговорил его от полетов на дельтаплане?
— В общем, да. Но есть и еще кое-что. Он сделался такой скрытный. Нам до него не достучаться. А у тебя всегда получалось. Ты умеешь находить с ним общий язык.
Мы оба неуклюже притворяемся, что это признание далось ей легко.
В последнее время я тоже стал замечать, что Леонард полюбил играть с опасностью в кошки-мышки. С настоящей, физической опасностью. Такая у него душевная потребность. Но он ведь человек, Леонард, как и все мы, и его духовные искания могут плохо кончиться. Он и так уже вознесся над всеми. Это я насчет земных уз. Которые не связывают его слишком крепко.
Все это выводит меня из себя, я чувствую, что он хочет двигаться дальше, а окружающий мир для него — что-то вроде пересадочной станции. Представьте, что к вам приехал гость и отказывается распаковывать чемоданы. Я даже могу и пошутить на этот счет. Не торопись так, скажу я ему, побудь у нас еще немного. Но тогда мои намерения станут слишком уж понятны.
Вот в этом весь Леонард. Ну не хочет он распаковывать багаж, и ничего не поделать.
— Тут не обошлось без Перл? — спрашиваю.
— Перл везде и во всем. Ты же знаешь ход его мыслей. Он ведь тебе рассказывает, о чем думает, правда? Он считает, что Перл по-прежнему рядом с ним.
— Я велел ему не заикаться об этом при мне. Он же знает, что ее не вернешь.
— Когда Перл умерла…
— Если Перл умерла. — В словах моих звучит излишняя горячность. Наболело за все эти годы. — Если она умерла. Никто не знает наверняка. Тело не нашли. Это Леонард решил про себя, что она на том свете. По-моему, Перл просто подкинула его мне, а сама смотала удочки. Ты понимаешь, как это важно для него? Он и мысли не допускает, что все произошло именно так.
Мона решает сменить тему.
— Митч, он становится таким безрассудным. Он зациклился на своей теории насчет Перл, но доказать ничего не может. Понимаешь, в чем опасность? Чтобы узнать наверняка, надо умереть. И я чувствую, что он все ближе и ближе подходит к опасной черте. Поговори с ним, Митч. Пожалуйста. Меня он не слушает.
Меня он тоже не слушает, но я помалкиваю насчет этого.
— На какой это теории он зациклился?
— Ты сам знаешь.
— Знал бы — не спрашивал.
— Он постоянно думает о смерти… те, кто прошел через это, утверждают, что свет в конце тоннеля затягивает. И Леонард считает, что все это правда, только по его теории выходит еще, что смерть… ну… необязательна.
— Необязательна? — спрашиваю. Вот дурость-то. И звучит по-дурацки.
— Вот именно, — кивает Мона. Под глазами у нее темные круги. — Он полагает, что можно вернуться. Или остаться — надо лишь захотеть. Рядом с человеком, живущим на земле. Он уверен, что именно так Перл и поступила с ним.
Хочу ее спросить, что она сама думает по этому поводу, и не спрашиваю. К чему?
— Вечная любовь. — Вот и все, что я изрекаю.
На эту тему мы с Леонардом беседуем часто. Он с пятилетнего возраста просвещает меня насчет этой самой вечной любви. Ученик из меня тупой. Но у Леонарда бездна терпения.
Лицо Моны проясняется, будто мы нашли общий язык. Поняли, что все уразумели.
А у меня внутри все сжимается при одной мысли о том, что Леонарду не терпится проверить свою теорию на практике.
— Ладно, — выдавливаю я через силу. — Давай предположим худшее. Самое страшное. — Язык у меня не поворачивается дать более четкое определение. — Кого именно Леонард собирается окружить вечной любовью?
Мона таращит глаза. Дескать, сам, что ли, не знаешь? Наверное, ей очень неловко отвечать на мой вопрос. И больно. Ей бы самой очень хотелось. Но выбор пал не на нее.
Она отводит взгляд.
— Тебя, конечно.
Делаю отчаянные попытки проглотить неподъемную глыбу информации.
А Мона продолжает:
— Поговори с ним, Митч.
Тут мой безнадежный идиотизм внезапно вылезает на свет божий, словно шило из мешка.
Я соглашаюсь.
Леонард живет со своими приемными родителями, Джейком и Моной. По его словам, меня они ему никогда не заменят. У них много детишек, и все приемные. Целых одиннадцать штук. Кое у кого из них не все в порядке со здоровьем, так что плохое зрение Леонарда и его астма в свое время никого не испугали. Да я, в общем, и не надеялся, что испугают. Я только рассчитывал, что никто его у меня не заберет и он будет жить со мной. Но тут на нашем пути возникла эта семейка благодетелей человечества. Относительно них у нас с Леонардом за последние десять лет выработалось полное взаимопонимание. Мы притворяемся, что Леонард — сын своих приемных родителей, а они разрешают мне навещать его. Мы оба знаем правду, но не звоним о ней на всех углах, и да будет так.
Мы с ним принадлежим друг другу.
Хоть в этом отношении Перл выказала некоторую мудрость.
Леонард обретался в семейном гараже, как и сказала Мона. Сооружал дельтаплан. Про него и про татуировку я тоже узнал от Моны.
Как мастерить дельтапланы, Леонард узнал из Интернета. Джейк потом полазил по всяким дискуссионным форумам, хотел выяснить, кто что думает насчет дельтапланов домашней сборки. Общее мнение было в целом отрицательное. Но вот Леонард, а вот дельтаплан — почти готовый. Из алюминиевых трубок, шпилек, болтов, кусков нейлоновой сетки и полипропиленового волокна.
Джейк провел изыскания на предмет, может, у кого все получилось. Оказалось, ни у кого. На данный момент все умельцы уже в могиле. Еще у Джейка сложилось впечатление, что если очень хочешь покончить счеты с жизнью, то дельтаплан как-то и ни к чему. Джейк надеется, что это у них на дискуссионных форумах юмор такой. Только, сдается, основан-то этот юмор на реальных фактах.
Леонард стоит ко мне спиной, такой маленький и тощий, похожий на монашка со своей бритой головой. Из-под выреза футболки выглядывает кусок татуировки — вертикаль креста. Татуировка детально прорисована — видно даже, что дерево, из которого сооружен крест, неструганое. Насчет татуировки я еще не определился, но мне очень хочется увидеть ее всю целиком.
На Леонарде его обычная одежда: джинсы и белая футболка. Белое контрастирует с цветом его кожи, в котором есть что-то чарующее. Это цвет кофе пополам с молоком, именно такой я пью. Задний карман джинсов выпирает — ингалятор. Луч света, проникающий сквозь окошко в крыше, придает фигуре Леонарда нечто неземное. Я и сам порой думаю, что он — избранный. И этот хренов свет… хочешь не хочешь, уверуешь.
Этот же луч высвечивает причудливый серебристый скелет еще не готового дельтаплана, по длине мало уступающий самому гаражу. Настоящее святилище, право слово.
Я стараюсь настроить себя на категорическое несогласие. С Леонардом у меня всегда так: вхожу наставником, выхожу единомышленником. Ведь при ближайшем рассмотрении все, что бы он ни делал, представляется мне истиной.
