Алексей Слаповский - Закодированный
Но бомж быстро пришел в себя. Сел и попросил:
– Больше не надо.
– Не буду, успокойся.
Бомж закашлялся. Он и до этого все время перхал.
– У тебя не туберкулез, случайно?
Бомж приложил руку к груди:
– Обжег.
– Горло обжег? Наверно, дымом надышался, у тебя вид такой, будто с пожара.
Как хоть к тебе обращаться? Ко мне три года назад собака приблудилась тоже. Взрослая уже, без одной ноги. Я думала, как называть. Начала варианты перебирать: Бобик, Шарик, Тузик. А потом почему-то в голову пришло – Джек. Даже не знаю, почему. Он как завизжит! Обрадовался. То есть – попала. А потом хозяева нашлись, оказалось – точно Джек! Давай попробуем, может, откликнешься как-то? Иван? Алексей? Александр? Петя? А мужа у меня Валерий зовут. Звали. А еще был друг в школе, очень хороший парень – Гоша.
И тут бомж встрепенулся.
– Что? Попала? Гоша, да?
– Гоша, да, – кивнул бомж.
15
На другой день Татьяна зашла на почту, купила конверт, вложила в него фотографию новонареченного Гоши, надписала адрес и подала в окошко, где сидела ее знакомая, Тоня.
– Заказным.
– Отправим.
– Адрес правильный, как думаешь?
– Кто ж его не знает? Москва, улица Королева, с детства помню. А ты, что ли, потеряла кого? – полюбопытствовала Тоня, увидев название передачи.
– Да нет. Ты вообще не говори никому, что я на телевидение послала. Подумают еще чего.
– Тайна переписки гарантируется государством! – заявила Тоня.
Татьяна вернулась домой.
Гоша, пристроившись к верстаку у сарая под навесом, строгал все, что попадалось под руку. Несколько дощечек стояли готовые, куча стружки скопилась под верстаком.
– Столяром ты, что ли, был? Все мне перестрогал уже, уймись! – сказала Татьяна.
Гоша с сожалением отложил рубанок.
Вечером Татьяна ушла на работу, а Толик организовал Гошу поиграть в шахматы. Тот не знал правил, Толик объяснил ему и первые три партии легко выиграл. Четвертая была вничью, а пятую Гоша выиграл – и сам этому удивился.
– Это ты случайно, – сказал Толик. – Давай еще одну!
16
Дядя Одутловатов и племянник Кумилкин тоже занимались интеллектуальной деятельностью: беседовали за бутылкой вина.
– У Татьяны мужик какой-то поджился, – говорил племянник. – С рубанком целый день во дворе возится.
Дядя тут же догадался, к чему он клонит.
– Думаешь, плотник?
– Очень может быть. Нам плотники понадобятся. Снести дом к чертовой матери и построить большой. Семейная гостиница, я тебе говорю, – лучший в мире бизнес! Я в Прибалтике видел, на Черном море видел. Главное, что хорошо: ты тут живешь, ты тут и работаешь. Сам себе администратор. Пять-шесть комнат-номеров – и хватит.
– Дело хорошее, – согласился дядя. – Только деньги нужны.
– Деньги будут. Главное – определиться. Какой дом, во-первых. Дальше. Кто за что отвечает. Кто за хозяйство, кто за питание. Чтобы четко.
– Я за хозяйство, – предложил дядя.
– Куда тебе, ты вторичный инвалид!
– На это здоровья хватит! Своя работа – не чужая. Но где деньги взять?
– Да постой ты с деньгами! Знаешь такое выражение – бизнес-план? – спросил Юрий, нахватавшийся в местах заключения нужных и ненужных знаний.
– Нет.
– Так я тебе объясню!
17
Магазин. Ночь. Татьяна задремала, и ей приснился нехороший сон: бородатый и волосатый человек, похожий на Гошу, влез в окно дома. Шарил по ящикам комода. Потом прокрался в комнату детей. Долго смотрел на их лица, злобно щерясь. И вдруг взмахнул топором…
Таня очнулась, тряхнула головой, оторопело уставилась на дверь, где появился Михаил Ерепеев, уже выздоровевший.
– Михаил, постоишь тут за меня? – спросила Татьяна. – Срочно надо отойти!
– Постою…
Татьяна, скинув фартук, заторопилась выйти.
– Я пива бутылку выпью! – крикнул ей вслед Михаил.
– Да хоть две!
Татьяна бегом бежала по улицам, примчалась к дому.
Увидела свет в окне, какие-то тени и всполохи, вскрики.
Ворвалась в дом.
Костя вел войну на компьютере, Толик наблюдал и ждал своей очереди.
– А ну, марш спать! – закричала Татьяна.
Выдернула шнур из розетки.
– Ты чего? Дура какая-то! – завопил Костя.
– Что?!
Татьяна отвесила ему затрещину. Толик, не дожидаясь своей доли, юркнул в постель.
– Будет он мать дурой звать! Воспитание, тоже мне. Безотцовщина! – в сердцах крикнула Татьяна.
– Неправда, у нас папа есть! – ответил Костя.
– Да? А где твой папа? А?
– Он бы пришел, ты его не пускаешь!
– Это он тебе так сказал? Да?
Костя молчал, сохраняя мужскую тайну, хоть частично ее уже выболтал.
Татьяна налила и выпила холодного чая. Села, посидела, успокаиваясь.
А Костя все не мог угомониться.
– Нашла вместо отца идиота какого-то, – пробурчал он.
– Никого я не нашла! Завтра же сдам! Только он не идиот, а больной! И даже не больной, а с памятью у человека что-то! И ты видел – он доски строгал. Не умеет, а хочет. А вы и умеете, а сроду матери не поможете!
Таня пошла в сарай.
Гоша спал тихим сном, улыбаясь. Быть может, видел какие-то хорошие, в отличие от Татьяны, сны.
18
Она вернулась в магазин, а там к Михаилу добавился гость незваный: бывший муж Татьяны Валера Абдрыков. Они мирно выпивали, сидя в углу на пластиковых стульях. Татьяну эта картина возмутила:
– На халяву угощаетесь?
– Ты же сама говорила: две бутылки, – напомнил Михаил.
– Так у вас пять уже!
– А это за мой счет! – солидно произнес Абдрыков.
– Да? И где он, твой счет? Деньги – где?
– Свои же люди!
– Ты мне давно не свой! – отрезала Татьяна. – А ты, Михаил, марш! Попросила тебя доброе дело сделать…
Михаил счел за лучшее убраться, не переча.
Абдрыков же остался для родственного разговора, ради которого он и явился среди ночи.
Это был, кстати говоря, довольно приятной внешности мужчина лет сорока. Когда Татьяна, приехав из деревни, познакомилась с ним, влюбилась и вышла за него замуж, он был веселым, энергичным молодым мужиком, умеренно выпивающим и даже, пожалуй, работящим. Правда, работа его увлекала не столько возможностью трудиться и зарабатывать деньги, а куражом. Дело в том, что он работал карщиком, подвозил на станции Чихов-2-товарная грузы к багажным и товарным вагонам. Вагоны ставились под погрузку в два ряда, а меж ними, то есть и меж рельсами, был дощатый помост. Категорически запрещалось ездить по этому помосту, если вагоны стоят только с одной стороны: велик риск свалиться. И сваливались, между прочим, за десять лет погибло двое карщиков: одного придавило тяжеленным кузовом электрокара, наполненным массивными аккумуляторами, другого облило из тех же аккумуляторов кислотой и просто сожгло заживо. Но запрет нарушался, причем с негласного попустительства начальства: вагоны стоят, грузить надо, а с другой стороны не подали – что делать? Вот Абдрыков и крутился, лавируя между столбов, стоящих по центру и держащих крышу, разворачивался, опасно приближаясь к пустому краю, один раз почти съехало колесо, кар накренился… но обошлось, выкарабкался… Валера даже скучал, когда вагоны были с обеих сторон и работа становилась слишком простой – тычься то туда, то сюда меж вагонами, никакого тебе адреналина.
К гадалке ходить не надо, чем это кончилось: опрокинулся-таки Абдрыков в один прекрасный день. Повезло: не придавило и не сожгло. Попортило только слегка щеку и руку, но все быстро зажило, затянулось, остались пятна, которые время от времени чешутся. Абдрыкова перевели в пешие грузчики, что его оскорбило. Он начал неумеренно выпивать.
И однажды, выпивая, рассказывая в сотый раз собутыльникам о важнейшем в своей жизни происшествии, он заключил:
– А ведь я мог бы запросто погибнуть! И не сидел бы сейчас с вами!
И вдруг замер.
Его вдруг поразила эта простейшая мысль. И ведь не впервые он произносил эти слова, но дошло – только сейчас.
– Братцы, – недоуменно сказал он. – А ведь действительно… Ведь на волосок был…
И с этого момента Абдрыков почувствовал себя кем-то вроде воина, вернувшегося живым с поля брани. Он ощутил себя не просто живым, а – выжившим. Он понял, что ему дана величайшая радость.
И всю дальнейшую жизнь с этого дня Валера посвятил бесконечному празднованию своего чудесного спасения. Время от времени где-то работал: копал, грузил, таскал. Татьяна выгнала его пять лет назад. Он не пропал – в Чихове много одиноких женщин, готовых разделить его вечно праздничное настроение. Но на Татьяну досаду затаил. Не мог поверить, что она его разлюбила. Не мог понять, как можно вообще его разлюбить – его, выжившего, уникального…
Вот и сейчас досада клокотала в груди Абдрыкова.
– Деньги, деньги давай! – напомнила Татьяна.
– Ты только о деньгах! Сколько тебя знаю, все о деньгах! – обличил ее Валера.
Татьяна поняла, что спрос с бывшего мужа невелик, а в спор о значении денег в жизни человека вступать она не собиралась. И сказала:
