Баловни судьбы - Кристенсен Марта

Стюре распахнул дверцу и вывалился наружу. Мальчик лежал на земле чуть поодаль, рядом валялся велосипед, переднее колесо его смахивало на кособокую восьмерку.

Мальчишка, подросток лет двенадцати-тринадцати, держался за колено и тихонько постанывал. У него были светлые длинные волосы. Одет он был в джинсы с жилетом, красную рубашку и полусапожки. Он попытался сесть, схватился за колено и выругался.

— Как ты ездишь, черт бы тебя побрал! Вон какую вмятину на дверце сделал! — орал Стюре, тыча пальцем в машину.

— Сам-то ты как ездишь, — огрызнулся мальчишка.

— Ах ты, наглый молокосос! Не видишь, во что ты превратил мою машину?

— Я колено расшиб.

— Плевать мне на твое колено... Так тебе и надо... Прешь напролом, Нет, вы поглядите, моя машина...

Он любовно провел по дверце, и видно было, как сжалось его сердце, когда кончики пальцев коснулись маленькой вмятины.

— И лак поцарапан! — взвизгнул он. — Вы только посмотрите! Здоровенная царапина! Понимаешь, что ты натворил? Ты поцарапал мою машину! Отлупить бы тебя как следует. Носится как полоумный, налетает на чужие машины и калечит их!

Он тряс головой, как разъяренный бык, и тыкал пальцем в еле заметную царапину на дверце «симки». Потом присел на корточки, вытащил носовой платок и стал тереть дверцу.

Мальчишка все лежал на земле и держался за колено.

Стюре тер дверцу и вздыхал.

— Как тебя зовут? Как фамилия твоих родителей? Им это дорого обойдется. Свое отродье уму-разуму научить не могут. Нечего тогда и детей заводить, если воспитывать разучились! Ни малейшего уважения к чужой собственности.

— Да черт возьми, я, что ли, один виноват!

— Ах, ты меня обвиняешь, паршивый щенок!

— Нарочно я, что ли, налетел на твою проклятую машину?

— Наглец! Не смей говорить мне «ты», не то получишь! Знаешь, кто я такой?

— Нет...

— Я работаю в «Дагбладет»!

— Ну и что?

— Ну и что? Есть в тебе хоть капля соображения! Как тебя зовут?

Мальчик попытался подняться, но лицо его исказилось от боли, и он снова упал: видно было, что колено у него сильно повреждено. Он застонал, на лбу его выступил пот.

— Не могу встать... Колено, черт бы его...

— Плевал я на твое колено. Как тебя зовут? Сам виноват, что тебе больно. Налетаешь на людей ни с того ни с сего. Ободрал мне машину и вмятину на дверце посадил.

— Ты что, ненормальный?

— Не смей мне «тыкать»! Для тебя я господин Магнуссон.

— Да пропади ты пропадом!

— Ах, вот ты как? Ну, я знаю, как с вами следует обращаться.

— А как, по-твоему, следует...

— Сейчас же замолчи и говори, как тебя зовут!

Мальчик, лежа на земле, попробовал пошевелить ногой, но она не двигалась.

— Как тебя зовут?

Мальчик побелел от боли.

— Ты видишь, что ты наделал? Знаешь, как это называется? Ты повредил мою машину!

— Мой велосипед всмятку...

— Можешь убираться к чертовой матери вместе со своим велосипедом! Такие вот, как ты, и нападают на людей в темном переулке, теперь понятно.

— Что ты мелешь?

— Господин Магнуссон! — кричал Стюре.

— Да ты что, белены объелся? Совсем спятил... Ай, дьявол... не могу двинуть ногой... А у тебя какая-то жалкая вмятина на твоей вонючей машине...

— Как ты сказал? — взвизгнул Стюре. — Никто еще не осмеливался назвать мою машину вонючей!..

Он пнул мальчика в бок ногой.

— Отвяжись! Кончай, черт возьми! У меня колено к черту разбито... Хватит уже...

— Как тебя зовут? — вопил Стюре. — Как тебя зовут? Ты повредил мою машину!

Он наклонился над мальчиком и схватил его за волосы.

— Как тебя зовут? Как тебя зовут? Как тебя зовут?

— Ай! Отстань! Кончай, ненормальный!

— Как тебя зовут?

Он дернул посильнее.

— Уве...

— Дальше?

— Уве...

— Фамилия?

— Беллбринг...

— Где живешь?

Ответа не последовало.

Стюре снова дернул.

— Где живешь?

Слезы хлынули у мальчика из глаз. Он стиснул зубы, но колено мучительно болело, не было мочи терпеть. Голове тоже было больно. И он закричал:

— Ай-ай-ай! Пусти!

— Где живешь?

— Вы что делаете! Отпустите мальчика.

Стюре обернулся.

— А вы не лезли бы. Вас это не касается.

— Как раз меня-то и касается, раз вы бьете моего сына.

— Так это ваш сын? Вот этот?

— Да уж можете не сомневаться, — сказал худощавый мужчина в шортах и тренировочной рубашке. На вид ему было лет сорок.

— Он наскочил на мою машину!

— Что вы говорите? — Мужчина озабоченно посмотрел иа «симку».

— Вот, полюбуйтесь.

Стюре оторвался от мальчика, подошел к машине и показал. Мужчина наклонился, посмотрел, поморгал, посмотрел еще раз.

— В самом деле, — сказал он. — Здесь вмятина и царапина.

Он выпрямился.

— Уве! Что ты скажешь по этому поводу?

— Я разбил колено, — простонал мальчик. Плечи его вздрагивали от рыданий.

— Отвечай на вопрос. Как ты это сделал? Ты наехал на машину этого господина?

— Да, я ехал... ай... о... ай...

— Ну?

— Да! — крикнул Уве.

— Я очень сожалею, — сказал отец мальчика. — Отремонтируете, приходите ко мне со счетом, я все улажу.

— Да нет. Я не...

— Все в порядке, — сказал отец. — Пора ему совесть знать. Карманные деньги придется сократить до тех пор, пока он не расплатится. В другой раз будет умнее. Так трудно нынче с молодежью. Ни стыда, ни совести не знают и знать не хотят.

Стюре выпрямился и ухмыльнулся.

Вскоре он уже ехал на работу.

Он был доволен. Этот Беллбринг вполне приятный и рассудительный малый.

В зеркальце над щитком он видел, что мальчик все еще лежит на земле, а отец, сердито хмурясь, стоит над ним.

23

Так начался день Стюре Магнуссона в Нюхеме. В уголовной полиции день начался с утреннего совещания в кабинете Фрица Стура.

— Ну? — спросил Стур.

— Ничего, — ответил Элг.

— С мужем говорил?

— Да. Завернул по дороге. Эльса не появлялась. И в ночном рапорте для нас ничего нет.

— Так-так, — вздохнул Стур.

— Это становится по меньшей мере странным, — заметил Валл.

— Становится, — пробормотал Маттиассон. — Становится...

— Я считаю, это как-то связано с ограблением квартиры, — сказал Валентин Карлссон и отправил в рот щепотку табаку.

Стур поморщился.

— Не слишком гигиенично, — сказал он. — Да еще с утра пораньше.

— Как ты только можешь? — удивлялся Элг. — Ведь во ту, наверное, остается неприятный вкус.

— Не хуже, чем от утренней сигареты.

— А запах. У тебя же дурно пахнет изо рта.

— А от ваших сигарет? Вы только не замечаете.

— А пальцы? — не унимался Элг. — Смотреть противно...

— Да брось ты, — взмолился Валентин. — У тебя у самого пальцы желтые.

— А что говорит твоя жена? — поинтересовался Валл. — Насчет жвачки? Или она тоже жует?

Карлссон вздохнул и возвел глаза к небу.

— Нет, — сказал Стур. — Так не пойдет. Давайте займемся делом... Только не плюй на пол, — сказал он Карлссону, ухмыльнувшись уголком рта.

— Не плевать?

— А разве которые жуют табак, не плюются?

— Да бросьте вы... шутники...

— Джон Уэйн^[6] потребляет жевательный табак, — хихикнул Элг.

— Это я, что ли, Джон Уэйн?

Похоже было, что Карлссон начинает злиться.

— Нет, он худее тебя...

— А я что, очень толстый?

Стур прокашлялся:

— Итак, Нюхем...

— Это гнездо разврата, — сказал Элг.

— Земной рай, — сказал Маттиассон.

— Цитадель уголовного мира, — вздохнул Валл.

— Проклятое позорное пятно, — заключил Карлссон.

С самого начала с этим районом была проблема, проблема охраны порядка. Циничные наблюдатели винили во всем городские власти. Мало того, что они спланировали и позволили застроить этот район, так еще переселили туда большое количество так называемого асоциального элемента.