Маркус Зусак - Братья Волф
— Ждите тут, и ни с места, пока я не позову.
Мы кивнули и сели, и минут через десять она выглянула и позвала:
— Ну-ка зайдите.
Мы зашли.
Директор и инспекторша встретили нас слегка удивленными и какими-то брезгливыми взглядами. Строго говоря, и мама тоже, и причина стала ясна, когда она вытащила из сумки наши перчатки и сказала:
— Ну, надевайте.
— Ой, мам… — воспротивился Руб.
— Нет, нет, нет, — настаивал директор, мистер Деннисон, — нам очень интересно посмотреть.
— Давайте, мальчики, — подзуживала мама, — не стесняйтесь…
Но в этом и был замысел. Смутить нас. Унизить. Застыдить. Это сразу стало ясно, едва мы надели перчатки.
— Мои дети, — сказала мама директору, и потом нам: — Мои сыновья.
На лице у нее было самое горчайшее разочарование. Казалось, она вот-вот заплачет. Морщинки вокруг глаз темнели пересохшими руслами рек, ждали. Но вода не пролилась. Мама сидела и смотрела. Мимо нас. А потом, прицельно, — на нас; и вроде как собралась плюнуть нам под ноги и отречься от таких детей. И я на нее не обиделся.
— Вот чем, значит, они занимаются, — сказала она директору с инспекторшей. — Прошу прощения за этот цирк, что вам пришлось потратить на него время.
— Все в порядке, — успокоил ее Деннисон, и мать пожала руки и ему, и тетке-инспектору.
— Извините, — еще раз сказала она и вышла за дверь, даже не взглянув на нас. Оставила стоять в этих перчатках, как двух нелепых обезьян среди зимы.
Не спрашивайте, почему, но я в России, еду в автобусе по Москве.
В автобусе давка.
Он едет медленно.
Лютый дубак.
Рядом какой-то парень сидит у окна и везет какую-то крысообразную зверюгу, которая шипит на меня, стоит мне только на нее глянуть. Парень толкает меня локтем, что-то говорит и смеется. Я спрашиваю его, правда ли это Москва (я ведь, понятно, там не бывал), он заводит со мной длинный многословный разговор, что само по себе чудо, ведь я не могу ответить ему ни слова по причине незнания языка.
Чувак невероятный.
Трещит.
Смеется и под конец он начинает мне нравиться. Я смеюсь над каждой его шуткой. Что парень шутит, я понимаю по его лицу.
— Медленный автобус, — говорю я, но он, конечно, ни фига не понимает.
Россия.
Можете вы мне сказать, что, господи ты боже мой, я делаю в России?
В автобусе дубак — я говорил, нет? Да? Ну вот, дубак еще какой, и все окна застыли.
Зябко.
Я ежусь на сиденье, но потом больше не могу терпеть.
Встаю.
Пытаюсь встать, но будто приклеился к сиденью. Будто по-настоящему примерз.
— Вставай, — говорю я себе, но не могу. Не могу!
Тут я вижу, как сквозь толпу кто-то ковыляет к нам по проходу.
Ой, нет.
Не надо.
Это старушка, и поскольку я в России, я понимаю, что здешние старушки никому не дают спуску. А хуже всего, что она смотрит прямо на меня. На меня.
— Помоги встать, — прошу я соседа, но он не реагирует. Более того — отворачивается поспать, расплющивая свою крыску по стеклу. Та сдавленно шипит.
А старушка идет.
Нет.
Это кошмар.
Она кривится и смотрит мне в глаза, взглядом приказывая освободить место.
«Вставай!» — мысленно ору я. Но не могу, и она…
Подходит.
— Ну-ка! — начинает она, и дальше ее уже не остановить. Она плюется русскими ругательствами мне в лицо и трясет кулаками. Яростно хватает ручонками за одежду и пытается поднять и вышвырнуть с сиденья.
— Простите! — скулю я, но бабка — просто само бешенство, так и наскакивает.
Позже я сижу в проходе на полу, а кусок моих штанов по-прежнему на сиденье, прилип. Тетка лет сорока, понимающая по-английски, говорит мне:
— Не надо было оскорблять эту леди, паренек.
— И не говорите, — соглашаюсь я, пытаясь не касаться голой кожей ледяного пола.
Старушка брезгливо ухмыляется сверху.
5
Это важная глава.
По крайней мере мне так кажется.
Синяки прошли у меня быстренько, и следующий отрезок своей жизни я слонялся без дела. События назревали. Они существовали где-то за пределами размеренного и огороженного существования, которое я вел. Где-то там: не ждали, а просто были. Сложились. Ну, может, самую малость раздумывали, подтянусь ли я к ним.
Может, я и глупости горожу.
Ну в общем.
Происшествия, которые произошли, заключались в том, что в субботу на работе у отца я познакомился с девушкой.
Она была что-то с чем-то, клянусь вам.
В тот раз я все утро копал траншею под домом где-то километрах в пяти от нашего дома, и я сдох. Сдох к обеду.
Я весь устряпался в грязи, а шею от рытья внаклон свело и заклинило. Когда я выбрался из-под дома, поодаль стояла девушка. Она была с матерью и с отцом и такая настоящая, что я чуть не подавился пустотой в горле. С меня ростом, такая она была, с мирным и настоящим лицом. Когда мы знакомились, она улыбнулась мне настоящими губами и настоящим голосом сказала:
— Привет!
Я вытер правую ладонь об штаны и поздоровался со всеми за руку. Мать. Отец. Девушка.
— Мой сын, Кэмерон, — сказал им папаша, пока я выползал на свет, вытрясая грязь из волос. И могло показаться, будто он даже где-то рад, что я ему помогаю.
— Дбрдень, — сказал я, подойдя, и тут отец повел взрослых типа на экскурсию, показать, что мы натворили на их территории. Эти люди затеяли довольно серьезное строительство, от которого чуток урезался двор. Ну а так, дом у них был симпатичный.
И вот девушка.
— Ребекка, — представила ее мать.
Пока старик демонстрировал достижения, я оставался с ней наедине.
Что мне надо было делать?
Заговорить?
Выждать?
Сесть?
В общем, постояли мы с минуту, а потом сели на такие вроде как шезлонги. Я смотрел в сторону, потом смотрел на нее и опять в сторону.
Ну и животное.
Умел найти подход к дамам, а?
Наконец, когда уже вот-вот и было бы поздно и уже возвращались родичи, я сказал ей таким идиотски тихим голосом: «Мне нравится тут работать», — потом тишина, и мы оба немного посмеялись и подумали: «Вот же ерунду сказанул».
Мне нравится тут работать. Мне нравится тут работать. Мне нравится. Тут работать. Мне. Нравится тут работать.
Повторял это про себя и думал, понимает ли она, что я на самом деле имел в виду.
Я думаю, она понимала.
Ребекка.
Хорошее имя; и как бы мне ни нравилось спокойствие у нее на лице, голос мне понравился еще больше. Я запомнил его и пустил звучать внутри меня. Этот вот ее «Привет». Нелепо, я понимаю, но когда опыта общения с женщинами кот наплакал, как у меня, берешь, что можешь.
Это длилось до самого вечера. И даже работа меня почти не тяготила, ведь теперь у меня была Ребекка. У меня был ее голос, его настоящесть, и это обезболивало все остальное. Обезболивало волдыри, вздувавшиеся на ладонях под пальцами, и затупляло лезвие, висевшее над моим хребтом.
«Привет», — сказала она. «Привет», — и она смеялась вместе со мной, когда я сказал глупость. Такое уже бывало, чтобы девчонки смеялись надо мной, но редко приходилось и мне смеяться с такой девчонкой вместе. И чтобы было легко, когда за плечом город, а твое лицо так близко к девчоночьему лицу, что тоже редко. Она дышит, она видит — и она настоящая. И это было самое здоровское. Она была куда реальнее зубной сестры, потому что не сидела за стойкой и не получала жалованье за то, что любезничает с посетителями. И уж конечно реальней женщин из каталога, потому что я никогда бы не разорвал эту девочку на клочки. И немыслимо было, чтобы я посмел обидеть ее, обругать или спрятать под кроватью.
Глаза. Живые глаза. Мягкие волосы, струящиеся по спине. Прыщик на виске, там, где начинаются волосы. Красивая шея, плечи. Не королева. Не из таких. Вы поняли, не из тех.
Она была настоящая.
Позже она играла музыку — не такую, чтобы мне сильно понравилась, но от этого стала еще реальнее. От всех этих дел я даже разулыбался отцу, когда он прикрикнул на меня за то, что я не там начал копать.
— Извини, пап, — сказал я.
— Вот там копай.
Интересно, понял ли он. Сомневаюсь. И непохоже было, что он просек, когда я спросил, придем ли мы через неделю.
— Ага, придем, — ответил он без выражения.
— Отлично, — но это я сказал только себе.
Немного погодя я спросил:
— А как этих людей фамилия?
— Конлон.
Ребекка Конлон.
