Елена Сазанович - Перевёрнутый мир
– Господи, это же «Оскар»!
И я небрежно отвечу:
– Я получил в награду не только «Оскара». Но и самую дорогую женщину в мире. Это победа важнее.
И все улыбнутся моему достойному ответу…
Стал накрапывать мелкий дождь, и я подставил счастливое лицо под его тонкие струи. До начала вечера, посвященного юбилею его высочества Лютика, оставалось немного времени. Но я обязательно успею. Опаздывать нехорошо. Не в правилах приличного тона. И я, весело подбросив вверх ключи от машины, широко открыл дверцу авто. И, осторожно стряхнув капли дождя с дорогого костюма, сел за руль. И посмотрел в зеркальце. Уже совсем стемнело. Единственный фонарь освещал улицу. По ней шла девушка. Худенькая, стройная, как молоденькое деревце, она шла неровно, спотыкаясь на каблучках и шатаясь из стороны в сторону. Я невольно поморщился. Похоже, она была пьяна. Напоминания о прошлом вызывали во мне лишь презрение. Моя машина уже собиралась сорваться с места, и унести меня от неприятного видения, но не успела. Девушка приближалась все ближе и ближе. Коротенькое пальтишко в широкую клетку было забрызгано грязью, желтый длинный шарф болтался в разные стороны. Желтый беретик вот-вот готов упасть в лужу.
– О господи, – выдохнул я и опустил голову на руль. Мне казалось, так и застыв на месте, я просидел вечность. Но прошло не так уж много времени, за которое как-то успела промелькнуть вся моя жизнь. Девушка сделала несколько неровных шагов прямо в лужу, и я стремглав выскочил на улицу. И успел ее поддержать за руки.
– О, господи, что ты наделала, Рита!
Я взял ее на руки и понес к себе в дом. Она была легкая, как пушинка. Ее светлые распахнутые глаза недоуменно смотрели на меня, черная тушь растеклась по лицу, образуя размытые черные тени. Красная помада размазалась вокруг губ. Щеки горели нездоровым румянцем. От нее сильно пахло спиртным.
Дома я опустил ее голову под прохладный душ, смыл с лица краску. И укутав в свой теплый клетчатый плед, усадил на диван.
Когда я вернулся из кухни с чашкой свежеприготовленного крепкого кофе, Рита более или менее опомнилась. Ее глаза с ненавистью смотрели на меня, ее колотило мелкой дрожью.
– Выпей, девочка. – Я протянул ей чашку, от которой шел горький аромат. – Тебе станет легче.
Рита резко взмахнула рукой, чашка полетела на мой мягкий персидский ковер и все равно разбилась. Она была сделала из очень тонкого фарфора. Коричневые пятна расплылись на светлой шерсти. Рита истерично рассмеялась. Я спокойно убрал осколки. На пятна мне было плевать.
Я присел возле Риты на корточки и взял ее холодные дрожащие руки в свои ладони.
– Что случилось, девочка, что случилось?
Она вызывающе встряхнула светлыми пышными волосами и вновь рассмеялась мне прямо в лицо пьяным смехом.
– Я буду теперь сниматься в паре с тобой! Играть эту девчонку-киллера!
– Что ты говоришь, Рита, в каком кино, какого киллера?
– Ах ты боже мой! – театрально всплеснула руками Рита. – Ты забыл про кино, которое сам и украл? Я раньше и понятия не имела, что можно воровать кино, я думала воруют только вещи! – Рита вцепилась острыми коготками в мои плечи и дыхнула в лицо спиртным. И уже почти шепотом продолжала: – Впрочем, подумаешь, велика беда – украсть у мальчишки, правда, Ростислав Евгеньевич? Про лесного бога вы тоже у кого-то украли? А мальчишку-то турнули из института. Дурак, вздумал объявить, что он написал этот рассказик. Плагиаторам не место среди настоящих талантов, правда?
Я похолодел. Все же от Лютика я не ожидал такого. К тому же он дал мне слово. Впрочем, какое слово может быть у человека, торгующего людьми?! Я посмотрел на часы. Я должен во что бы то ни стало успеть на юбилей. Но сегодня я не стану разбираться с Лютиком, пожалуй, не стоит портить настроение в такой день. Парня, конечно, жаль, но я сделал что мог, к тому же он сам отказался от моей помощи.
– А ведь это вы приложили к этому руку, вы! – закричала Рита. – Мне Лютик все рассказал! Как вы украли рассказ Дана! А он так в вас верил! А я… Я…
Эта скотина решила спихнуть вину на меня, недаром он заставлял писать сценарий вместе с ним. Чуть что – я бы оказался крайним. Но бог с ним. Дан еще раскроет правду Рите. Я не понимал другого. Когда мой лучший друг Лютик успел меня оговорить?
– Погоди. Рита, погоди. – Я подал ей стакан холодной воды, и она залпом выпила. – При чем тут Лютик, когда он тебе это успел наплести? Вы же не знакомы.
Вдруг Рита обмякла, ее губы задрожали, она невидящим взглядом смотрела на окно. За окном два сизых голубка клевали зерно, которое я подбрасывал каждый день.
– У вас было много-много цветов. Где они? Они тоже все умерли? Как и мой Джерри? Он был моим лучшим другом, Джерри… Он не умел предавать…
– Рита, девочка моя, маленькая моя… – Я осторожно тряс ее за плечи, пытаясь разбудить от кошмара. – Что с тобой, Рита, опомнись. Скажи, при чем тут Лютик?
– Мы с Джерри гуляли каждый вечер. Он был такой веселый. Почему все хорошее умирает, почему кругом столько зла? Я не понимаю. А Лютик сказал, что он станет моим лучшим другом. Он хороший, Лютик…Он добрый. Он тоже любит собак… И меня…
Из глаз Риты потекли слезы. Но она по-прежнему плохо соображала. Но, кажется, начинал соображать я. Я до боли впился ей в плечи, я стал трясти ее все сильнее и сильнее. Два голубка шумно вспорхнули и улетели ввысь. Там, под чистым небом, все было гораздо проще и справедливее.
– Ты была у него? Скажи, ты была у него, да? Только скажи одно слово. Опомнись, Рита, одно только слово.
– Да, – просто сказала она и посмотрела на меня отсутствующим взглядом. И вдруг разрыдалась. Она плакала так отчаянно, так болезненно, что я даже не стал ее успокаивать. Это было бесполезно. Ей сейчас нужны слезы.
Эта скотина заманила к себе домой девчонку, которая только что похоронила преданного друга. Заманила хитростью, изощренным сочувствием. Воспользовавшись ее слабостью. Ее болью. Этот старый пошляк даже пообещал ей роль и… Дальше… Я думать не мог, что было дальше. Наступила блокировка мыслей. И я неожиданно успокоился. И закурил сигарету.
Рита подняла на меня красное, вспухшее от слез лицо. Она так мало напоминала ту девчонку, которую я знал еще совсем недавно. С которой мы выгуливали собаку и разговаривали о неизвестном парне из лесного поселка, которого все прозвали лесным богом. Кажется, он всех предал в этой истории. Но только не Риту. Что же с тобой сделали, девочка. И со мной…
– Все кончено, Ростислав Евгеньевич, все кончено, – глухо выдавила она, – Все равно – кругом только воровство, ложь и предательство. Так лучше я стану сниматься в кино. Там все это так легко оправдывается. Я там себя оправдаю. И не нужно винить Лютика. Я сама виновата, сама пошла на это. Потому что вдруг поняла, что кругом одно кино. Так не все ли равно? Я любила вас, я любила Джерри, где вы теперь? Я хотела выбрать такую профессию, в которой много любви. Пожалуй, я ошибалась. Много любви только в кино. И кино все оправдывает…
Я слушал ее молча, прикуривая одну сигарету от другой, внимательно глядя в Ритины светлые глаза. В них так мало осталось детского, наивного. И все же еще осталось. Я не знал, что ей ответить. Пока не знал. Единственное, что я мог, это уложить ее в свою постель, укутать потеплее пледом и дать успокоительное. А самому отправиться на юбилей великого режиссера Лютика, моего честного надежного друга.
Когда я пришел, праздник был в разгаре. Я сел с краю, и на меня никто не обратил внимания. Все восторженные взгляды были устремлены на сцену. Лютик, маленький, мягкий, словно воздушное пирожное, стоял посреди сцены в смокинге и бабочке, лаковых остроносых туфлях и с неизменной тросточкой, барахтающейся в толстой ручонке. Я подумал, что пару часов назад у этого человечка была Рита. Он сумел сделать себе подарок ко дню рождения. Теперь он принимал подарки от своих почитателей и друзей. Что ж, скоро придет и моя очередь сделать подарок. Подарок лучшему другу.
Я услышал, как со сцены кто-то подобострастно сравнил Лютика с Аленом Делоном. Лютик поморщился. И этот кто-то быстро поспешил поправить ошибку. Ален Делон, безусловно, не идет ни в какое сравнение с обаятельным покорителем женских сердец Люцианом. Кто-то вспомнил графское происхождение Лютика, правда, ошибся, сказав, что его прабабка была всего лишь фрейлиной при царском дворе. Оказывается, она состояла в прямом родстве с государем. Лютик по мере роста своей славы повышал своих пращуров в должности. А кто-то окрестил Лютика просто Оноре де Бальзаком. Поскольку Люциан выдал шедевр, по мотивам которого скоро снимут кино. И этот кто-то горячо возмутился, что существуют на свете нахальные, зарвавшиеся студенты, которые без стыда и совести пытались украсть у великого режиссера идеи и мысли.
Я спокойно, бесстрастно наблюдал за происходящим. Пожалуй, слишком спокойно и слишком бесстрастно. Меня даже не удивляло, что этот сумасшедший дом, разыгрывающийся на сцене, воспринимается зрителями всерьез. И когда объявили меня, преуспевающего актера Ростислава Неглинова, который все ночи напролет думал, чтобы подарить достойное своему лучшему другу Оноре де Лютику, я даже не вздрогнул. Я легко взбежал на сцену и взял микрофон. Ни один мускул не дрогнул на моем лице. Мое лицо было свежо, беспечно и дружелюбно. Лютик ободряюще мне подмигнул.
