Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— Да, невеселые у вас новости, — задумчиво сказал отец Игорь, выслушав эту грустную историю. — Очень невеселые…
«Как же такое могло случиться? — подумал он. — Тут ведь дело, похоже, не только в том, что нет глубоких богословских знаний. Сколько примеров, когда из пастырей, имевших скромное семинарские образование или вовсе не имевших такового, вырастали настоящие подвижники благочестия, ревнители чистоты веры. Что должно произойти в душе, чтобы потерять главное, основу всего — страх Божий? Чтобы Святые Дары в обычной банке, да через всю деревню, да в руках той женщины? Это не просто беда. Это настоящая катастрофа духа. Куда же он поведет теперь свою паству? В лес? К тем странным обитателям, которых я сегодня видел?.. Господи, спаси и вразуми всех нас, не остави, не попусти еще большей беды…»
Они еще долго сидели за столом и разговаривали. Наконец отец Игорь поднялся и, попросив прощения, пошел к себе в комнату, чтобы читать молитвенное правило перед завтрашним богослужением в храме. История отца Василия не шла из головы. Он наугад раскрыл лежавшую перед ним древнюю Псалтирь и стал тихо читать:
— Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный, яко умалишася истины от сынов человеческих. Суетная глагола кийждо ко искреннему своему, устне льстивыя в сердце, и в сердце глаголаша злая…
«Или впрямь пришло время оскудения нашей веры святой? — подумал отец Игорь, снова вспомнив свою встречу с поселенцами хутора на окраине деревни. — А что же вместо этого? Святые Дары в пол-литровой банке, спрятанные в платяном шкафу дома? Спаси и сохрани, Господи!».
И прочитал святые строчки, отогнавшие от него подступившие мрачные мысли:
— Потребит Господь вся устны льстивыя, язык велеречивый, рекшыя: язык наш возвеличим, устны наша при нас суть, кто нам Господь есть?.. Словеса Господня словеса чиста, сребро разжжено, искушено земли, очищено седмерицею. Ты, Господи, сохраниши ны и соблюдеши ны от рода сего и во век».
Стакан супа и другие
С той поры, как на Погост пришла новая жизнь, пришли и новые люди. Да и старые перестали рваться куда-то, бросать свои домишки, уезжать. Ожило хозяйство: и общее, бывшее некогда захудалым колхозом, и частное — у местных крестьян появился интерес к земле, а выросшие на ней современные фермеры дали этому интересу новое развитие. Маленькие детишки пошли в новый садик, а кто постарше — в новую школу.
— Умирать не хочется, — радовались старожилы, вспоминая, какой бедной, разбитой жизнью они жили раньше. — Нам не судилось, так теперь пусть внуки поживут по-человечески.
Те, кто не был тут много лет, поражались происшедшими переменами. Чтобы показать новый облик деревни, сюда постоянно приезжали корреспонденты, привозили иностранцев, проводили показательные семинары и конференции. Как-то забылось, что все это началось со странных событий, потрясших всю округу и связанных с отцом Игорем. Об этом теперь почти не вспоминали, приписывая все успехи новым руководителям, пришедшим на место прежних. Сам же отец Игорь не ревновал тому, что громкая слава, которой было окружено его имя, незаметно покинула его, прилипнув к другим. Напротив, был рад, что его оставили бесконечные визиты журналистов, интервью, расспросы, хвалебные слова, приглашения на разные встречи, почести. Нахлынувшая слава тяготила его: ему хотелось прежней тишины, молитвенного уединения. Он в тайне от всех иногда уходил в лес — на то святое место, которое открыл ему Господь, и долго, со слезами молился у подножия оврага, где лежали отшельники, ставшие теперь легендой.
Храм тоже пополнился новыми прихожанами. Среди них были люди и простые, и довольно образованные, интеллигентные, ищущие себя в духовной жизни, и с уже сложившимися религиозными взглядами, убеждениями. Отец Игорь встречал с радостью всех: каждому он старался найти нужное слово, внимательно выслушать, что-то подсказать, посоветовать. Он никого не торопил к участию в церковных таинствах, помогая человеку самому осознать их величие, дабы каждый приступал к ним с сердечным трепетом, а не механически, формально, потому что «так все». Отцу Игорю хотелось, чтобы человек ощутил красоту нашей святой веры, ее вечную молодость, чтобы вхождение этой веры в сердце, душу, как и вхождение в храм Божий, было праздником: светлым, чистым, радостным, неподкупным…
Острый людской глаз и такой же острый язык сразу метили новоселов разными словечками, точно подмечавшими за каждым какую-то особенность, черту. Так, один из них — внешне очень спокойный, с аккуратной бородкой интеллигента, с мягкими чертами лица и такой же мягкой, тихой манерой общения, с прекрасным голосом чтеца в храме — вдруг стал… «стаканом супа». Почему? Люди и сами не знали. Единственным объяснением могла быть привычка этого степенного человека постоянно юморить, превращать любую ситуацию в некий каламбур, стыкуя разные нестыкуемые в нормальном общении слова. Некоторые даже терялись, не разбирая, где кончался серьезный тон и начинался юмор, — настолько виртуозно и неожиданно у него одно состояние перетекало в другое; не могли до конца понять: шутит Иванович, юродствует или же, как подметили сельские острословы, по поводу и без повода «включает дурачка». А среди словесных каламбуров этого милого, скромного человека — Андрея Ивановича Шевчука — одним из самых частых как раз и был тот, что к нему прилепился: «стакан супа». Бывало, заглянет Андрей Иванович к кухаркам, хлопотавшим на кухне, и спросит своим бархатным голосочком:
— Как там? Скоро на стакан супа?
Те прыснут со смеху, а Иванович-то рад: казалось бы, затертая шутка, а все равно народу нравится. Если бы не этот вечный юморок, что сыпался с уст сего почтенного человека, его можно было бы вполне принять если не за старца в миру, то за духовную особу точно. Он был начитан в святоотеческой литературе, разбирался во многих вопросах духовной жизни, церковном богослужении, уставе, и по этой причине многие прихожане, понимая постоянную занятость отца Игоря, обращались со своими недоумениями к Андрею Ивановичу, на что тот всегда давал неспешные, взвешенные, подкрепленные святыми отцами советы. Обычно он появлялся в церкви, не выпуская из рук старенький потрепанный молитвослов, стараясь показать всем присутствующим свое постоянное пребывание в молитве и духовном чтении. И речь у него была особенная: он, казалось, не разговаривал с людьми, а ворковал, мурлыкал.
Многим было невдомек: почему Андрей Иванович не в сане? С такими знаниями, с таким голосом, казалось, сам Бог велел ему не прислуживать, а служить в алтаре. На что тот скромно, уклончиво отвечал:
— Старцы не благословляют…
