Ёсио Мори - Сокровенное желание
— Америка — страна высокой механизации и эффективного производства! — Как-то боком засунул ростки в щель своего большого рта, потом вдруг нахмурился и, поразмыслив, посыпал еду перцем. — Вот, к примеру, если неправильно составлена смета или поставка продукции задерживается, назначается штраф — два процента ежедневно.
— Так, так… — поддакнул Ивамото.
— Задержали поставки на полмесяца — нечем будет платить рабочим. А для рабочих это смерти подобно.
— Ну, нам-то волноваться нечего. Мы на сдельщине! — бросил Ивамото.
— Конечно. Вы же чужаки — вот вам и все равно. А для нас это — просто вопрос жизни и смерти!
Соба показалась мне пресной. Директор назвал нас чужаками, и мне стало яснее ясного, что прежде, чем потерпят крах они, разоримся мы, субподрядчики. Да к тому же спросят за развал производства с нас. Что тогда? Ивамото полагал, что, поскольку это военный заказ, стало быть, дело доходное. А в действительности все было не так надежно: влезешь в это дело, сам потом не обрадуешься. Но другой работы у меня не было, денег тоже.
Скверная привычка была у Ивамото. Раза три в день он прилетал ко мне на велосипеде и начинал совать нос не в свои дела: «Эй, ты еще не закалил железо? Если перекалишь, потом треснет! Осторожнее!» А однажды, когда я работал на сверлильном станке, он вдруг кинулся ко мне со словами: «Ты что-то очень долго возишься! Дай помогу!» — схватился за ручку станка и сломал быстрорежущее сверло.
В общем, с Ивамото было все ясно. А вот я с малых лет мечтал работать на заводе, просто прыгал от радости, когда мне давали подержать молоток, и при нормальных условиях я бы вытерпел все что угодно. Но обстановка была настолько непереносимой, что порой мне хотелось швырнуть на пол законченные детали.
Но вот однажды ко мне в мастерскую явился человек, представившийся как Мурата. Он весьма учтиво поклонился и сказал: «Извините, что отвлекаю вас от работы». Мурата был невысокого роста, лет под сорок. Поверх пиджака — спецовка. Он достал из красного кожаного портфеля чертеж с подписями на английском языке.
— Это шайба Гровера. Мне нужно триста тысяч штук. Заказчик — оккупационные войска. Скажите, во что обойдется одна такая шайба? Разумеется, материал, заготовки — все за мой счет.
Изготовить такую шайбу — дело кропотливое, тонкое, ее толщина всего полтора миллиметра, диаметр — пятнадцать миллиметров, и форма сложная. Я взглянул на визитную карточку посетителя. Мастерская «Кёва сэйсакудзё», даже номер телефона указан. Я стиснул в руке кусочек мела. Перед глазами возникло лицо Ивамото. Было ясно, что наше совместное предприятие терпит крах, но все же браться за другую работу было неловко.
— Видите ли, я связан другими обязательствами. Так что обратитесь к кому-нибудь еще! — И я вернул ему чертеж.
Тогда Мурата достал из внутреннего кармана пачку денег:
— Здесь двадцать пять тысяч иен. Задаток к работе.
Это было настолько нереальным, что я не верил своим ушам. Мне так хотелось этих денег, что даже руки зачесались схватить их, и все же я оставался непреклонным.
— Добро пожаловать, — торопливо спустилась в мастерскую жена. Она была небольшого росточка, в момпэ. Жена поздоровалась с Муратой, расстелила газету на трехногом железном стуле, приглашая гостя сесть, и подала мне знак глазами: мол, хочет поговорить. Мы вышли в кухоньку, и тут ее маленькие круглые глазки наполнились слезами:
— Ну что ты за человек? Тебе наплевать на жену и детей, тебе все равно, сыты ли мы или голодны…
Мои сорванцы тоже высунули свои носы из комнаты, но стоило мне бросить им десять иен, как они опрометью выскочили на улицу — только сверкнули тощие, как у котят, зады.
— А что мы скажем Ивамото? Или, может быть, откажемся от платы за работу? — возразил я. Но жена не унималась. Вытирая нос вылинявшим рукавом, она запричитала:
— Я тоже не хочу быть неблагодарной! Я хорошо понимаю тебя! Но и ты должен меня понять! Если ты согласишься, нам не придется больше бедствовать! — И она бросилась мне на шею. У меня слова застряли в горле, но не только из-за слез жены. Неожиданно нахлынули воспоминания о войне. Когда зажигательные снаряды обрушились на наш дом, она бросилась в самое пламя, пытаясь спасти сына. С тех пор у нее и остался у левого уха след от ожога. Это пятно — память о трагедии — бросилось мне в глаза. И сердце мое не выдержало. Буркнув: «Нехорошо все же это — так поступать с людьми!» — я спустился в мастерскую.
Пока я беседовал с женой, Мурата рассматривал только что отшлифованный штамп. Увидев меня, он пригладил свои красиво причесанные на пробор волосы и сказал:
— По пятьдесят сэн за штуку пойдет?
Цена была подходящая. Значит, сто тысяч шайб будут стоить пятьдесят тысяч иен, а триста тысяч — сто пятьдесят тысяч иен. Если вдвоем работать на ножном прессе, месяца будет предостаточно.
— Заработок неплохой, но… — замялся я, на что Мурата, не поняв меня, возразил:
— Разумеется, продукция пойдет не сразу, но постепенно дело наладится. — Он снова вынул из портфеля чертежи. Корпус от карманного фонарика, кнопка гудка, зеркало заднего вида и т. д. Детали автомобилей оккупационной армии. Невольно я внутренне насторожился.
Но Мурата, словно ища моего расположения, сказал:
— Честно говоря, если и до конца следующего месяца не налажу выпуск шайб — не сносить мне головы!
Я знал это по заводу в Оомори, у меня были там приятели-прессовщики. Только когда капитал пойдет в оборот, можно успокаиваться. Но мне показалось странным, что, имея такую выгодную работу, Мурата обращается к услугам другой мастерской. Об этом я его и спросил.
— Вы о моей мастерской? Я сдал ее в аренду. Что поделаешь, такие жестокие времена. Чуть зазеваешься — и хоть в петлю лезь! — Тон его был доверительным.
— Я согласен! — решился я.
— Ну и отлично! — обрадовался Мурата. — Я пришлю вам еще одного прессовщика. Сам-то я занят денежными делами.
«Что ж, конечно, должен же кто-то заниматься и этим», — подумал я и спросил:
— Сколько же надо ему платить?
— Ну, это моя забота! Деньги пусть вас не волнуют. Просто будьте с ним поприветливей! — Он засмеялся, обнажив ряд золотых зубов.
Ивамото пришел за готовой продукцией на следующее утро после визита Мураты. Я мучился от бессонницы всю ночь и еще лежал, закутавшись в одеяло.
— Сколько можно спать? Смотри, скоро смеркаться будет! Ты так мхом порастешь! — Не спрашивая разрешения, он прошел в мастерскую, послышался лязг открываемого замка. Когда я в ночном кимоно спустился в мастерскую, то увидел лишь грязные следы на полу. Сам же Ивамото уже был на улице — грузил продукцию на велосипед. Когда вчера вечером он заглянул ко мне справиться о делах, я старался вести себя как обычно, но Ивамото, видимо, что-то заподозрил.
— Постой! — крикнул ему я. И в эту минуту откуда-то выскочила моя жена — босая, растрепанная — и, оттолкнув меня, бросилась в мастерскую. Ее лицо было мертвенно-бледным.
Она схватила молоток, лежавший у наковальни, и подскочила к Ивамото:
— Ты что, надуть нас хочешь? Только попробуй, возьми! — И она замахнулась на штамп, который хотел забрать Ивамото.
— На помощь! — закричал Ивамото истошным голосом.
— Плати за форму! — не унималась жена.
— Ладно, ладно. Что с вами поделаешь. Подставляйте руки. — Ивамото, казалось, смирился. — Вот тебе пять тысяч. Посчитай хорошенько! — Он достал из кошелька монеты и швырнул их на землю. Материал стоил четыре тысячи, заготовки — около трех тысяч, так что за вычетом задатка Ивамото должен был мне одиннадцать тысяч иен. Но жена стремглав бросилась подбирать раскатившиеся со звоном монеты. «Как нищенка», — подумал я и почувствовал, что закипаю ненавистью к Ивамото, да и сам Ивамото тоже был хорош.
— Ну ладно, пойдем куда-нибудь закусим. Разговор есть, — процедил я, едва сдерживая себя. Ивамото, нахмурив свои густые седеющие брови, хмыкнул:
— Меня не проведешь! Попользовался, а теперь в кусты? Тоже барин выискался. Между прочим, это я дал тебе две тысячи, когда у тебя не было даже на табак! Собака — и та добро помнит!
Жена не смогла смолчать:
— Ах, ты еще и задаток вспомнил?! Чтоб ты сдох под забором! Убирайся!
— Ну и злая у тебя баба! — как-то бесцветно проронил Ивамото. Схватив последний штамп, он как бы между прочим бросил: — Смотри, сколько бы веревочке ни виться!..
Стукнувшись головой о столб, он ушел. Я вышел на улицу и долго смотрел ему вслед. Ивамото брел прочь по дороге, раскачиваясь из стороны в сторону всем своим грузным, круглым, словно пивной бочонок, телом. Меня переполняла горечь. Почему мы не умеем жить, помогая друг другу? Невольно на глаза навернулись слезы.
Даже меня поразил Нагаяма, которого привел Мурата. Ему было лет двадцать шесть. Нагаяма носил модную клетчатую рубашку, грязно-небесного цвета брюки, лаковые ботинки. Являлся он на работу не раньше десяти часов. За поясом — полотенце, будто идет не на работу, а в баню. Но это не все. Деньги ему платили в другом месте, а вот обедом мне приходилось его кормить. А он еще кочевряжился. Однажды жена подала крокеты,[50] а он и говорит: «Слушай, отец! Мне бы одной начинки, без картошки!» — и скривился. Но и это еще не все. По соседству, через один дом, была овощная лавка, и работала там одна краснощекая девица. Я не мог ни на минуту отлучиться из мастерской, поэтому посылал Нагаяму то за материалом, то за заготовками, вот он и бегал к этой девице. Есть такая песня: «Если любишь, нипочем и дорога в 10 ри[51]…», но однажды я увидел, как он утирает нос розовым бумажным платочком; я подумал, что и дома у него живет любовница.
