Тамта Мелашвили - Считалка
Четверг
Остановили машину. Один вылез и спросил: Эй, девочка, ты здесь живешь? Да, сказала я. Родителей нету, что ли? Что ты тут разгуливаешь? Молоко домой несу, от тетки. Он обернулся в сторону автомобиля. Отдай ей, и поехали, сказали из автомобиля. Ты чья будешь? Бори. Гардавадзе, сказала я. Чего молоко-то прячешь? Не отниму, не бойся. Борина дочь, сказал он в сторону машины. Вот и отдай ей, и по-ехали, сказали оттуда. Из ваших трое убиты, сказал он. Вот на них бумаги. Что это? сказала я. Ладно, не хмурься, мы тут ни при чем. Трое ваших убитых. Тут три свидетельства. Мераба Гоцадзе знаешь? Знаю. Ему и передай. Он сделает дальше, что надо. Бери, бери! Ладно, сказала я. У него были грязные ногти. Отдашь Мерабу, повторил он. Не вздумай вскрывать. Ну что ты там? сказали из машины. Поехали, что ли! Не смотри так, гого. Твоего отца там нету. Ты ведь Борина дочка? Да, сказала я. Его там нету. Там другие. Не вскрывай и не читай, поняла? Передашь Мерабу и всё. Убитые тебя не касаются. Поняла, сказала я. Сел в машину, уехали. Пока не скрылись из глаз, я смотрела вслед. Когда засовывала пакет в карман, чуть не выронила бутылку с молоком. Решила так: я вот здесь стою, отсчитаю шаги до того дерева, если чёт – вскрою, если нечет – нет. Вышло сто сорок восемь шагов. Остановилась под деревом. Потом обошла его кругом, присела спиной к стволу, вскрыла пакет, вынула листки, сложила красиво и положила на землю. Сойка-зяблик-перепелка… Получился средний лист. На него выпало. Первым его развернула. Потом еще раз отсчитала и развернула правый лист, потом левый, еще посидела немного. Передо мной раскинулось поле, просторное поле, просторное заминированное поле. Громко трещали цикады, было жарко. Потом вспомнила братишку, встала, взяла бутылку с молоком, собрала листки и, прежде чем идти к дому, пошла в другую сторону, к мосту. Мне встретилась Натэла, соседка Нинцы. Ты куда, гого? окликнула меня. На мост, сказала я. Чего там не видела? спросила. Дело есть. Какое на мосту дело? Скоро три часа, как бы бомбить не начали. Пока не начнут, сказала я. Очень ты знаешь, когда они начнут. Пошли лучше домой, матери по дому поможешь. Я помогаю, вот молоко несу, показала ей бутылку. Коровье молоко? Нет, козье. Джалагонидзе дали. А у мальчишки нет аллергии на козье? Не знаю, сказала я. Попробуем. Раньше вроде была. Господи, как мне жалко эту женщину! Даже не знаю, кого жальчей, мать или ребенка. Да, сказала я. У мамы молоко совсем высохло. Сказала и хотела уйти, но она подалась ко мне, понизила голос. Кнопа, дочка, поди сюда, хочу что-то сказать. Что? спросила я. Подвинься, скажу. Я подвинулась немного. Подружке-то своей, она еще больше понизила голос, – как яблоко, наливной, вот-вот кожа треснет, скажи, чтобы вела себя как следует, не увлекалась. Ей кажется, раз война, мы ничего не видим. А что случилось? спросила я и стиснула бутылку с молоком. Мальчишки видели: что-то нехорошо она лазает к этим, к чужим. Узнает кто из наших, прибьет! Если вы подруги, запрети, скажи строго, а лучше не водись с ней. Вообще-то если у ней порода такая, не отвадишь. Между нами, мамаша ее тоже не всегда чистую воду пила. Поняла? Скажу, тетя Натэла, я попятилась. Только меня не называй, не говори, что от меня узнала, она повысила голос. Этого не скажу, сказала я, повернулась и пошла. Гого! Говорят, сегодня мост будут бомбить, крикнула вслед. Уходи поскорей, ступай домой! Я не ответила, но пошла быстрее. Вышла на мост, поставила бутылку с молоком. Облокотилась на шаткие перила. Река текла спокойно. Так спокойно… Я вынула из кармана листки. Сперва из одного сделала самолетик. Потом из другого. Из третьего. И запустила один за другим. Они полетели. Я перебежала на другую сторону моста и смотрела оттуда. Сначала их нес поток воздуха под мостом. Потом подхватила река, понесла по течению. Я стояла на мосту, пока они не скрылись из глаз. Самый красивый был самолетик твоего отца, Нинцо. Он летел дольше других.
Пятница
Который час? сказала я. Нашел время опаздывать. Да придет, куда денется, сказала Нинцо. Что ты как на иголках. Мы вышли на главную улицу. После вчерашнего ничего не страшно, сказала я. Будет тебе, сказала Нинцо. Не думай об этом, и все. А может, он совсем не придет, сказала я. Не удержалась, чтобы не сказать. Думаешь? Нинцо глянула на меня. Придет, никуда не денется. Не такое же он фуфло. Какой он бывает смешной, сказала я. Очень смешной. Да, мужчину из себя строит и старается чересчур, согласилась Нинцо. На сколько он нас старше? На год, да? спросила я. Не на год, а на два, даже на два с половиной. Помнишь, в прошлом году его вы-гнали из школы. Еще бы, сказала я. Мне кажется, ты ему нравишься, я посмотрела ей в глаза. Думаешь? кокетливо переспросила Нинцо. Не знаю, я пожала плечами. Ты всем нравишься. Да-а? Нинцо посмотрела себе на грудь. Да, да, именно за это, сказала я. Дурочка, сказала она, и у тебя будет, что ты в самом деле! Зачем? сказала я. На что мне такие грузила, хотела засмеяться, но не получилось. Ты просто завидуешь, вот и все, сказала Нинцо. Завидую? обозлилась я. Чему завидовать-то? Тому, что все обращают на меня внимание. Внимание тоже бывает разное. Смотря на что обращают. Нинцо напряглась. Что ты хочешь этим сказать? Ничего, сказала я. Не будем об этом. Завидуешь, сказала Нинцо. Я промолчала. В ту минуту она была очень несчастная, я пожалела ее. Какое-то время мы молчали. А вообще-то не думай, что если война, никто ничего не замечает, – все-таки не удержалась я. Она вспыхнула. Ты просто завидуешь, вот и все! Завистливая! Еще немного и она бы расплакалась. Я знала, что она не сломается. Я слишком хорошо ее знала. И при этом пожалела ее, ужасно пожалела. Обе не проронили ни слова. Сидели перед книжным магазином с выбитыми витринами. Квернадзе не появлялся. Я стала палочкой рисовать что-то на пыльной земле. Нинцо вытащила из кармана лак и принялась красить ногти. Сидела, опустив голову, молчала. Я рисовала что-то на земле, потом стирала ногой, снова рисовала. Да не пыли ты! огрызнулась она. Я промолчала. Мимо пробежала орава мальчишек. Один держал в руках котенка. Котенок отчаянно пищал. Перестань мучить котенка, ублюдок! крикнула Нинцо. Мальчишки остановились. Куда его тащишь, зачем мучаешь? Нинцо встала. Он больной, сказал один из мальчишек. Шелудивый, добавил другой. Мы его в ущелье нашли. Я тоже встала. Какой бы ни был, отпусти, сказала я. Не мучай. А тебе чего? сказал второй. Если в десять лет вы такое вытворяете, что с вами в двадцать будет! крикнула Нинцо. Отдай котенка! Иди гуляй! бросил ей тот, что держал котенка. Он был неумытый, со злыми нехорошими глазами. Отдай, я сказала. Мотай отсюда, гого! сказал он. Отвяжись! Смотри-ка на него! Нинцо повысила голос. Я сказала, отдай котенка, выродок! Убери руки, гого! крикнул тот и попытался убежать. Нинцо схватила его за шиворот, другой рукой вырвала верещащего котенка. Мальчишка замахнулся на нее ногой. Нинцо уклонилась. Ух ты, сосалка, крикнул тот. Сосалка! Нинцо сосалка! крикнул второй и припустил со всех ног. Думаешь, я не знаю, сказал первый. Сам видел, на посту видел, что ты делала с ихним мужчиной. Нинцо вдруг выпустила его из рук и отступила. Давалка! крикнул он. Поблядушка! и плюнул в нее. Я взглянула на Нинцу. На ней не было лица. Чего! заорала я. Он попытался убежать, но я вцепилась в него. Что ты сказал?! Повтори, сопляк! Прежде чем он увернулся, я ударила его коленом. Он согнулся в три погибели, потом повалился. Я еще раз изо всех сил вмазала ему. Что ты сказал?! Повтори, гаденыш! Он рухнул на землю. Я наклонилась, перевернула его. Повтори, гаденыш, мразь! визжала я. Грязь и слезы смешались на его лице. По лбу текла кровь. Повтори! В ответ он что-то промычал и закрылся руками. Повтори! вопила я. Повтори, гаденыш! и изо всех сил ударила его в лицо. Кровь хлынула из разбитого носа. Он скорчился, застонал. Кнопка! крикнула Нинцо. Я уже не помнила о ней. Нинцо подбежала сзади, схватила меня за руки. Хватит! Отпусти, слышишь! Отпусти! Ты же убьешь его! Убью! кричала я. Убью! Отпусти. Всё! Всё! Смотри, что ты с ним сделала! Отпусти меня! голос у меня сорвался. Убью! Перестань. Он же еще ребенок. Нинцо сзади всем телом навалилась на меня. Мальчишка воспользовался этим, поднял залитую кровью голову, потом, пошатываясь, встал и побежал. Все равно убью! просипела я сорванным голосом и бросилась за ним. Нинцо подставила мне ногу, мы обе упали. Это вам так не сойдет! пригрозил он на бегу. Вот увидите! И, отбежав подальше, крикнул: Сучки! Поблядушки! Я еще успела увидеть его спину. Почувствовала во рту вкус крови, смешанной с землей, и закрыла лицо руками.
Четверг
Я за молоком, тетя Мелано, сказала я. Бутылка с собой? спросила она, выглянув из калитки. С собой, сказала я и протянула бутылку. Сейчас, подожди тут. Я встала у калитки, она торопливо посеменила к дому. Оттуда доносился странный звук, то ли рев, то ли мычание, не могла понять. Подумала, это ее муж шумит. У нее муж инвалид, безногий. На прошлой войне ногу потерял. Прошлую войну я не помню, но в первый раз увиденного безногого запомнила. Испугалась почему-то. Рассказала Нинце. Она посмеялась, но призналась, что тоже боится безногих. Тетя Мелано скоро вернулась, протянула бутылку с молоком. Из дома опять послышался шум. Огонь тебе в глотку, а не водку! Подавись! Чтоб тебе нутро повыжигало! бросила она в сторону дома. Я молча забрала бутылку. Ну как она, гого? Совсем молока нету? спросила. Нету, сказала я. Козье молоко хорошее, может, покормит как-нибудь, я на нем своих подняла. Я пожала плечами. А ведь я помню, когда тебя кормила, столько у нее было молока, что каргаретелевских близнецов прикармливала, обоих. А теперь вот война, не то что молоко, как душа в теле держится, не удивляешься? Удивляюсь, сказала я. Давай ей чаю, гого, чаю побольше давай. Заваривай и пои, слышишь? Не пьет, сказала я. Выпьет полчашки и вырвет. А как вырвет, больше не пьет. Господи, сказала она, что же это всех рвет в этом городе! Ладно, тетя Мелано, спасибо, сказала я, повернулась, чтобы идти, тут слышу – Ёб вашу мать! муж Мелано заорал. Ёб вашу мать! Всех! Всех! Он вылез на балкон, одной рукой опирался на перила, в другой держал автомат. Мать их всех! опять заорал он. Если война – пусть будет война! И дал очередь из автомата. Помогите! завопила Мелано как перед концом света. Люди! легла на землю, обхватила голову руками. Ложись, Кнопушка, ложись, детка! Я не успела даже испугаться. Единственное, что помнила, была бутылка с молоком. Вместо того чтобы упасть на живот и закрыться руками, легла на спину и прижала бутылку к груди. Если вы не стреляете, ёб вашу мать, я буду стрелять! и опять дал очередь в воздух. Помогите! опять крикнула Мелано. Я увидела, как она привстала, пригнувшись, побежала к дому и, не разгибаясь, взбежала по лестнице. Вы не стреляете, я буду стрелять. Войны хотите, вот вам война! Одной рукой он опирался о перила, другой размахивал автоматом и палил в воздух. Он был похож на пугало. Не заметил, как сзади подкралась Мелано, толкнула в спину. Покачнулся, перевесился через балкон, выронил автомат. Чтоб ты подох! крикнула Мелано. Когда я вставала и прикрывала за собой калитку, видела, как Мелано помогает ему подняться, а он громко плачет, словно маленький ребенок.
