Этель Лилиан Войнич - Все романы (сборник)
– Я думаю иначе. Однако мы уже слишком много спорили об этом, не стоит начинать снова… Как вам понравилась сегодняшняя лекция?
– Очень понравилась, особенно последняя часть. Как хорошо, что он так решительно говорил о необходимости жить согласно идеалам республики, а не только мечтать о ней! Это соответствует учению Христа: «Царство божие внутри нас».
– А мне как раз не понравилась эта часть. Он так много говорил о том, что мы должны думать, чувствовать, какими должны быть, но не указал никаких практических путей, не говорил о том, что мы должны делать.
– Наступит время, и у нас будет достаточно дела. Нужно терпение. Великие перевороты не совершаются в один день.
– Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней. Вы говорите, что нужно подготовить себя к свободе. Но кто был лучше подготовлен к ней, как не ваша мать? Разве не ангельская была у нее душа? А к чему привела вся доброта? Она была рабой до последнего дня своей жизни. Сколько придирок, сколько оскорблений она вынесла от вашего брата Джеймса и его жены! Не будь у нее такого мягкого сердца и такого терпения, ей бы легче жилось, с ней не посмели бы плохо обращаться. Так и с Италией: тем, кто поднимается на защиту своих интересов, вовсе не нужно терпение.
– Джим, дорогая, Италия была бы уже свободна, если бы гнев и страсть могли ее спасти. Не ненависть нужна ей, а любовь.
Кровь прилила к его лицу и вновь отхлынула, когда он произнес последнее слово. Джемма не заметила этого – она смотрела прямо перед собой. Ее брови были сдвинуты, губы крепко сжаты.
– Вам кажется, что я неправа, Артур, – сказала она после небольшой паузы. – Нет, правда на моей стороне. И когда-нибудь вы поймете это… Вот и дом Марьетты. Зайдете, может быть?
– Нет, уже поздно. Покойной ночи, дорогая!
Он стоял возле двери, крепко сжимая ее руку в своих.
– «Во имя бога и народа…»
И Джемма медленно, торжественно досказала девиз:
– «…ныне и во веки веков».
Потом отняла свою руку и вбежала в дом. Когда дверь за ней захлопнулась, он нагнулся и поднял кипарисовую веточку, упавшую с ее груди.
Глава IV
Артур вернулся домой словно на крыльях. Он был счастлив, безоблачно счастлив. На собрании намекали на подготовку к вооруженному восстанию. Джемма была теперь его товарищем, и он любил ее. Они вместе будут работать, а может быть, даже вместе умрут в борьбе за грядущую республику. Вот она, весенняя пора их надежд! Padre увидит это и поверит в их дело.
Впрочем, на другой день Артур проснулся в более спокойном настроении. Он вспомнил, что Джемма собирается ехать в Ливорно, a padre – в Рим.
Январь, февраль, март – три долгих месяца до пасхи! Чего доброго, Джемма, вернувшись к своим, подпадет под протестантское влияние (на языке Артура слово «протестант» и «филистер»[22] были тождественны по смыслу). Нет, Джемма никогда не будет флиртовать, кокетничать и охотиться за туристами и лысыми судовладельцами, как другие английские девушки в Ливорно: Джемма совсем другая. Но она, вероятно, очень несчастна. Такая молодая, без друзей, и как ей, должно быть, одиноко среди всей этой чопорной публики… О, если бы его мать была жива!
Вечером он зашел в семинарию и застал Монтанелли за беседой с новым ректором. Вид у него был усталый, недовольный. Увидев Артура, padre не только не обрадовался, как обычно, но еще более помрачнел.
– Вот тот студент, о котором я вам говорил, – сухо сказал Монтанелли, представляя Артура новому ректору. – Буду вам очень обязан, если вы разрешите ему пользоваться библиотекой и впредь.
Отец Карди – пожилой, благодушного вида священник – сразу же заговорил с Артуром об университете. Свободный, непринужденный тон его показывал, что он хорошо знаком с жизнью студенчества. Разговор быстро перешел на слишком строгие порядки в университете – весьма злободневный вопрос.
К великой радости Артура, новый ректор резко критиковал университетское начальство за те бессмысленные ограничения, которыми оно раздражало студентов.
– У меня большой опыт по воспитанию юношества, – сказал он. – Ни в чем не мешать молодежи без достаточных к тому основании – вот мое правило. Если с молодежью хорошо обращаться, уважать ее, то редкий юноша доставит старшим большие огорчения. Но ведь и смирная лошадь станет брыкаться, если постоянно дергать поводья.
Артур широко открыл глаза. Он не ожидал найти в новом ректоре защитника студенческих интересов. Монтанелли не принимал участия в разговоре, видимо, не интересуясь этим вопросом. Вид у него был такой усталый, такой подавленный, что отец Карди вдруг сказал:
– Боюсь, я вас утомил, отец каноник. Простите меня за болтливость. Я слишком горячо принимаю к сердцу этот вопрос и забываю, что другим он, может быть, надоел.
– Напротив, меня это очень интересует.
Монтанелли никогда не удавалась показная вежливость, и Артура покоробил его тон.
Когда отец Карди ушел, Монтанелли повернулся к Артуру и посмотрел на него с тем задумчивым, озабоченным выражением, которое весь вечер не сходило с его лица.
– Артур, дорогой мой, – начал он тихо, – мне надо поговорить с тобой.
«Должно быть, он получил какое-нибудь неприятное известие», – подумал Артур, встревоженно взглянув на осунувшееся лицо Монтанелли.
Наступила долгая пауза.
– Как тебе нравится новый ректор? – спросил вдруг Монтанелли.
Вопрос был настолько неожиданный, что Артур не сразу нашелся, что ответить.
– Мне? Очень нравится… Впрочем, я и сам еще хорошенько не знаю. Трудно распознать человека с первого раза.
Монтанелли сидел, слегка постукивая пальцами по ручке кресла, как он всегда делал, когда его что-нибудь смущало или беспокоило.
– Что касается моей поездки, – снова заговорил он, – то, если ты имеешь что-нибудь против… если ты хочешь, Артур, я напишу в Рим, что не поеду.
– Padre! Но Ватикан…
– Ватикан найдет кого-нибудь другого. Я пошлю им извинения.
– Но почему? Я не могу понять.
Монтанелли провел рукой по лбу.
– Я беспокоюсь за тебя. Не могу отделаться от мысли, что… Да и потом в этом пет необходимости…
– А как же с епископством?
– Ах, Артур! Какая мне радость, если я получу епископство и потеряю…
Он запнулся. Артур не знал, что подумать. Ему никогда не приходилось видеть padre в таком состоянии.
– Я ничего не понимаю… – растерянно проговорил он. – Padre, скажите… скажите прямо, что вас волнует?
– Ничего. Меня просто мучит беспредельный страх. Признайся: тебе грозит опасность?
«Он что-нибудь слышал», – подумал Артур, вспоминая толки о подготовке к восстанию. Но, зная, что разглашать эту тайну нельзя, он ответил вопросом:
– Какая же опасность может мне грозить?
– Не спрашивай меня, а отвечай! – Голос Монтанелли от волнения стал почти резким. – Грозит тебе что-нибудь? Я не хочу знать твои тайны. Скажи мне только это.
– Все мы в руках божьих, padre. Все может случиться. Но у меня нет никаких причин опасаться, что к тому времени, когда вы вернетесь, со мной может что-нибудь произойти.
– Когда я вернусь… Слушай, carino, я предоставляю решать тебе. Не надо мне твоих объяснений. Скажи только; останьтесь – и я откажусь от поездки. Никто от этого ничего не потеряет, а ты, я уверен, будешь при мне в безопасности.
Такая мнительность была настолько чужда Монтанелли, что Артур с тревогой взглянул на него:
– Padre, вы нездоровы. Вам обязательно нужно ехать в Рим, отдохнуть там как следует, избавиться от бессонницы и головных болей…
– Хорошо, – резко прервал его Монтанелли, словно ему надоел этот разговор. – Завтра я еду с первой почтовой каретой.
Артур в недоумении взглянул на него.
– Вы, кажется, хотели мне что-то сказать? – спросил он.
– Нет, нет, больше ничего… Ничего особенного.
В глазах Монтанелли застыло выражение тревоги, почти страха.
* * *Спустя несколько дней после отъезда Монтанелли Артур зашел в библиотеку семинарии за книгой и встретился на лестнице с отцом Карди.
– А, мистер Бертон! – воскликнул ректор. – Вас-то мне и нужно. Пожалуйста, зайдите ко мне, я рассчитываю на вашу помощь в одном трудном деле.
Он открыл дверь своего кабинета, и Артур вошел туда с затаенным чувством неприязни. Ему тяжело было видеть, что этот рабочий кабинет, святилище padre, теперь занят другим человеком.
– Я заядлый книжный червь, – сказал ректор. – Первое, за что я принялся на новом месте, – это за просмотр библиотеки. Библиотека здесь прекрасная, но мне не совсем понятно, по какой системе составлялся каталог.
– Он не полон. Значительная часть ценных книг поступила недавно.
– Не уделите ли вы мне полчаса, чтобы объяснить систему расстановки книг?
