Эдвард Морган Форстер - Куда боятся ступить ангелы
Филип различил в углу за ее спиной молодого человека, который потом, при ближайшем рассмотрении, мог оказаться и красивым, и с хорошей фигурой, но сейчас такого впечатления отнюдь не производил. Наполовину скрытый светло-грязной драпировкой, он нервно выставил вперед руку Филип пожал ее и почувствовал, что она влажная и грубая. Снизу опять донесся одобрительный шум.
- Кушанькать подано, - сказала Лилия. - Ваша комнатка дальше по коридору, Филип. Можете не переодеваться.
Он побрел мыть руки, совершенно уничтоженный ее наглостью.
- Милая Каролина! - шепнула Лилия, как только Филип вышел. - Какой вы ангел, что рассказали ему! Он так хорошо все принял. Но вам, наверное, пришлось вытерпеть a mauvais quart d'heure! (скверные четверть часа (франц.)).
И тут страх, в котором так долго пребывала мисс Эббот, разрядился язвительностью.
- Я ничего не рассказала ему! - отрезала она. - Это предстоит вам. И если вы отделаетесь четвертью часа, то считайте, что вам повезло!
Обед прошел как в страшном сне. В их распоряжение предоставили вонючую столовую. Лилия, очень нарядная и громогласная, восседала во главе стола. Мисс Эббот тоже принарядилась и сидела рядом с Филипом, действуя ему на нервы своим видом наперсницы из трагедии. Благородный отпрыск итальянской аристократии, синьор Карелла, помещался напротив. За его спиной поблескивал аквариум с золотыми рыбками, которые не переставая кружили, таращась на гостей.
Синьор Карелла так гримасничал, что Филип не мог рассмотреть как следует его лица, но руки его видел, - нельзя сказать, чтобы чистые, они не делались чище оттого, что их обладатель беспрерывно приглаживал лоснящиеся пряди волос. Крахмальные манжеты были тоже не первой свежести, а костюм, явно купленный ради смотрин как нечто истинно английское, сидел на нем отвратительно. Носовой платок отсутствовал, но синьор Карелла ни разу о нем и не вспомнил. В целом он был весьма непрезентабелен, и ему еще повезло, что его отец зубной врач в Монтериано. Каким же образом Лилия, даже Лилия... Но как только подали обед, Филип все уразумел.
Молодой человек проголодался, и его дама сердца положила ему на тарелку спагетти. И вот когда восхитительно скользкие червяки заскользили ему в горло, лицо его потеряло напряженность и сделалось спокойным и отрешенным. Филип сотни раз встречал в Италии такие лица, и они ему нравились. Лицо было не просто красиво, но полно обаяния - неотъемлемое свойство всех, кто родился на итальянской почве. Но видеть это лицо напротив себя за столом Филип не желал. Оно не было лицом джентльмена.
Разговор, если можно это было назвать разговором, велся на смеси английского с итальянским. Лилия пока с трудом объяснялась на итальянском, синьор Карелла еще не научился английскому. Иногда мисс Эббот приходилось выступать в роли толмача между влюбленными, и тогда ситуация становилась донельзя дикой и отталкивающей. Однако малодушие не давало Филипу встать и бесповоротно осудить помолвку. Он решил, что с Лилией ему будет легче справиться наедине, и потому притворился перед самим собой, будто хочет выслушать ее довод в свою защиту и тогда уже вынести приговор.
Синьор Карелла, вдохновленный спагетти и дерущим горло вином, решил завязать беседу. Глядя на Филипа, он вежливо произнес:
- Англия великая страна. Итальянцы любят Англию и англичан.
Филип, совершенно не расположенный в эту минуту к взаимным заверениям в интернациональной дружбе, поклонился, и только.
- Италия тоже великая страна, - продолжал итальянец несколько обиженным тоном. - Она дала много знаменитых людей, таких, как Гарибальди и Данте. Последний написал «Infernо», «Purgatorio», «Paradisо» ("Ад", "Чистилище", "Рай", итал.). «Inferno» из них - самый прекрасный.
И самоуверенным тоном человека, получившего солидное образование, он продекламировал вступительные строки:
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
(Данте.Ад. Песнь первая. Пер. М. Лозинского. - Здесь и далее примечания переводчиков).
Он и не подозревал, насколько цитата подходила к случаю.
Лилия быстро взглянула на Филипа - заметил ли он, что она выходит замуж не за невежду. Желая щегольнуть достоинствами своего нареченного, она ни с того ни с сего упомянула паллоне - видимо, он был искусным игроком. Он вдруг застеснялся и самодовольно заухмылялся, точно деревенщина, которого похвалили при незнакомом человеке за ловкую игру в крикет. До сих пор Филипу и самому нравилось смотреть, как играют в паллоне, это чарующее сочетание лаун-тенниса и лапты. Но отныне, он полагал, игра для него испорчена навсегда.
- Ой, посмотрите! - воскликнула Лилия. - Бедненькие рыбки!
Тощая кошка в течение всего обеда клянчила у обедающих кусочки багрового мяса, которое они силились разжевать. Синьор Карелла со свойственной итальянцам жестокостью схватил кошку за лапу и отшвырнул в сторону. Теперь кошка взобралась на аквариум и пыталась выудить рыбешек. На этот раз синьор Карелла встал, прогнал кошку, нашел большую стеклянную крышку и закупорил отверстие аквариума.
- А рыбки не задохнутся? - спросила мисс Эббот. - Они остались без воздуха.
- Рыбе нужна вода, а не воздух, - ответил он важно и сел на место. Судя по тому, что он принялся сплевывать на пол, он явно почувствовал себя непринужденно. Филип взглянул на Лилию, но та и глазом не моргнула. Мужественно проговорив до конца омерзительного обеда, она встала со словами:
- А теперь, Филип, вы, наверное, хотите бай-бай. Встретимся завтра в двенадцать за ленчем, если не увидимся раньше. Caffe latte (кофе с молоком франц.) нам подают в комнаты.
Это было уже чересчур, и Филип отчеканил:
- Нет, я бы хотел повидаться с вами сейчас же, у меня в комнате, я приехал в такую даль исключительно по делу.
Он услышал, как мисс Эббот ахнула. Синьор Карелла, закуривавший вонючую сигару, ничего не заметил.
Как Филип и ожидал, оставшись наедине с Лилией, он перестал нервничать. Знакомое ощущение интеллектуального превосходства придало ему сил, и он гладко начал:
- Дорогая Лилия, не будем устраивать сцен. До приезда сюда я думал, что мне придется расспрашивать вас. Теперь такая необходимость отпала. Я знаю все. Кое-что мне рассказала мисс Эббот, остальное я видел собственными глазами.
- Собственными глазами? - повторила Лилия и, как он вспоминал позже, залилась краской.
- Да, что он, вероятно, хам и, уж во всяком случае, плебей.
- В Италии нет плебеев, - быстро возразила она.
Филип прикусил язык. Это были его собственные слова. Она доконала его, прибавив:
- Он - сын зубного врача. Ну и что тут такого?
- Благодарю за сообщение. Как я вам уже доложил, мне это известно. Мне известно также, что такое зубной врач в захудалом провинциальном итальянском городке.
Ему не было это известно, но он предположил, что зубной врач - звание достаточно низкое. Лилия, как ни странно, не стала противоречить, однако ядовито заметила:
- Вы меня удивляете, Филип, я всегда думала, что вы за равенство и все такое прочее.
- А я так думал, что синьор Карелла - представитель итальянской аристократии.
- Ну, мы просто написали это в телеграмме, чтобы не шокировать дражайшую миссис Герритон. Но это правда. Просто его семья - младшая ветвь. Всегда ведь семьи разветвляются. В вашей, например, есть кузен Джозеф. - Она как нельзя более находчиво помянула единственного нежелательного представителя клана Герритонов. - Отец Джино - сама любезность. Карьера его идет очень успешно. В этом месяце он как раз переезжает из Монтериано в Поджибонси. Что касается меня, то мое ничтожное мнение таково: важно, каков человек. Но вы, конечно, со мной не согласитесь. Кстати, дядя у Джино, должна вам доложить, священник, все равно как пастор в Англии.
Филип прекрасно знал, чего стоят итальянские священники, и так долго распространялся на эту тему, что Лилия прервала его:
- Ну, хорошо, а его кузен - адвокат в Риме.
- Какой еще адвокат?
- Такой же, как вы, с той разницей, что у него уйма работы и он не может брать отпуск в любое время, когда захочет.
Она ужалила больно, но Филип постарался не показать виду. Он переменил тактику и мягким, примирительным тоном произнес следующую тираду:
- Происходящее мне кажется скверным сном. Таким скверным, что дальше некуда. Если бы в этом человеке была хоть одна благородная черта, я бы еще мог тревожиться. А так - я возлагаю надежды на время. Сейчас, Лилия, он вас опутал, обманул, но скоро вы его раскусите. Ведь не может быть, чтобы вы, леди, привыкшая к благовоспитанному обществу, могли долго выносить человека, чье положение не выдерживает сравнения даже... даже с положением сына зубного врача королевской челяди в Англии. Я вас не виню. Виноваты чары Италии. Вы знаете, я сам не раз им поддавался. И еще виновата мисс Эббот.
