KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Эрнесто Сабато - О героях и могилах

Эрнесто Сабато - О героях и могилах

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Эрнесто Сабато, "О героях и могилах" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Да, этот человек действительно беззащитен. И, странная вещь, он, может, вовсе не беден, даже, возможно, богат, он даже может оказаться тем Великим Банкиром, намечавшим грандиозную Операцию с твердой валютой, о которой Бруно прежде подумал с презрением и иронией. Презрением и иронией (теперь он это хорошо понимает), которые, как всегда, оказались чрезмерными и в итоге несправедливыми. Ибо нет человека, который в конечном счете заслуживал бы презрения и иронии, ибо, рано или поздно, с твердой валютой или без оной, его настигают несчастья, гибель детей или братьев, его собственная старость и собственное его одиночество перед смертью. И в конце концов он оказывается более беспомощным, чем кто-либо иной, – как человек военный, застигнутый без своей кольчуги, более беззащитен, чем какой-нибудь ничтожный штатский, у которого ее никогда не было и отсутствия которой он не ощущает.

VI

Он точно знал, что с одиннадцати лет ни разу не заходил ни в одну из остальных – не его – комнат в доме, тем более в ту комнатку, что была как бы святилищем его матери: там она, выходя из ванной, проводила свои радиотелефонные часы и завершала приготовления к выходу из дому. Ну а отец? Мартин не знал, какие у него в последние годы были привычки, знал только, что он сидел, запершись в своей мастерской; попасть в ванную можно было и не проходя через ту комнатку, но можно было и пройти. Не делала ли мать ставку на то, что муж увидит ее в таком виде? А может быть, желание как можно больше унизить его подогревалось ее ожесточенной ненавистью к нему?

Все было возможно.

Мартин однажды, не слыша звуков радио, предположил, что ее нет дома, – ведь было совершенно невероятно, чтобы она в своей комнатке сидела в тишине.

В полутьме, на диване, свирепо и яростно ворочалось двутелое чудовище.

Больше часа Мартин бродил по улицам как лунатик. Потом вернулся в свою комнату и бросился на кровать. Он лежал, глядя в потолок, затем глаза его скользнули по стенам и остановились на иллюстрации из «Билликена» [12], которую он еще в детстве прикрепил кнопками: Бельграно при переходе через реку Саладо [13] принимает клятву своих солдат на бело-голубом знамени.

«Непорочное знамя» [14], – подумал он.

И тут в его мозгу снова всплыли ключевые слова его существования: «холод», «чистота», «снег», «одиночество», «Патагония».

Он подумал о кораблях, о поездах, но откуда ему взять денег? Тогда он вспомнил про большой грузовик, стоявший в гараже возле станции Сола, который однажды приковал его взгляд волшебной надписью: «ПАТАГОНСКИЙ АВТОТРАНСПОРТ». А вдруг им понадобится рабочий, помощник, ну кто-нибудь?

– Ясное дело, малыш, – сказал Бусич, жуя погасшую сигарету.

– У меня есть восемьдесят три песо, – сказал Мартин.

– Брось дурить, – сказал Бусич, снимая засаленный плащ.

Он был похож на циркового великана, только сутуловатый и седой. Великана с наивным лицом ребенка. Мартин смотрел на грузовик – на борту большими буквами было написано: «ПАТАГОНСКИЙ АВТОТРАНСПОРТ», а сзади золотыми буквами: «ИЩИ ВЕТРА В ПОЛЕ».

– Пошли, – сказал Бусич, не вынимая изо рта сигарету.

На мокрой, скользкой мостовой временами загоралось молочно-рыжее влажное пятно. Затем вспыхивала фиолетовая молния, а после нее опять рыжее: «ЧИНЗАНО-АМЕРИКАНО ГАНСИА. ЧИНЗАНО-АМЕРИКАНО ГАНСИА».

– Холодненько стало, – заметил Бусич.

Дождь? Нет, скорей то был туман из мельчайших неощутимых, парящих капелек. Водитель грузовика огромными шагами шел рядом с Мартином. Он был наивен и могуч – как бы символ того, что искал Мартин в своем исходе на юг. Мартин почувствовал себя защищенным и предался своим мыслям.

– Вот здесь, – сказал Бусич и, входя в зал, бросил: – Привет! Нам пиццу и выпить.

– Привет, – ответил Чичин, ставя на стол бутылку джина.

– Две рюмки, – сказал Бусич. – Этот паренек – мой друг. А как твоя старуха?

– Нормально, – ответил Чичин.

– Анализы сделали?

– Да.

– Ну и что?

Чичин покачал головой, словно говоря «ничего не известно».

– Сам знаешь, как с этими делами.

– А как насчет воскресенья? – спросил Бусич.

– Почем я знаю! – со злостью сказал Чичин. – Вот те крест, мне теперь на все наплевать. – Он яростно вытирал стакан, углубясь в свои думы, и наконец взорвался: – Проиграть таким ослам!

Водитель, однако, моргая, обдумывал дело с должной обстоятельностью.

В зал вошел худощавый нервный человек.

– Привет, – сказал он.

– Привет, Тито. Этот паренек – мой друг.

– Очень приятно, – сказал Тито, разглядывая Мартина своими птичьими глазками с тем тревожным выражением, которое Мартин будет потом всегда у него замечать, – словно у него затерялась очень ценная вещь и он везде ее ищет, быстро и беспокойно осматривая все вокруг.

– Такая лажа с этими «Красными дьяволами»!

– Расскажи, расскажи вот ему.

– Скажу честно: тебе-то хорошо, ездишь на своем грузовике и не видишь такого позорища!

– Что до меня, – повторил Чичин, – мне на все наплевать. И знать ничего не хочу. Клянусь здоровьем моей старухи.

Умберто X. Д'Арканхело, известный в округе под именем Тито, изрек:

– Не игроки – дрянь.

Он сел за столик у окна, достал газету, которая всегда у него была сложена спортивной страницей кверху, с негодованием кинул ее на столик и, ковыряя в щербатых зубах зубочисткой, постоянно торчавшей у него изо рта, устремил на улицу мрачный взгляд. Невысокий, узкоплечий, в поношенном костюме, он, казалось, размышлял о судьбах мира. Немного погодя обернулся к своим друзьям и сказал:

– В это воскресенье разразилась настоящая трагедия. Мы продули как кретины, выиграла команда «Сан-Лоренсо», выиграла «Рейсинг» и даже «Тигре» выиграла. Скажите на милость, куда мы катимся? – Он обвел глазами друзей, словно призывая их в свидетели, затем снова обратил взгляд на улицу и, ковыряя в зубах, пробормотал: – Этой стране уже нет спасенья.

«Уехать далеко, на холодный, чистый юг, – думал Мартин, – а тут бесконечное болеро да тяжелые, влажные запахи туалета и дезодорантов, душный, мглистый воздух, жаркая ванная, жаркое тело, жаркая кровать, жаркая мать, мать-кровать, белые ноги, задранные кверху, словно в мерзостном ритуале».

VІІ

«Не может быть, – подумал он, положив руку на сумку, – не может быть». Но нет, слышен кашель, кашель и скрип ступенек. И годы спустя, вспоминая этот миг, он думал: «Как одинокие обитатели двух соседних островов, разделенных бездонной пучиной». Годы спустя, когда тело отца гнило в могиле, а он уже понимал, что этот неудачник страдал, наверно, не меньше его и что, возможно, со своего ближнего, но недостижимого острова, на котором жил (доживал), отец, возможно, иногда подавал ему знак, молча, но страстно, взывая о помощи или хотя бы о понимании и нежности. Но понял он это после суровых испытаний, слишком поздно, как всегда бывает. Так что теперь, в этом еще не созревшем настоящем (словно время, забавляясь, иногда является раньше положенного, чтоб»ы люди рисовали в своем воображении нечто столь же гротескное и неуклюжее, как картины иных неопытных дилетантов, этаких еще не любивших Отелло), в этом настоящем, которому следовало бы быть будущим, появился по ошибке его отец, поднимаясь по ступенькам, по которым не ходил уже столько лет. И, стоя спиной к двери, Мартин почувствовал, что отец входит как незваный гость: слышал его одышку чахоточного, его робкое, неуверенное ожидание. И с нарочитой жестокостью делал вид, будто его не замечает. «Конечно, он прочитал мое письмо, хочет меня удержать». Удержать для чего? За долгие годы они едва перемолвились несколькими фразами. В душе Мартина боролись неприязнь и жалость. Неприязнь заставляла не смотреть на отца, не замечать его появления в комнате, хуже того, дать ему понять, что он нарочно не замечает. Но Мартин все же обернулся. Да, обернулся и увидел отца таким, каким и ожидал: руки уцепились за перила, он отдыхает от напряжения, седая прядь свесилась на лоб, глаза лихорадочно блестят и слегка вытаращены, слабая улыбка с тем виноватым выражением, которое так раздражало Мартина; он говорит: «Двадцать лет тому назад у меня была здесь мастерская», обводя взором мансарду, возможно, с тем же чувством, с каким поседевший, разочарованный странник возвращается в город своей молодости, объездив разные края и узнав людей, которые когда-то возбуждали его воображение и влекли к себе. И, подойдя к кровати, отец сел на ее край, как бы считая себя не вправе занимать слишком много места или располагаться слишком удобно. Потом он довольно долго молчал, трудно дыша, но не двигаясь, застыв, будто статуя.

– Когда-то мы были друзьями, – сказал он глухим голосом.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*