Эдуард Тополь - Китайский проезд
– Но… но как насчет наших двенадцати миллионов?
– It’s safe. Они в сохранности, – сказал Болотников. – Я их еще два месяца назад перегнал на Кипр.
Винсент не верил своим ушам:
– Ты не шутишь?
– С тобой пошутишь…
– Значит… Значит, мы можем заплатить «Мерседесу» и получить все машины?
– Можем.
– И отдать полмиллиона «Ллойду»?
– Без проблем.
– И выдать зарплату американцам, которых я привез?
– Легко. Кстати, я пригласил их сегодня в Большой театр. Ты пойдешь с нами?
– Но почему же ты прятался от меня две недели?
Брух взорвался, не выдержав его тупости:
– Чтобы вся Москва видела, что даже ты без денег! Ты же наш партнер! А кто твои клиенты? Банкиры! – И Брух махнул рукой. – Ладно, ты все равно не поймешь наши игры. Иди побрейся и скажи мне наконец, на хрена ты выломал душ из стенки?
Винсент тупо пошел бриться, но вдруг повернулся:
– А как насчет броневых материалов? Мне нужны кевларовые панели, сталь, углепластик…
Болотников вздохнул:
– Все военные заводы стоят – рабочие бастуют.
– Но ты же заплатил за них, не так ли?
– Конечно, я заплатил! – нервно ответил Болотников. – Ладно, что-нибудь придумаем…
– Что ты можешь придумать? Nado dat! – сказал Винсент.
– Может быть, – подтвердил Болотников. – Только кому?
А минуту спустя, когда Винсент, напевая из мюзикла «Эвита» «Don’t cry for me, Argentina!» (Не плачь по мне, Аргентина!), мылся в душе под струей из кривого и вырванного из стены душа, Болотников вошел в ванную и спросил:
– Так ты идешь с нами в Большой?
– Sure! Конечно! – ответил Винсент и пропел ему из той же песни: – «But truth is I’ll never leave you!» (Клянусь, я тебя не брошу!)
– Как раз об этом я хотел спросить, – сказал Болотников. – Ты не устал от России?
– Скажу тебе честно, – ответил Винсент, закручивая кран, который никогда не закручивался до конца. – Я смертельно устал от твоей ебаной страны! Посмотри на этот душ! А ваша вода? Понюхай ее! Это чистая хлорка, моя кожа горит после каждого душа! А ваша еда! А прачечные! А отравленный воздух!
– Тогда… Может, ты продашь свою часть бизнеса?
Винсент замер с полотенцем в руках и в упор посмотрел на Болотникова. Но в светлых глазах этого блудливого вундеркинда была одна детская честность. Однако Винсент уже знал ей цену. Теперь, когда он, Винсент, построил весь бизнес и осталось только клепать броню на «мерседесы», которые русские готовы раскупать как хот-дог, Брух и Болотников хотят откупить у него этот бизнес! Винсент усмехнулся.
– А ху-ху не хо-хо? – сказал он по-русски. – Между прочим, я так люблю вашу страну, что помог вашему президенту собрать деньги на зарплату шахтерам! Ot’ebis, молодой человек!
– Well, – сказал Болотников. – Я только спросил.
40
В Большом давали «Лебединое озеро», и американцы таяли от удовольствия. А Винсент… Хотя Винсент не любил балет и терпеть не мог «этих танцующих педерастов», но на этот раз – то ли потому, что он только что заработал двести тысяч, то ли потому, что прямо перед ним сидела его возлюбленная Александра с ее дразняще-пленительными прядями волос на оголенных плечах и высокой шее, – Винсент расслабился и вместе с музыкой летал над сценой, над залом и над всей этой beloved fucking Russia. И в антракте он щедро угощал в буфете «свою команду» шампанским, и острил, и заглядывал Александре в глаза, и видел в них зовуще-волшебные глубины новых лебединых озер, и после спектакля приглашал всех в соседний ночной ресторан «Метрополь» и в дискотеку «Арлекино». Но Лэсли Голдман сказала, что им нужно к утру приготовить новое «мэмо» для Тан Ель, которая теперь возглавила всю избирательную кампанию отца.
– C’mon! – настаивал Винсент, стоя с американцами под колоннами парадного входа в Большой театр в ожидании машин Болотникова и Бруха. – Как вы можете работать после такого спектакля?! Жизнь коротка! Смотрите на этот снег! Вы в России, в снегу! Подождите минуту!
Он сбегал к соседнему цветочному ларьку, купил три роскошных букета алых голландских тюльпанов и преподнес два из них Александре и Лэсли, а третий…
– Алекс! – сказал он Александре. – Ты поможешь мне вручить его балерине? Пожалуйста!
– Я не знала, что ты такой романтик, – сказала Лэсли, тронутая его букетом. И села в подошедшую служебную «ауди». – Но нам действительно нужно работать, и нам нужна Александра.
– Я привезу ее, не беспокойтесь! – Винсент удержал Александру за локоть.
– Не забудь про нашу зарплату! – напомнил ему Патрик Браун, втискиваясь на заднее сиденье за Марком Бреслау, толстой Голдман и длинноногим Рэйнхиллом.
– Завтра получите, – успокоил его Винсент. – Пока!
– Саша, ты нам нужна! Really! – сказал, отъезжая, и Бреслау.
– Вдруг я всем понадобилась… – счастливо улыбнулась Александра, глядя вслед укатившим в ночь машинам.
– Это потому что ты очень красива! – просто сказал Винсент.
Она посмотрела ему в глаза и усмехнулась:
– Это Чайковский на вас так подействовал. Пошли, вы хотели вручить букет балерине. – И взяла его за руку, чтобы повести вокруг театра к служебному входу, откуда выходят артисты.
Но он удержал ее:
– Wait! Этот букет тоже твой, – и объяснил в ответ на ее недоумение: – Просто я хотел задержать тебя. Поедем куда-нибудь… – Они подошли к его «мерседесу», и Винсент открыл ей дверь. – В ресторан, в бар – куда угодно! Это твой город – покажи мне его.
– Винсент, вы же слышали, – сказала она, садясь в машину, – мне нужно на работу, они ждут меня.
– К черту работу! Ваш президент подождет, пока мы выпьем по дринку! И вообще, что вы там делаете?
– Я не могу вам сказать. Это секрет.
Винсент возмутился:
– От меня? Я привез их сюда!
Александра промолчала.
– Куда мы едем? – спросил он.
– В «Президент-отель».
– Боже! Никакой романтики! – Он тронул машину. – Между прочим, откуда ты знаешь итальянский?
– В Инязе нам полагалось учить два языка. Но я не работала с итальянским и почти все забыла. Куда вы едете?
– Я не знаю. Скажи мне – это же твоя страна.
– «Макдоналдс». На Тверской…
– Что?!! – изумился он.
– Когда я начинала учить английский, я прочла, что все американские подростки назначают свое первое свидание в «Макдоналдсе». Это правда?
– Я не знаю. Я никогда не думал об этом… Хотя – да, это правда. Мое первое свидание тоже было в «Макдоналдсе».
– Расскажите мне о нем.
– Тут нечего рассказывать. Мне было четырнадцать, а ей тринадцать. У нее было странное имя – Мира. Я думаю, она была венгерка. Мы съели по гамбургеру и пошли в кино.
– Какое?
– Я не помню. Я всю картину думал, позволит ли она мне поцеловать себя.
