Кейт Мортон - Когда рассеется туман
— Мне почти пятнадцать.
— Наверное, ему просто не хватало народу за столом.
— Да. Какое счастье, что Фэнни вышла замуж за своего скучного толстяка и уехала в Италию на медовый месяц. Будь они дома, мне, скорей всего, пришлось бы обедать с няней Браун.
— А я бы лучше с няней обедала, чем с этими американцами.
— Глупости какие.
— А еще лучше — книжку бы почитала.
— Врунья, — не поверила Эммелин. — А зачем тогда ты вытащила то атласное платье цвета слоновой кости, которое Фэнни просила тебя не надевать при этом ее ужасном женихе? Ты бы его не выбрала, если б не хотела выглядеть получше.
Молчание. А затем радостный возглас Эммелин:
— Ха! Я права! Ты смеешься!
— Ну ладно, мне действительно интересно, — сдалась Ханна. И быстро добавила: — Но вовсе не потому, что я хочу произвести впечатление на каких-то там богатеньких американцев.
— Ой ли?
— Точно.
Заскрипели половицы — кто-то из сестер прошелся по комнате — и до сих пор поскрипывающий граммофон наконец замолчал.
— А чем же ты так интересуешься? — не успокоилась Эммелин. — Ведь не скудным же угощением миссис Таунсенд.
Я застыла, прислушиваясь. Когда Ханна ответила, ее голос звучал спокойно, но со скрытым волнением:
— Сегодня вечером я хочу попросить Па отпустить меня обратно в Лондон.
Я едва слышно вскрикнула, зарывшись в шкаф. Они ведь только что вернулись, неужто Ханна опять исчезнет?
— К бабушке? — уточнила Эммелин.
— Нет. Пожить одной. В квартире.
— В квартире? А с какой стати ты вдруг поселишься в квартире?
— Ты будешь смеяться… Я хочу найти работу. Эммелин не засмеялась.
— Какую еще работу?
— В какой-нибудь конторе. Печатать, стенографировать.
— Так ты же не умеешь стено… — Эммелин осеклась. — Ну конечно! Те бумаги, которые я нашла на прошлой неделе! Со значками вроде египетских иероглифов…
— Нет!
— Ты тайком изучала стенографию! — с негодованием продолжала Эммелин. — С мисс Принс?
— О господи, нет, конечно. Неужели мисс Принс может научить чему-нибудь дельному?
— Тогда как же?
— Ходила на курсы секретарей в деревне.
— Когда?
— Начала давно, в первые месяцы войны. Я казалась себе такой никчемной, мне хотелось приносить хоть какую-то пользу, вот я и придумала эти курсы. Потом, когда мы уехали к бабушке, я решила поискать работу — ведь в Лондоне столько всяких контор… Но у меня ничего не вышло. Когда бабушка наконец-то начала отпускать меня надолго одну, выяснилось, что меня нигде не берут. Видите ли, я для них слишком молода. Но теперь мне восемнадцать, и я вполне могу попробовать еще раз. Я столько занималась, что стенографирую очень быстро.
— А кто еще об этом знает?
— Никто. Теперь вот ты.
Спрятавшись среди платьев и слушая, как Ханна расписывает свои новые навыки, я почувствовала, что стремительно теряю что-то важное. Исчезал так долго хранимый мною маленький секрет. Ускользал прямо из рук, уплывал в море шелков и атласа, осыпался бесшумной пылью на темный пол гардероба.
— Ну как? — спросила Ханна. — Правда, интересно?
— Вовсе нет! — фыркнула Эммелин. — Мне кажется, что это подло. И глупо. И Па скажет то же самое. Одно дело — работать во время войны, но сейчас… Просто смешно, можешь сразу выбросить это из головы. Па никогда не разрешит.
— Потому я и хочу спросить его за обедом. Подумай, какая возможность! Ему придется согласиться, потому что кругом будут чужие. Тем более — американцы, с их современными взглядами.
— Не могу поверить, что ты серьезно! — раздраженно воскликнула Эммелин.
— Не понимаю, с чего ты так расстроилась?
— Потому что… ты… если ты… — Эммелин отчаянно подыскивала подходящие слова. — Потому что сегодня вечером ты играешь роль хозяйки и должна думать о том, чтобы обед прошел гладко, а ты вместо этого хочешь сконфузить Па.
— Я же не собираюсь устраивать сцены.
— Ты всегда так говоришь, а потом все равно устраиваешь. Почему ты не можешь вести себя…
— Нормально?
— Ты уже совсем с ума сошла! Ну кто по доброй воле захочет сидеть в конторе?
— Я хочу посмотреть мир. Уехать отсюда.
— В Лондон?
— Лондон — только первый шаг. Мне хочется обрести независимость. Встречаться с интересными людьми.
— Поинтересней меня, ты имеешь в виду?
— Ну, не глупи. Я просто имею в виду незнакомых людей, с которыми можно поговорить о чем-то новом. Чего я еще не знаю. Я хочу стать свободной, Эмми. Открытой навстречу приключениям, таким, чтобы голова кругом.
Я внимательно посмотрела на часы в спальне Эммелин. Четыре. Если я сейчас же не вернусь на кухню, мистер Гамильтон выйдет на тропу войны. Но ведь мне просто необходимо услышать весь разговор, понять, о каких-таких приключениях толкует Ханна. Разрываясь пополам, я попыталась найти компромисс. Закрыла гардероб, перекинула через руку голубое платье и подошла к двери.
Эммелин сидела на полу со щеткой в руке.
— А почему ты не хочешь просто поехать к кому-нибудь из друзей Па? И я бы с тобой… — предложила она. — К Розермерам, в Эдинбург…
— А леди Розермер будет следить за мной на каждом шагу. Или, еще хуже, навяжет мне своих противных дочерей! — Ханна перекосилась от отвращения. — Тоже мне — свобода!
— А работать в конторе лучше, что ли?
— Может, и нет, но где еще мне взять деньги? Я же не стану воровать или попрошайничать, и занять мне тоже не у кого.
— А у Па?
— Ты же слышала бабушку. На этой войне заработали многие, только не он.
— Это кошмарная идея. Это… это просто несправедливо. Па не понравится… и бабушке… — Эммелин задохнулась. Набрала полную грудь воздуха, выдохнула, уронив плечи. Сказала плачущим, детским голосом:
— А как же я, Ханна? Сначала — Дэвид, теперь — ты…
При звуках имени брата Ханну будто ударили. Ни для кого не было секретом, что она тяжелее всех переживала его гибель. Когда пришло страшное письмо с траурной каймой, семья жила в Лондоне, но с кухни на кухню новости в Англии перелетают мгновенно, и мы все знали, как мисс Ханна чуть с ума не сошла. Она отказывалась от еды, и миссис Таунсенд всерьез собиралась пересылать в Лондон малиновые тарталетки, любимые Ханной с младенчества.
То ли забыв, как действует на Ханну упоминание о Дэвиде, то ли упомянув о нем специально, Эммелин продолжала:
— Что я буду делать — совершенно одна в этом огромном пустом доме?
— Ты не останешься одна, — мягко ответила Ханна. — Па всегда будет с тобой.
— Ну и что? Ты же знаешь — ему нет до меня никакого дела.
