Лживый язык - Уилсон Эндрю

Письмо выпало из моих рук. Я чувствовал слабость, был истощен, едва не терял сознание. Гад, подонок, будь ты проклят. Во мне закипал гнев. Я вытянул руку и стал срывать гравюры со стены в портего, разбивая стекло, ломая рамы. Прошел, хромая, в гостиную, швырнул настольную лампу в зеркало над камином. Мое отражение раскололось на тысячи мелких кусочков. Я поднял с пола одну из книг и стал раздирать ее, кидая в воздух вырванные страницы. Сдернул со стены картину, кулаком продырявил полотно. Прошел на кухню, перевернул там стол, стул швырнул в окно. Стекло разбилось, и в комнату ворвался ветер. Хромая, я вернулся в портего, оттуда добрался до спальни Крейса. Содрал полог с его кровати, перевернул прикроватный шкафчик, разодрал подушки. По комнате летали перья. Я не мог видеть, как Мадонна безмятежно наблюдает за мной со стены. Я сорвал картину и разбил ее о колено.

К тому времени, когда я добрался до кабинета Крейса, у меня уже не осталось сил, гнев почти утих. Я опять увидел на полу жалкое тело старика, и, хотя мне хотелось бить его и колотить, я почувствовал, как по моему лицу потекли слезы. Я опустился на колени и зарыдал над трупом. В сознании проносились обрывки наших бесед, я вспоминал, каким Крейс был при жизни. Не знаю, сколько времени я просидел над его мертвым телом, но, когда очнулся, на ум сразу пришел один вопрос. Если Крейс действительно уничтожил роман «Учитель музыки», о какой же рукописи он вел речь? Не давала покоя и последняя строчка его письма. Что он имел в виду — мои отношения с Элайзой или выдуманных мною персонажей, о которых я ему читал? А может, Крейс намекал, чтобы я искал ответ в своем блокноте?

Смахнув с глаз слезы, я направился из его кабинета в свою комнату. Взял в руки свой блокнот. Сел на кровать. От одного вида блокнота меня стало тошнить, я ненавидел каждое слово в нем. Меня так и подмывало разодрать его, но я, подавив порыв, нашел страницы с записями о моих отношениях с Элайзой, потом — отрывок о Ричарде, одержимом своей бывшей возлюбленной, Эммой. Внимательно прочитал и то и другое — повествования о реальных и о вымышленных событиях, — но ничего не нашел. Черт, только время зря потратил! Но едва я собрался отшвырнуть дневник, как вспомнил, что однажды мне сказал Крейс. Я открыл начальные страницы блокнота, нашел то место, где описал, как я выманивал у Крейса ключ от почтового ящика. Когда мы с ним шли через дворик, он показал на херувима, венчавшего коринфскую колонну, и заметил, что любовь выбирает не глазами, а сердцем.

Я резко поднялся, выскочил в коридор, вбежал в портего, лавируя между осколками стекла, разорванными полотнами и расщепленными рамами, пробрался на лестницу. На улице лил дождь, небо по-прежнему рассекали зигзаги молний. Держась за металлические перила, я спустился во дворик, направился к статуе. К голове херувима с помощью широкой резинки был прикреплен пластиковый пакет. В моем сознании всплыл образ Лавинии с окровавленной головой. Я живо представил ту темную ночь. Я только что убил ее; моя кожа все еще помнила прохладу камня, размозжившего ей голову. Я надел Лавинии на голову пакет, чтобы не запачкать свою одежду. Отвернулся, а когда вновь посветил на нее фонарем, увидел, что ее губы под полиэтиленом беззвучно шевелятся — она пытается что-то произнести.

Я стоял посреди дворика, под дождем, заливавшим мое лицо, мое тело, обжигавшим мои раны и ссадины. Я надеялся, что вода смоет с меня мои грехи, поможет мне забыть прошлое. Тщетно. Я схватил пакет, сорвал с него резинку и по лестнице поднялся в портего. Я промок насквозь, но сушиться не стал. Вскрыл пакет, в котором лежал еще один конверт, вынул из него короткое письмо, теперь уже в каплях воды, стекавших с моего лица, с моих рук, и стал читать.

Я выронил письмо на пол и побежал в кабинет Крейса. Поворачивая за угол, я поскользнулся. Я глянул на свою ногу. Кровь, сочившаяся из раны, пропитала полотенце, которое теперь превратилось в красную массу. Стоная и бранясь, я поднялся и продолжил путь, оставляя за собой извилистый кровавый след.

Но боль в ноге ничто в сравнении с ощущением скопившейся внутри паники, будто у меня в груди засел целый рой саранчи. Я не мог вздохнуть. Дыхание перехватывало. Казалось, я вот-вот проглочу собственный язык.

Рептильные глазки Крейса безучастно смотрели с его мертвенно-бледного лица; губы были чуть изогнуты в едва заметной улыбке, словно он решил посмеяться напоследок. Мысль о том, что я должен обыскивать его мертвое тело, вызывала отвращение. Чтобы не упасть, я оперся на сундук. Но потом мои ноги подкосились, и я рухнул на пол возле Крейса. Я почувствовал, как его густеющая вязкая кровь липнет к моей коже. Закрыв глаза, я прижал ладони к его ночной сорочке и начал ощупывать его костлявый труп, ища спрятанную рукопись. Я испачкал в крови Крейса ладони, и теперь, когда я обыскивал его, они оставляли на его сорочке еще один ползущий след. Просунув руки под худое тело Крейса, я перевернул его и стал ощупывать его спину. Мои пальцы то и дело натыкались на острые кости, выпиравшие из-под его тонкой холодной кожи. Спустив ладони на его поясницу, я нащупал под сорочкой что-то твердое. Я сунул руку под ткань.

Откинув полу сорочки, я увидел прижатую резинкой к спине Крейса черную тетрадь в тканевом переплете. Я оттянул резинку, взял тетрадь. Вот она, пропавшая рукопись, которую я искал. Я открыл тетрадь. На первой странице убористым почерком Крейса было выведено название — «Лживый язык». Я начал читать. С моих рук на бумагу стекали капли крови. Все мое существо объял жуткий страх. Главного героя звали Адам. Это была книга обо мне. Написанная моими собственными словами.

От автора

Я не смог бы написать эту книгу без поддержки и любви всех тех, кто меня окружает, особенно моих родителей и моей семьи. Также я должен выразить благодарность моему неизменно энергичному и неунывающему агенту и другу Клэр Александер, наделенной удивительной интуицией и потрясающей рассудительностью, и всем сотрудникам литературного агентства «Гиллон Эйткен», и в частности Сэлли Райли, Лесли Торн и Джастину Гоуэрсу.

Мне хотелось бы поблагодарить всю команду издательства «Канонгейт букс» (Великобритания), особенно моего замечательного редактора Дэна Франклина и первоклассного издателя Джейми Бинга. Я многим обязан всем сотрудникам американских издательств «Атриа букс» и «Саймон и Шустер» и прежде всего моему редактору Питеру Борланду, его помощнику Нику Саймондсу и издателю Джудит Карр.

Я глубоко признателен Гавандре Ходж, читавшей черновой вариант этого романа, Кристоферу Флетчеру, Сьюзан Шоу, Питеру Паркеру, Джонатану Гаторн-Харди, Мэри Грин, Виктории Миллар, Майку Джонсу, Фрэнсису Уилсону, Кристоферу Стоксу, Чарльзу Даруэнту, Сальватору Григоли и Эве Гизовски. Спасибо и тебе, Маркус Филд: ты знаешь, как много ты значишь для меня.