Дмитрий Вересов - Книга перемен
— О, какие вопросы осмеливаетесь вы нынче задавать! А не проговорились ли вы, Пьер?
— Ах, бросьте, Сфинкс! Всё игры ваши! Мне всегда нравился ваш бодрящий цинизм и полное отсутствие лицемерия. За что и терплю, и снисходительно смотрю на ваши выходки и жалкие попытки оскорбления. Так не становитесь ханжой сейчас! Вы отлично знаете, что грядут большие перемены, и запретные вопросы скоро станут актуальны.
— Ничего я такого не знаю. Это вы у нас кладезь секретной информации. А что касается меня, то я как миленькая привезла бы эти самые «сумасшедшие деньжищи» на советскую родину, потому что боюсь за сына.
— Шантаж в нашем случае рискован. Если наследник обратится в прессу, то будет международный скандал. Скандалы такого рода вспыхивают как порох, и мы в очередной раз окажемся в нужнике и без валюты.
— Что же предлагается? — насмешливо скривились подвижные губы Галины Альбертовны.
— Держать руку на пульсе. Фиксировать обстоятельства. Синтезировать их. Анализировать структуру момента. Действовать неуклонно, тонко, но напористо. Перевод требуется?
— Сама могу перевести: следить, провоцировать, пользоваться слабостями, играть на нервах, бесстыдно соблазнять, ложиться в койку (теперь уж не знаю, к кому еще), запугивать. А толку-то? Тем более что мои гонорары крайне скудны, а факультативные занятия с вами наедине вообще ничего не приносят, кроме морального ущерба.
— «Толку-то»? — Петр Иванович, проигнорировав очередной прозрачный намек на свою половую слабость, явил, наконец, миру замутненные государственными секретами зрачки. — Толку-то, Галина Альбертовна? Неужто не знаете? А ведь сами когда-то были успешны в рытье лисьих нор. В вашей конторе до сих пор помнят, как вы, исключительно ловко пользуясь своей информированностью и ошибками высокопоставленных финансистов, обирали государство. Забыли? Так я напомню: обычный толк в провальной ситуации — пудрить мозги начальству и блюсти свою выгоду. Пара-тройка лет, по моим прикидкам, у нас еще имеется.
— У нас? То есть у нас с вами? Я правильно поняла?
— Именно. Не станете же вы отказываться. И не придуривайтесь, вы же на редкость талантливый экономист, министрам нашим сто очков вперед дадите. Сами отлично представляете, к чему все идет в нашем благословенном государстве. А микрофонов здесь нет, не озирайтесь. Идите в ванную и приведите себя в порядок. От выражения благодарности за доверие и за высказанные в ваш адрес комплименты, равно как и от хамства, можете воздержаться.
Но Лина, перекатившись через своего шефа и взглянув на себя в зеркало, висевшее напротив кровати, не удержалась от колкостей:
— А где же моя косметичка, Петр Иванович? Вы мне своими слюнями весь макияж погубили, все бездарно размазано. Вы случайно не пробовали себя в абстрактной живописи? Советую попробовать. Ради сублимации полового инстинкта.
Глава 8
Да, мы слепы, но силимся пробиться вперед по темным тропинкам и ходам. И так же, как слепой на земле узнает по шороху древесной листвы, по журчанию и плеску воды близость леса, который осенит его своей прохладой, ручья, который утолит его жажду, и тем самым достигает цели своих желаний, так и мы по шелесту крыльев, по коснувшемуся нас дыханию неведомых существ предчувствуем, что паломничество приведет нас к источнику света, перед которым отверзнутся наши глаза!
Э. Т. А. Гофман. Пустой дом. Из книги «Ночные рассказы»Инна, не растеряв красоты внешней, потускнела внутренне, потеряла серебристое свечение, словно цветок, сорванный и поставленный в банку с водой: не столь щедро дарила диковатый аромат своего обаяния, не столь безоглядно расправляла лепестки в приливе страсти, смотрела то ли в никуда, то ли внутрь себя. Все слишком резко изменилось для нее с рождением сына. Непривычные заботы ломали Инну, как ваятель не просохшую еще глиняную скульптуру, которая не удалась ему, которую надо лепить заново, а это всегда сложнее — после разочарования из-за неудачи; это требует не столько вдохновения, сколько расчета и постоянно подогреваемого чувства долга перед своим творением.
Наступали тощие времена, времена пресловутой «продовольственной программы», поэтому, чтобы прокормить и обеспечить всем необходимым Инну и ребенка, Олегу приходилось трудиться тяжело и много. Он теперь работал не на ГЭС, а в самом Братске, выезжал на аварийные работы, тянул провода к новостройкам. Он часто оставался и в ночную смену, несмотря на то, что в этом не было такой уж необходимости. Он боялся признаться себе в том, что дом Инны и ее родителей не стал домом для него. В двухкомнатной квартире блочной пятиэтажки было тесновато и пахло клеенкой, влажным бельем, и со двора тянуло чадом вечно тлеющей помойки. Пахло, как в поезде дальнего следования, а мама и папа Инны, люди тихие и по необходимости заботливые, напоминали Олегу проводников купейного вагона. Олег не отдавал себе отчета в том, что в любой момент готов сорвать стоп-кран и спрыгнуть с подножки на острые, рвущие подошвы камни осыпи, или прямо посреди чиста поля, в припорошенные первым снегом ломкие, колючие травы, или в немую тень черных елей. И еще Олег не отдавал себе отчета в том, что живет лишь в ожидании случая, повода к мужской свободе.
Таким поводом послужило появление Галины Альбертовны. Она нашла его в столовой, в обеденный перерыв, когда он, стоя опершись локтями о высокий шаткий стол, не глядя в тарелку, крошил закрученной в штопор алюминиевой вилкой бледно-серую котлету и широкие, плоско слипшиеся макароны.
— Как дела, сэр рыцарь? Как жизнь, как подвиги? Есть ли шанс у ветряных мельниц, у драконов и великанов-людоедов? — задышала экзотическая знойная роза, широко расправила лепестки, обнажая твердую белизну зубов, неплотно сомкнутых, чтобы напомнить о том, что за ними обитает розовое, влажное, подвижное и сладкое сокровище.
Олег от неожиданности на мгновение окаменел, затем, отведя взгляд от чахлой, недавно насаженной растительности на бульваре за окном, стал в упор разглядывать Лину. Распахнутый плащ, низкое по обыкновению декольте, стекающая в ложбинку струйка золотой цепочки с водоворотиком кулона, легкий пестрый шарфик вокруг шеи, чтобы скрыть досадный намек на дряблость, египетский абрис прически, густой макияж вокруг глаз. А глаза у нее, оказывается, не черные, а зеленовато-конопляные, облачные. Тошно-притягательный взгляд. Раньше он этого не замечал.
— Ну, ответь, сэр рыцарь. Я же просто в гости, без задней мысли, — дразнили темно-бордовые на поверхности и розовые с изнанки лепестки. — Я тосковала по тебе. Брось ты эту котлету, она несъедобна.
