Наталья Нестерова - Целую ручки
Игнат поехал на машине с водителем. Мысль отправиться на поезде, одному, без сопровождения, вызывала внутренний дискомфорт. Игнат стал пуглив после больницы. Хотя пять с лишним часов езды по провинциальным дорогам, с его точки зрения, тоже граничили со смертельным аттракционом. Игнат не любил сваливаться как снег на голову. Он привык к тому, что его ждали, встречали, загодя готовились. Но в данном случае неизвестно, как подготовилась бы к его визиту мамаша Цветика. На звонок в дверь открыла Света.
— Игнат! — ахнула и дернулась, как от удара.
— Здравствуй, милая!
Он шагнул, чтобы обнять Цветика, но тут рядом с дочерью появилась мамаша.
— Что вам нужно?
— Здравствуйте, Анна Юрьевна! Позвольте войти?
— С какой целью вы приехали? — упорствовала Анна Юрьевна.
— Мама! — умоляюще взглянула на нее Света. — Проходи! — пригласила она Игната.
— Тапочки! — прошипела Анна Юрьевна, видя, что Игнат направился в комнату, не сменив уличную обувь.
— Мама, перестань! — тихо одернула Света. Игнат сделал вид, что не услышал перепалки. Еще не хватало дежурные тапки надевать! Он оглядывался по сторонам и почти не скрывал своего презрения: поменять московское роскошное жилье на эту убогость! На самом деле квартира Анны Юрьевны была теплой и уютной, располагающей к отдыху от суеты за стенами дома. Эти качества не зависят от возраста мебели, стоимости люстры или от материала, из которого изготовлены оконные рамы. Уют создает не тщеславие, а забота о приятной обстановке.
Повсюду валялись детские игрушки, Игнат спросил:
— Где Мурлыка?
— Илюшенька спит, — ответила Света.
«Надо ли предложить Игнату чай, кофе?» — спрашивала она себя. С одной стороны, человек с дороги, проголодался. С другой стороны, распивать чаи, трапезничать с Игнатом — значит признать нормальность в их ненормальных отношениях.
«Даже чаю не предложили, — мысленно упрекнул Игнат. — И сына она теперь называет-по имени».
— Цветик, нам с тобой нужно поговорить. Наедине! — он выразительно посмотрел на Анну Юрьевну.
— У дочери нет от меня секретов.
— А у меня, уж извините, есть! — с нажимом произнес Игнат.
Он понимал, что ссориться с мамой Цветика глупо, но эта женщина вызывала у него раздражение, плохо контролируемое. Как от лимона — одного взгляда достаточно, чтобы во рту стало кисло.
Анна Юрьевна боялась оставлять дочь с Куститским. Снова задурит ей голову, увезет вместе с внуком в Москву С него станется: ишь какой барин — гладкий, сытый, дорого одетый.
С притворной улыбкой, за которой легко читалась гримаса недовольства, Игнат предложил:
— Милая, может, поговорим у меня в машине или в каком-нибудь кафе. Здесь есть рестораны, которые можно посетить без риска для пищеварения?
Подобный вариант Анну Юрьевну совершенно не устраивал.
— Я иду в магазин, — объявила она. — Вернусь через полчаса.
«Ты меня еще будешь во времени ограничивать!» — подумал Игнат, но вслух ничего не сказал.
Игнат не готовился к разговору с Цветиком так, как он готовился к беседе с Полиной об их дальнейшей жизни. То есть, не продумывал каждое слово, аргумент, маскирующую лукавство шутку. Цветик была проста, понятна, незамысловата — его отдохновение, отдушина. Какие могут быть планы переговоров с отдушиной? Девушка взбрыкнула, ошиблась, смотрит на него сейчас с испугом телочки, своенравно убежавшей из родного коровника. Игнат шагнул к Цветику, чтобы обнять ее, Цветик отступила назад и уткнулась спиной в шкаф.
Неожиданно для себя Игнат начал с упреков:
— Ай-ай-ай! Как мы плохо себя ведем! Цветик, любимая! Плохие люди, враги написали пасквиль на меня и, чтобы сделать мне больней, прислали книжонку тебе. И что дальше? В момент, когда я нуждаюсь в твоей поддержке, внимании, ты убегаешь. Поверив вранью, которое прочла? Только не говори мне, что хоть на секунду допустила возможность того, что я способен на чудовищные преступления в отношении Мурлыки. Нужно быть полной, извини, дурой, чтобы поверить в такое. А ты у меня умница.
Света понимала, что разговор этот наиважнейший, момент истины, перелома, выбора дороги. Она волновалась, и прежние страхи, аргументы и контраргументы — все передуманное — теснилось в голове, лезло, как многолюдная толпа в узкий проем, просилось на язык. Однако нужно было держать себя в руках, не удариться в стенания и обвинения.
— Все написанное в этой книге неправда? — уточнила Света.
— От первого до последнего слова, — подтвердил Игнат.
— И у тебя не было первой жены по имени Оксана, спортсменки?
— Была. — Игнат не мог этого отрицать. — Но рассказ о нашем браке — полная чушь.
— А потом другая женщина, Лена, родила от тебя больного ребенка?
— Дела давно забытых дней.
— Поэтому ты волновался, что и мой ребенок окажется нездоровым?
— Естественно волновался.
— Однако мне ничего не сказал.
— Послушай, Цветик! Не вижу никакой необходимости ворошить мое прошлое…
Света его не слушала и продолжала допрос:
— Ты женился на Юле и переехал в Москву?
— Допустим. — Игнату все больше и больше не нравился этот разговор.
— И выращивал картошку?
— Я никогда не выращивал картошку! — взорвался Игнат. — Я понятия не имею, как она растет, я ее видел только на тарелке. Тебе русским языком было сказано — в книжке все вранье!
— Кроме твоего богатого брачного пути. Твою нынешнюю жену зовут не Юля, а Полина, верно?
— Верно. Кстати, мне хотелось бы знать, откуда у Полины взялись наши с тобой фотографии?
— Понятия не имею. Полина знает обо мне?
— Теперь знает. Она и прислала тебе чертову книгу.
— Ты говорил, что книгу состряпали твои враги. Полина — твой враг?
— Я приехал сюда, к черту на кулички, не Полину обсуждать, а помириться с тобой, вернуть вас с Мурлыкой домой.
— Игнат, я очень тебя любила. Очень!
— В прошедшем времени?
— Не придирайся к словам, мне их трудно находить. Ты никогда полностью не принадлежал мне, как я принадлежала тебе. Это не мешало, даже, напротив, придавало моему чувству остроту. Ты был немного чужой и потому загадочный. Я никогда не подсчитывала, сколько тебя там, на стороне, и сколько со мной. Если в процентном соотношении? Девяносто там и десять со мной? Наоборот? Там десять, тут девяносто? Поровну? Повторяю: меня это не мучило и не волновало. Пока мне не открылось очевидное — у тебя есть другая жизнь. Там — корни, со мной — зеленые побеги. Старые корни держат крепче худых росточков. Ты говоришь, что в книге все вранье, но от фактов никуда не деться. Я совсем не знаю тебя. Можно ли тебе верить?
