Мэтью Грин - Воспоминания воображаемого друга
Потом я снова слышу крик, но на этот раз кричит не Макс. Кричит Томми. Он не напуган, как напуган Макс, в его крике нет паники или ужаса. Так кричит человек, который не может поверить в то, что с ним произошло. Томми начинает что-то говорить и одновременно пытается встать на ноги. Он забыл, что над ним дверь, и ударяется о нее спиной. Удар заставляет его закричать снова, на этот раз от боли. Дверца в кабинку распахивается. Я вижу в кабинке Макса, который почти надел брюки, только пока не застегнул молнию и пуговицу. Макс перешагивает через голову Томми.
— Беги! — кричу я.
И Макс бежит. Он наступает Томми на руку, и Томми снова кричит. Макс пробегает мимо меня, он на бегу поддергивает брюки и исчезает за дверью в туалет. Я иду за ним. Вместо того чтобы повернуть налево к своему классу, Макс поворачивает направо и, не останавливаясь, застегивает молнию и пуговицу на брюках.
— Куда ты идешь?
— Я еще не закончил, — говорит Макс. — Может быть, в туалете медсестры уже помыли пол.
— Что случилось с Томми? — спрашиваю я. — Что ты сделал?
— Я накакал ему на голову, — говорит Макс.
— Ты смог какать при другом человеке? — удивляюсь я.
Я не могу прийти в себя. Трудно поверить уже в то, что Макс накакал на голову Томми Свиндену, но то, что он смог покакать в присутствии постороннего человека, — вот это просто фантастика.
— Только одна маленькая какашка, — говорит Макс. — Я почти закончил, когда он влез. — Макс проходит еще несколько шагов по коридору и добавляет: — Я же покакал утром, так что во мне осталось чуть-чуть. Помнишь? Это была добавка.
Глава 7
Макс боялся, что Томми наябедничает на него, так же как он наябедничал про армейский швейцарский нож. Но я знаю, что Томми не станет этого делать. Какой ребенок захочет, чтобы друзья или пусть даже одна учительница узнала, что ему накакали на голову. Томми теперь захочет убить Макса. По-настоящему. Чтобы у Макса сердце остановилось, или как там еще можно убить человека.
Хотя об этом волноваться рано.
Страх смерти Макс вполне может пережить, это не проблемы с Томми Свинденом. Дети все время страшатся умереть, так что для Макса нет разницы бояться, что Томми его придушит или даст по носу. Зато младшеклассника не исключат из школы за то, что накакал на пятиклассника. Такое бывает только в рухнувшем мире.
Я говорю Максу, чтобы он не боялся, неприятностей не будет. Он верит лишь наполовину, но этого достаточно, чтобы он не завис.
К тому же прошло уже три дня, и мы с тех пор не видели Томми. Сначала я подумал, что Томми прогуливает школу, и пошел в класс миссис Паренти, чтобы посмотреть, там он или нет. Томми там был. Он сидел на первой парте, ближе к учительнице, наверное, чтобы она не упускала его из виду.
Не знаю точно, о чем думает Томми. Может, он так обалдел из-за того, что случилось, что решил вовсе об этом забыть. А может, наоборот, разозлился и теперь мечтает, как будет пытать Макса перед тем, как его убить. Так дети на перемене жгут муравьев лупой, вместо того чтобы просто наступить на них своей кроссовкой и раздавить.
Так думает Макс, и хоть я и говорю ему, что он ошибается, но на самом деле, возможно, он прав.
Нельзя накакать на голову такому мальчишке, как Томми Свинден, и думать, будто это сойдет с рук.
Глава 8
Сегодня я видел Грэм. Я прошел мимо нее по пути в столовую. Она помахала мне рукой.
Грэм начинает исчезать.
Не могу поверить.
Когда она помахала рукой, сквозь нее просвечивали ее похожие на иголки дикобраза волосы и широкая белозубая улыбка.
Воображаемые друзья могут исчезать долго, могут быстро, но Грэм, по-моему, осталось немного времени.
Ее друг — шестилетняя девочка по имени Меган. Грэм живет на свете всего два года, но она мой самый старый воображаемый друг, и я не хочу, чтобы она исчезла. Она — мой единственный настоящий друг, если не считать Макса.
Я боюсь за Грэм.
За себя я тоже боюсь.
Когда-нибудь наступит день, когда и я поднесу к лицу руку и увижу сквозь нее Макса, и тогда я буду знать, что тоже исчезаю. Когда-нибудь наступит день, когда я умру, если это то, что происходит с воображаемыми друзьями.
Это в порядке вещей. Правильно?
Я хочу поговорить с Грэм, но не знаю, что ей сказать. Мне интересно, знает ли она о том, что исчезает, или нет.
Если не знает, должен ли я ее предупредить?
На свете много воображаемых друзей, которых я не знаю, потому что они никогда не выходят из дому. Большинству из них не так повезло, как нам с Грэм, и они не могут пойти в школу или просто куда-нибудь. Однажды мама Макса привела нас в дом своих знакомых, и я увидел там трех воображаемых друзей. Все трое сидели на маленьких стульчиках перед школьной доской. Руки у них лежали на коленях. Они вообще не шевелились, а маленькая девочка по имени Джессика в это время читала им по буквам алфавит и задавала задачки по арифметике. Но они не ходили и не разговаривали. Когда я пошел в комнату для игр, они просто сидели на своих стульчиках, смотрели на меня и моргали. Вот так-то.
Просто моргали.
Такие воображаемые друзья, как они, надолго не задерживаются. Однажды я видел, как воображаемый друг появился в детском саду у Макса минут на пятнадцать, а потом исчез. Это была девочка. Она выросла посреди комнаты, похожа на резинового человека. Такого, каких везут на парадах, и она становилась все больше и больше, пока не стала размером почти с меня. Большая розовая девочка с косичками и с желтыми цветами вместо ног. Но когда воспитательница закончила читать книжку, девочку будто проткнули булавкой. Она съеживалась и съеживалась, пока ее не стало видно.
Я тогда испугался, глядя, как она исчезла. Пятнадцать минут — это почти ничего.
Она даже недослушала книжку.
Но Грэм прожила достаточно долго. Она два года была моим другом. Не могу поверить, что она умирает.
Мне хочется отругать ее друга, девочку по имени Меган, потому что это Меган виновата в том, что Грэм умирает. Она больше не верит в Грэм.
Когда Грэм умрет, мама Меган будет спрашивать, куда делась ее подружка, а Меган будет говорить что-нибудь вроде: «Грэм здесь больше не живет», или «Я не знаю, где Грэм», или «Грэм уехала на каникулы». И тогда ее мама отвернется в сторону, улыбнется и подумает, что ее девочка растет.
Но нет. Ничего этого не будет. Грэм не уедет на каникулы. Она не переедет ни в другой город, ни в другую страну.
Грэм умирает.
Ты, детка, перестала в нее верить, и потому мой друг умрет. Пусть, кроме тебя, Грэм никто не видит и не слышит, но это не значит, что она не настоящая. Я тоже ее вижу. Она — мой друг.
Иногда, когда вы с Максом сидите на уроке, мы с Грэм идем на качели покачаться и поболтать.
А когда вы выходите на перемену, играем в пятнашки.
Это Грэм сказала, что я герой, когда я не дал Максу выбежать на дорогу перед машиной, и, хоть я и не считаю, что был героем, мне до сих пор от этого приятно.
А теперь она умрет, потому что ты больше в нее не веришь.
Мы сидим в школьной столовой. Макс в музыкальном классе, а Меган обедает. По тому, как Меган разговаривает с другими девочками за столом, я вижу, что ей Грэм уже не нужна, как раньше. Меган улыбается. Смеется. Смотрит на собеседниц. Она даже сама вставляет что-нибудь в разговор. Она часть группы.
Совершенно новая Меган.
— Как ты сегодня себя чувствуешь? — спрашиваю я у Грэм в надежде, что она первая заговорит о том, что исчезает.
И она заговаривает первая.
— Я знаю, что со мной происходит, если ты об этом, — говорит она.
Голос у Грэм грустный, но в нем слышно, что она смирилась. Будто бы сдалась.
— О, — говорю я и не знаю, что еще сказать.
Я смотрю на Грэм, а потом притворяюсь, будто меня отвлек какой-то шум в углу слева, и отворачиваюсь от нее. Я не могу смотреть на Грэм, потому что все равно смотрю насквозь. Но потом все-таки заставляю себя повернуться.
— На что это похоже? — спрашиваю я.
— Ни на что, — говорит Грэм и поднимает перед собой руки.
Я вижу сквозь ладони лицо Грэм, только на этот раз оно не улыбается. Ее руки будто из вощеной бумаги.
— Не понимаю, — говорю я. — Что случилось? Меган слышит тебя, когда ты с ней говоришь?
— Ну да. И видит. Мы только что десять минут играли в классики.
— Тогда почему она больше в тебя не верит?
Грэм вздыхает. Потом вздыхает еще раз.
— Она не то чтобы в меня не верит. Просто я ей больше не нужна. Раньше она боялась разговаривать с другими детьми. Меган заикалась, когда была маленькой. Теперь это прошло. Но когда она заикалась, она пропустила много времени, которое могла проводить с другими детьми и завести друзей. Теперь она нагоняет упущенное. Две недели назад она познакомилась в песочнице с Энни. Теперь они с Энни все время разговаривают. Им даже за это вчера сделали замечание в классе, потому что надо было читать. А сегодня, когда мы играли в классики, подошли другие девочки и тоже стали играть.
