Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
Там, где она работает, врачи служат целям непосредственного выживания. В стране очень мало профессионалов психического здоровья. Хотя афганцы, как правило, признаются, что страдают от тревожности, живя в условиях едва ли не постоянной войны, лишь немногие имеют доступ к профессиональной помощи и прибегают к ней. Это было бы позором. Здесь считаные врачи, специализирующиеся на проблемах психики, едва успевают заботиться о тех, кто своего разума лишился полностью. Психология здесь ассоциируется с убогими лечебницами для душевнобольных, где держат по-настоящему больных людей, чтобы они не представляли опасности для других. Так же как любая другая женщина с историей бача пош, которая, может быть, зашла слишком далеко, тихонько живущая в Афганистане как замужняя женщина, Шукрия до сих пор имела возможность консультироваться только со своей собственной душой.
Ее мнение на сей счет однозначно: родителям ни в коем случае не следовало делать ее мальчиком, поскольку ей в конечном счете предстояло стать женщиной. Будучи матерью, Шукрия очень старается воспитывать свою дочь как традиционную девушку, а двух своих сыновей – как мальчиков. Она никогда не позволила бы своей дочери менять роль.
Шукрия полагает: ее представления о том, что именно составляет мужественность и женственность в Афганистане, и служат причиной тому, что ей было трудно (хоть и не невозможно) научиться быть женщиной. Она излагает собственные наблюдения, ни одно из которых не имеет никакой научной основы, но тем не менее они помогали ей тренировать себя. Мужчины начинают идти с правой ноги, женщины – с левой. Мужчина дышит животом, женщина – грудью. Мужской голос исходит из горла: «Нужно взять глубже, чтобы получился правильный звук». Женский голос исходит из места сразу под подбородком, с более легким дыханием.
Она поднимается с места, демонстрируя свою мужскую походку: плечи отведены назад, большие шаги, руки совершают размашистые движения по бокам тела. Когда-то она держала при ходьбе правую руку в кармане куртки – в нагрудном кармане. Как Наполеон.
– Значит, вы думаете, что гендер – это только то, что в голове? – спрашиваю я.
– Я это знаю. Дело в том, как мы развиваемся.
– Но разве мы не рождаемся с чем-то таким, что нас разделяет? Помимо самого тела?
– Нет! – Шукрия решительно качает головой и указывает на себя: – Я испытала это на себе. Научиться можно всему. Все это в голове и в окружающей среде. Как иначе вы можете объяснить мой случай?
Сетарех поворачивается ко мне, ожидая ответа, чтобы перевести его Шукрии. Я качаю головой. У меня его нет.
В этот день мы сидим в маленькой, скверно пахнущей комнатенке в задней части ресторана, где провели с Шукрией не один десяток вечеров. Мы отделены от мужчин, которые возлежат на коврах, куря кальяны и поедая кебаб из курицы, по другую сторону тонкой стены.
Женщины редко бывают в этом ресторане, объяснил нам его нервный владелец. И снова нас пустили в комнатку-склад рядом с мужским туалетом – женского здесь нет. Если бы несколько задрапированных в черное гостий были обнаружены излишне близко от мужчин, это могло бы стать причиной краха всего заведения. Но ресторанчик расположен по пути от больницы до дома Шукрии, и его «секьюрити» превосходна, как она убеждена. Она еще не знает, как и мы, что пару месяцев спустя воздух за его стенами наполнится снарядами, летящими из минометов и гранатометов, нацеленными в расположенное по соседству посольство США.
Меню отпечатано на дари и английском, вероятно, ради соседства с посольством, и предлагает разнообразные варианты пиццы «по-амрикански»: названия пестрят орфографическими ошибками, так что с трудом догадываешься, о чем идет речь. Обычно мы ограничиваемся чаем и тортом с кардамоном.
Я поднимаюсь с пола, чтобы встать напротив Шукрии.
– Ладно, тогда превратите меня в мужчину, – говорю я. – Если вы думаете, что человек может так переключаться. Покажите мне, как это делается. Научите меня.
Шукрия несколько секунд смотрит на меня. Потом поворачивается к Сетарех. Льется поток слов; Сетарех едва поспевает за объяснениями Шукрии.
Шукрия объясняет, что она наблюдала за мной несколько раз, в больничном саду. Хотя стиль мне подобрала Сетарех, и она же упорно тренировала меня в скромном, женственном поведении, люди по-прежнему пялятся на меня, когда я иду мимо них широкими шагами в своей чисто черной маскировочной одежде. Они разглядывают меня не только потому, что я явная представительница Запада, указывает Шукрия. Они смотрят на меня, потому что я разгуливаю по улицам так, словно я «хозяйка всего». Я хожу повсюду без мужа или отца. И когда мы разговариваем, отмечает Шукрия, я смотрю ей в глаза без всякой видимой стеснительности и эмоций. Я не хихикаю – мой смех более хриплый. И у меня, как у ребенка, нет косметики на лице, а на запястьях и пальцах рук нет никаких украшений. Шукрия снова быстро окидывает меня взглядом, потом опять обращается к Сетарех и говорит что-то извиняющимся тоном. Она просит не переводить ее слова точно, поскольку они могут прозвучать похожими на оскорбление. Но Сетарех уже тихо смеется, деликатно передавая мне смысл ее фразы:
– Она говорит, что вы уже мужчина. Она ничему не может вас научить.
Глава 14
Романтик
Шукрия
Это был самый болезненный момент на памяти Шукрии. Это также был миг, когда она впервые ощутила любовь. Шукрия поняла тогда, что она – женщина, хотя бы отчасти.
Процесс родов убедил ее, что в ней есть что-то женское, что у нее действительно женское тело, а может быть, и нечто большее. И это принесло чувство облегчения: возможно, она не все безвозвратно разрушила тем, что была мужчиной.
При всем том, что она пыталась усвоить и наблюдать – как одеваться, как себя вести, как разговаривать, – ей, наконец, не нужно было беспокоиться о том, что другая женщина поймает ее на ошибке.
Теперь у нее было доказательство: она – мать. Одна из них. Всего ей предстояло родить двух сыновей и одну дочь.
Как делаются дети – этот вопрос не так уж часто обсуждался в среде ее подруг. Ни одна не желала, чтобы ее считали излишне сведущей и готовой обсуждать все, что имеет отношение к «тайным местам» (это лишь один из многих эвфемизмов, которыми афганки именуют репродуктивные органы).
Секс в Афганистане – вне закона по определению: только брачный контракт превращает его в разрешенный акт между мужем и женой. Временами подруги Шукрии шутили насчет этой несчастной «обязанности» – быть в постели со своими мужьями. Мол, всем известно, «каковы эти мужчины». Некоторые мужья хотели заниматься этим чаще; другие настаивали только на чисто афганской четверговой традиции соития, когда рабочая неделя окончена и когда мужчины и женщины особенно тщательно моются и прихорашиваются перед наступлением пятничных молитв. Но Шукрия не осмеливалась спросить своих подруг о том, что считается нормальным, как положено ощущать действо, имеющее отношение к «тайным местам». Ни одна из ее подруг не упоминала, что наслаждается сексом, хотя всем им известно, что есть такие женщины, которым он доставляет удовольствие, – шлюхи с неестественными и непристойными желаниями. И, разумеется, иностранки – почти та же категория.
