Дэвид Митчелл - Блэк Свон Грин
Прошло довольно много времени, я полагаю.
Хмурая Тетка держала китайскую чашу в одной руке и стакан с мутной жидкостью – в другой.
– Снимай носок.
Моя лодыжка раздулась, как воздушный шар. Хмурая Тетка завязала мой шарф узлом и затянула чуть выше места травмы. Ее платье шуршало. Кровь стучала у меня в ушах, я слышал собственное неровное дыхание. И больше – ни звука.
Она опустила руку в чашу и начала втирать густую, вязкую массу в мою лодыжку. Я вздрогнул. Она схватила меня за подбородок и посмотрела в глаза.
– Это припарка, чтобы снять отек.
Кожа после нанесения припарки зачесалась, но боль была сильнее и, кроме всего прочего, я в тот момент уже почти окоченел от холода. Хмурая Тетка втирала свой кисель в мою лодыжку до тех пор, пока чаша совсем не опустела. Потом она протянула мне стакан с мутной бурдой.
– Выпей.
– Это пахнет как… марципан.
– Это надо пить, а не нюхать.
– Но что это?
– Это снимет боль.
По выражению ее лица было понятно, что у меня нет выбора. Я выпил странную жидкость залпом, откинув голову, словно это был гидроксид магния. Жидкость была густая, как сироп, но особого вкуса я не почувствовал.
– Ваш брат спит наверху? – спросил я.
– А где ж ему еще быть, Ральф? Помолчи.
– Мое имя не Ральф, – сказал я, но она сделала вид, что не услышала. Пытаясь прояснить ситуацию, я, казалось, истратил последние силы и сейчас просто сидел неподвижно, я больше не мог бороться с холодом. Странное дело, но как только я расслабился и отпустил ситуацию, приятное чувство облегчения растеклось по телу. Я представил себе маму, отца и Джулию, сидящих дома перед телевизором, смотрящих «Магическое шоу Пола Дэниелса», но их лица были размыты и искажены, как отражения на внешней стороне ложки.
Я проснулся от холода. Я не знал где или кто или когда я был. Мои уши онемели, и я видел собственное дыхание. Китайская чаша стояла на столике, и моя лодыжка покоилась на чем-то твердом и губчатом. Потом я вспомнил, что произошло, и поднялся с дивана. Боль в ноге прошла, но в голове было странное чувство, словно ворона била крыльями в черепной коробке, как в клетке. Я стер припарку с ноги тряпкой. Невероятно, но лодыжка уменьшилась, сдулась до нормальных размеров, словно по мановению волшебной палочки. Я натянул носок и надел сапог, поднялся и медленно перенес вес на больную ногу, почувствовал небольшой укол, но – лишь потому что слишком надавил. Я позвал Хмурую Тетку сквозь дверной проем, завешанный нитками с бисером.
– Эй!
Никто не ответил. Я раздвинул бисерные нити (они зашуршали у меня за спиной – качаясь и сталкиваясь) и вошел в тесную кухню с каменной раковиной и печкой, достаточно большой, чтобы запечь в ней ребенка моего размера. Дверца печи была открыта, но внутри – темно и пусто, как в разворованной могиле. Я хотел поблагодарить Хмурую Тетку за исцеленную лодыжку.
Убедись, что задняя дверь открыта, сказал мой Нерожденный Брат-Близнец.
Но дверь была закрыта. Как и окно, подернутое узорами инея. Оно промерзло насквозь, словно срослось с рамой, и чтоб открыть его – пришлось бы ждать до весны. «А сколько сейчас времени?» – я достал дедушкины часы «Омега», но в темноте не мог разглядеть циферблат. Полагаю, сейчас уже поздний вечер? Мне стоит поторопиться, если я хочу успеть на чай. Мама с отцом взбесятся, если я пропущу вечерний чай. А если сейчас уже полночь? Что если они уже оповестили полицию? Господи! А что если я уже проспал весь день и это – следующая ночь? В газетах Малверна и Медланда уже напечатана моя фотография «если вы видели этого мальчика, позвоните по телефону…» Господи! Хлюпик должен был рассказать полиции, что видел меня возле замерзшего озера. Они наверняка уже ищут меня там с фонариками.
Это ужасно!
Нет, даже хуже. Вернувшись в зал, я посмотрел на дедушкины часы «Омега». «О, нет!» Мой голос сорвался. Покровное стекло, часовая и минутная стрелки исчезли, осталась только секундная. Должно быть это случилось, когда я упал. Корпус часов раскрылся, и содержимое просто высыпалось после удара.
За сорок лет дедушкины часы не останавливались ни разу.
А я убил их за одну секунду.
Охваченный ужасом, я вышел в коридор и, ойкая на каждой ступеньке, вскарабкался вверх по крутой, почти вертикальной лестнице.
– А-у? – нет ответа, лишь тишина, похожая на глыбу льда. – Мне надо идти.
Я разбил часы, я – в этом незнакомом доме, и мне страшно, и я боюсь кричать, потому что не хочу разбудить брата Хмурой Тетки. «Мне надо идти домой!» – я немного повысил голос. Но – нет ответа. И тогда я решил просто уйти через входную дверь. Я вернусь днем, подумал я, и отблагодарю ее. Засовы легко поддались, но старомодный висячий замок – совсем другое дело. Без ключа тут делать нечего. Я понял, что мне все-таки придется подняться наверх, найти Хмурую Тетку, разбудить ее (она наверняка будет возмущена моей наглостью) и взять у нее ключ.
И еще – нужно будет что-то придумать с часами. Как же мне сгладить эту катастрофу? Бог знает – как, но я точно не найду решение этой проблемы в Доме В Лесу.
Чем выше я взбирался по лестнице, тем круче она становилась. В самом конце мне пришлось хвататься руками за верхние ступеньки, чтобы не упасть назад. Как, черт возьми, Хмурая Тетка поднимается по этой лестнице в своем огромном, старомодном платье? Наконец, я дотащил себя до коридора с двумя дверями. Тусклый свет пробивался сквозь запыленное окно. Одна из дверей должно быть вела в спальню Хмурой Тетки. Другая – в спальню брата. Левая дверь излучала какую-то особую энергию, и я схватился за ее металлическую ручку – и чуть не примерз к ней, настолько холодная она была.
Скрип-скрип.
Я замер.
Скрип-скрип.
Что это – жук-могильщик? Крыса на чердаке? Водопровод? Откуда этот скрип-скрип звук?
Металлическая ручка с треском повернулась, и я вошел.
Пыльный лунный свет серебрил штору. Я был прав – Хмурая Тетка лежала в кровати, как мраморная герцогиня в склепе. Ее вставная челюсть покоилась в стакане на прикроватной тумбочке. Пол в комнате был неровный и скрипучий, я шел по нему, боясь разбудить Тетку. Что если она забыла, кто я такой, и, увидев меня, подумает, что я пришел ее убить, и закричит, или ее хватит удар? Ее волосы были разбросаны по подушке, как водоросли. Облако пара вырывалось из ее рта через каждые десять-двадцать ударов сердца. И это было единственное доказательство того, что она живой человек, из плоти и крови.
– Вы слышите меня?
Нет, я должен прикоснуться к ней, чтобы она проснулась.
Моя рука была на пол пути к ее плечу, когда вдруг вновь раздался этот скрип-скрип звук – из глубины ее глотки.
Не храп. Рычание смерти.
Иди в другую комнату. Разбуди ее брата. Ей надо вызвать скорую. Нет. Беги отсюда, выбей дверь. Беги к Исааку Раю в Блэк-Свон за помощью. Нет. Они спросят, как ты оказался здесь, в Доме В Лесу. Что ты скажешь? Ты даже не знаешь ее имени. Слишком поздно. Она умирает. Это точно. Скрип-скрип звук становился все громче, жестче и страшнее.
Ее трахея раздувалась в момент, когда душа покидала ее тело.
Ее изношенные, старые глаза вдруг резко открылись, словно глаза куклы, черные, стеклянные, шокированные.
Из ее рта вырвалась целая буря пара и рычания.
Некуда бежать.
Палач
Тьма, свет, тьма, свет, тьма, свет. Дождь заливал лобовое стекло, и даже дворники были бессильны. Когда Джаггернаут проехал мимо, машину окатило волной грязной воды, и на секунду я подумал, что мы плывем. Сквозь потоки льющейся с неба воды я мог видеть только два радара Министерства Обороны вдалеке, вращающиеся с бешеной скоростью, ожидающие атаки со стороны стран Восточного Блока.
Мы с мамой не особо разговаривали в пути. Отчасти, я думаю, из-за места, куда мы направлялись (часы на приборной панели показывали 16:05. Моя казнь состоится ровно через семнадцать часов). Ожидая, пока откроется косметический салон, она спросила меня, как я провел день.
– Нормально. - А ты?
– О, восхитительно, очень насыщенный день. – Мама иногда бывает очень саркастичной.
– Сколько Валентинок ты получил?
Я сказал «нисколько», но если б даже получил, то все равно не признался бы (на самом деле я получил одну, но тут же выбросил ее в мусорное ведро. Там было написано «отсоси» и подпись "Николас Брайер", хотя почерк – совсем как у Гарри Дрэйка). Дункан Прист получил четыре. Нил Броус – семь (по его словам). Ант Литтл выяснил, что Ник Юи получил целых двадцать. Я не стал спрашивать маму, получила ли она хоть одну Валентинку. Отец говорит, что День Святого Валентина и Восьмое Марта – это заговор шоколадных, цветочных и открыточных компаний с целью залезть в карман покупателям.
Так что, в общем, мама высадила меня на светофоре возле клиники Малвер-Линк и поехала в магазин к Лоренцо Хассингтри («Джейсон», конечно, тоже не самое крутое имя на свете, но «Лоренцо» – ох, в деревенской школе такое имя равносильно смертному приговору). Я пересек затопленную парковку, прыгая по островкам суши между лужами, представляя, что я – Джеймс Бонд, прыгающий по спинам крокодилов. У входа в клинику стояли двое старшеклассников из школы Дайсона Перринса. Они заметили мою вражескую униформу. Каждый год, если верить Гилберту Суинярду, старшеклассники из Дайсона Перринса назначают встречу нашим старшеклассникам – они встречаются на нейтральной территории, в Пулбруке, и устраивают массовую драку. Участвовать в ней обязаны все – кто не участвует, тот трус и гомик. А если кто расскажет учителям – его убьют. Три года назад, Плуто Новак так сильно отделал пацана из Дайсона Перрринса, что врачам пришлось буквально пришивать челюсть обратно. Он до сих пор ест через трубочку. К счастью лил дождь, и мальчишки из Дайсона Перринса меня не тронули.
