Алена Любимова - Птица колибри зимы не боится
Когда подросла Ольга, начала болеть баба Галя, настала очередь нам с младшей сестрой за ней ухаживать. Все-все у нас случалось, но то, в чем я поклялась на могиле матери, мне оказалось по силам. Ольгу я вырастила и воспитала. Неплохо, по-моему воспитала.
А бабы Гали уже два года как нет в живых. Почти перед самой кончиной она оставила мне завещание, по которому ее однокомнатная квартира отходила Ольге.
— Так у каждой из вас своя жилплощадь будет. Девчонка-то уж почти взрослая. Она выйдет замуж — хоть ты для себя поживешь. А то из-за нас с Ольгой всех мужиков от себя гнала.
— Да что вы говорите, баба Галя! Причем тут вы? Просто того, единственного, не встретила.
— Ох, да где ж они эти единственные? — Галина Матвеевна вздохнула. — Принцев-то мало, а нас, баб, много. На всех не хватит. Эдак всю жизнь прождешь. А у тебя уж бабий срок проходит. Попомни мои слова: как встретишь кого хорошего, выходи, не привередничай.
И вот бабы Гали не было, а она продолжала нам помогать.
Глава III
— Я тебе, между прочим, теперь даже завидую, — продолжала тем временем Гета. — Надо же как повезло: без всяких со своей стороны усилий будешь жить одна в отдельной двухкомнатной квартире практически в центре Москвы.
— Проспект Вернадского — не центр, — напомнила я.
— Был не центр, когда ваш дом строили, — сказала Гета. — А сейчас, считай, центр. Это же тебе не какое-нибудь Бутово, а престижный освоенный район.
— Положим, ты-то совсем в центре живешь. В Замоскворечье.
— С той лишь разницей, что у меня коммуналка.
— Ну, вас в результате расселят. Сама мне говорила. Вот-вот.
— Во-первых, ты знаешь, это «вот-вот» длится уже три года. А во-вторых, когда оно настанет, меня расселят именно в какое-нибудь Бутово, никак не ближе к центру. А тебя уже никуда отсюда не расселят. И сестра твоя любимая совсем рядом будет жить. Значит, вы с ней вроде бы не расстаетесь, и мешать друг другу не будете.
— Боюсь, это не надолго, — мне снова сделалось не только грустно, но и неприятно, ибо я вспомнила, как Ольга и Ярик строили свои далеко идущие квартирные планы. — Понимаешь, Гета, я совсем не уверена, что сестра станет всегда жить рядом со мной. Они даже решили в бабы-Галиной квартире серьезного ремонта не делать. Собираются продавать ее и расширяться. Тесно им в однокомнатной.
— Ничего себе аппетиты у молодых! — взвилась от возмущения Гета. — Им к свадьбе, можно сказать, на полную халяву квартира обломилась, а они уже недовольны. Конечно, они не то, что мы в их возрасте. Для нас отдельная однушка пределом мечтаний была. Любая. Пусть даже в хрущобе малогабаритной, хоть у черта на рогах. Мы ж ничего не видели! Большинство чуть не до старости с мужем, детьми и родителями на одной территории ютились. А уж если что удавалось свое получить или кооператив построить, так полное счастье. Как в раю себя чувствовали. А эти, конечно, в другое время живут, по сторонам смотрят и понимают, что по-другому можно. И не в однокомнатной, а целый этаж занимать, и не с совмещенным санузлом, а со всякими джакузи. А еще бы лучше особнячок. Только они хотят все и сразу. Не понимают, что сперва ох как попахать надо, да и то не каждому достанется.
— Это они как раз, Гета, понимают, — встала я на защиту Ольги и Ярика. — Потому и хотят, пока есть возможность, превратить однокомнатную в двухкомнатную, а после самим постараться заработать на еще большую. Но ведь для меня бабы-Галина квартира — не просто жилплощадь, а память о ней. Никогда бы не поднялась рука продать ее, разве только совсем жизнь бы приперла. А так — никогда. Но Ольга… Когда они с Яриком об этом говорили, я вдруг убедилась: она все забыла. Забыла, что значила для нее баба Галя!
Мне стало еще сильнее не по себе, и я вновь почувствовала, как что-то чрезвычайно важное безвозвратно уходит из моей жизни.
— Ну вот. Опять слезы. — Затянувшись тонкой сигаретой и выпустив дым из ноздрей, моя подруга осуждающе покачала головой. — Пойми: твоя Ольга не может жить твоим прошлым…
— Но это ведь и ее прошлое, — перебила я.
— Ничего подобного. Она его совершенно по-другому воспринимает. Да, она очень любит тебя, любила бабу Галю, но она не должна жить всю оставшуюся жизнь, руководствуясь лишь чувством благодарности к вам. Она имеет право быть счастливой. К тому же квартира — это жилплощадь, а не душа бабы Гали. Кстати, она для того ее Ольге в наследство и оставила, чтобы вы могли жить по-человечески. Поверь, она была бы только счастлива, узнав, что Ольга с любимым мужем живут в двух— или трехкомнатной квартире или в отдельном особняке.
— Гета, я снова никак не пойму: то ты их осуждаешь, что им мало своей однокомнатной квартиры, то, наоборот, доказываешь мне, что они молодцы.
— Никого я не осуждаю! — она яростно ткнула окурком в пепельницу. — Я им завидую! Надо же, могут мечтать о чем хотят! У них жизнь другая, и время другое.
А мы точно знали: об этом мечтать можно, а о другом — бесполезно. Вот у нас никогда ничего и не было. Теперь вот, мечтай — не хочу, а толку? Поезд уже ушел, и не светит нам никогда ничего такого, что светит твоим Ольге с Яриком! Да слава Богу, что хоть им светит. Я, с одной стороны, завидую, а с другой — за них радуюсь. Но я и за тебя хочу порадоваться. Хочу, чтобы ты, по свойственной тебе душевной доброте и дурости, свой последний шанс не упустила!
— Гетка, мне страшно тебя слушать. Этот твой последний шанс звучит почти как последний путь.
— А мне плевать как звучит. Главное, чтобы ты до своего последнего пути успела побыть неодинокой. Перестань жалеть, что твой птенчик отправился в самостоятельный полет, и займись собой. Думаешь, я не помню, от скольких шансов ты уже отказалась из-за своего сестринства-материнства. Такие мужики попадались! И, главное, ради тебя были готовы на все.
— Не преувеличивай. Например, Александр не был готов на все.
— А что тебе еще надо было? — Даже сейчас, по прошествии стольких лет, Гета убеждена, что я повела себя непростительно, лишившись счастья и солидного достатка. — Мужик видный, жениться тебе предлагал, через полгода бы за границу увез. Долгосрочная командировка ему предстояла в капстрану! По тем временам — фантастика. И сейчас бы с ним не пропала, еще богаче бы жили. Он, между прочим, теперь крупный бизнесмен. Каталась бы как сыр в масле.
— А ты не помнишь, что именно Ольга и не входила в условия этого контракта?
— Чистоплюйство твое, — рубанула воздух рукой Гета. — И кристальная честность. Вышла бы замуж. Оставила бы Ольгу на меня и бабу Галю. А там прошло бы время. Он бы привык. И забыл бы про свое условие. Ведь мужики сплошь и рядом берут женщин с детьми от первых браков. И ничего.
— Если бы Ольга была моим ребенком, он бы не возражал. Ему именно почему-то не нравилось, что Ольга моя сестра. Ребенка — пожалуйста, взяли бы с собой, а сестру — категорически нет. Не принимал он отчего-то Ольгу.
— Ну, гнида! Вот сволочь! — вскипела Гета. — Ты мне раньше таких деталей не сообщала. Уж я бы ему выдала!
— Потому и не сообщала, чтобы не выдала, — запоздало призналась я.
Пылая праведным гневом, моя подруга была способна на все, вплоть до того, чтобы лишить Александра вожделенной загранкомандировки. И я предпочла с ним расстаться по-тихому.
— Ну ладно. По поводу Александра ты, хоть и с опозданием, меня убедила. Тухлый номер. Такие большей частью все равно потом разводятся. Но Левончик-то чем тебе плох был. Не мужик — мечта. — Гета, вспомнив его, плотоядно причмокнула губами.
— Ничем, — вынуждена была признаться я.
— И Ольгу твою обожал. И она его сразу приняла. Почти уже папой называла.
Все было так. Левон Саркисян влюбился в меня, что называется, с первого взгляда. Это был жгучий стройный брюнет, очень похожий на итальянского певца Тото Кутуньо, по которому тогда умирала вся Москва. За мной никогда в жизни никто еще так не ухаживал. Он засыпал меня цветами и подарками. В каждый новый его приезд из Еревана наша квартира наполнялась ароматом роз, фруктов и всевозможных восточных сладостей. Коньяк с завода, на котором работал Левон, лился рекой.
Напор его был столь силен, что я почти согласилась выйти за него замуж, и он, окрыленный, счастливый, повез меня в Ереван — знакомить со своей многочисленной родней.
Он устроил мне незабываемую неделю. У меня осталось впечатление, будто полгорода и впрямь его родственники. Целую неделю мы только и делали, что ходили в гости. Причем не только в самом Ереване, но и в окрестностях, куда ездили на новенькой бежевой «Волге» Левона.
Принимали нас везде с поистине восточным размахом. Столы ломились от еды, коньяк и вино лились полноводными реками. И еще мы все время пили замечательный кофе, заходя для этого чуть ли не каждый час в многочисленные кафе и рестораны.
Куда бы Левон меня ни привел, меня везде встречали как самого дорогого на свете гостя. Многочисленные бабушки, дяди, тети, племянники, племянницы, братья, сестры и даже папа и мама Левона меня тут ждали, заранее любили, ибо «дорогой Левончик» просто не мог себе выбрать в жены плохую девушку.
