Джулз Денби - История Билли Морган
Терри безрадостно осклабился:
– Еб вашу мать. Какая честь, а? Вашу мать. Ха-ха, блядь, ну-ну, не хрен там стоять, заваливайте, добро пожаловать в мое скромное, блядь, жилище, ваши величества, не обращайте внимания на грязь, я говорю, не обращайте внимания на грязь, у горничной сегодня выходной! Понятно? У горничной сегодня выходной! Вашу мать…
Он нанюхался «спида», его мордочка хорька была бескровно белой, как рыбье брюхо, нос – красным и воспаленным, глаза блестят, зрачки сужены. Должно быть, он под кайфом уже несколько дней, тратит компенсацию за дом. Вот почему от него так пахнет, типичная вонь сидящего на «спиде», побочный продукт перегруженных печени и почек. Я закашлялась. Боже, чтобы так вонять, он должен был принять огромную дозу, наверняка. В голове у меня тихо заверещал тревожный звонок, и я услышала голос Карла: «Никогда не доверяй спидовым, ясно? Гребаные ублюдки, все они, никогда, блядь, не знаешь, что выкинут…»
– А теперь, Терри, – Микки старался говорить вежливо, – может, ты пригласишь нас войти по-человечески, а?
Терри вытер нос и тряхнул тусклыми желтыми волосами. Рука у него тряслась, он весь дергался, не в состоянии устоять на месте.
– Ладно, не парься, приятель, я просто пошутил. Заходите, заходите. Хотите выпить? У меня до хрена всего в холодильнике, вино для леди, хотите винца? Девочки любят вино, верно? А? Что-нибудь сладенькое, вкусненькое…
Когда Терри заковылял к холодильнику, я вопросительно посмотрела на Микки: «какого хрена»? В комнате невероятный бардак и грязь. Она походила на средневековую картину, изображающую крестьянскую хижину: ужасно холодно, каменные стены без отделки, обогреватель сломан. Грязная одежда и ботинки валялись повсюду вперемешку с запчастями. Вонь дерьмовой еды, гниющих стелек и прогорклого моторного масла мешалась в едкий, тошнотворный фимиам. Шаткий стол завален бутылками, пепельницами с окурками и тараканами и – сюрприз-сюрприз – осколок зеркала, припорошенный «спидом», бритвенное лезвие и скрученная десятка. Полупустой открытый пакетик «спида» – его содержимого хватило бы на целую армию, – просыпался пыльным шлейфом. Терри обдолбался, точно. Я подложила под себя старое кожаное пальто и присела на краешек раздолбанного дивана, заляпанного жиром и пятнами от еды. Микки сел рядом, не слишком беспокоясь из-за грязи: джинсы у него и без того изгвоздались.
Я вцепилась в его руку и прошептала ему на ухо.
– Он обдолбанный, давай возьмем дурь и свалим. У меня от него мороз по коже.
Микки похлопал меня по плечу.
– Нет проблем, Принцесса, да и что он может мне сделать?
– Ну-ка, ну-ка, о чем вы тут шепчетесь, голубки, а?
Терри злобно посмотрел на нас, показав коричневые гнилые зубы и мерзкую болячку в углу рта. Это выглядело отвратительно, но еще отвратительнее было его смрадное, гнилостное дыхание. Меня затошнило; я притворилась, что закашлялась, когда он наклонился ко мне, сунув мне в руку полупустую бутылку, английского хереса, а Микки – холодный «Будвайзер», новомодное американское пиво, ставшее популярным у парней.
– Вот держите, держите, выпейте, давайте повеселимся. Я уезжаю, сваливаю, сваливаю отсюда, перебираюсь в Амстердам, вот куда, самое место для такого парня, как я, оторвусь на славу, там отличная дурь, да еще голландские телки. – Он захихикал, захлюпал носом. Пузыри кровавых соплей вылезли из его ноздрей, и он вытер их тощими пальцами. – Как тебе это американское пойло, Мик? Слабенькую мочу, на мой вкус, наливают янки. Только хмеля нет. Понял? Никакого хмеля, бля… – Он согнулся пополам, хрипя от смеха над своей шуткой. Я снова посмотрела на Микки, подняв брови.
Терри это заметил. У спидовых настроение меняется невероятно быстро: его истерика сменилась паранойей. Его лицо словно втянулось внутрь, и зеленовато-желтые глаза заполыхали.
Он наклонился ко мне, тощая шея неестественно вытянулась, и он по-кошачьи на меня зашипел:
– Ты зачем сюда явилась, а? Зачем? А? Ты…
Микки положил руку на плечо Терри.
– Успокойся, приятель, расслабься. Мы заехали за успокаивающим; если не можешь помочь, без обид…
Терри затих, бормоча:
– А, верно, верно. У меня всегда найдется. Вы едете ко мне, когда вам чего нужно, иначе…
Он встал, продолжая бормотать, и принялся шарить в кухонном шкафу рядом с обогревателем. Я услышала, как он разговаривает сам с собой, и потянула Микки за рукав.
– Не надо мне было тебя просить об этом, прости, – в отчаянии прошептала я. – Давай просто уедем, а? Пойдем…
Быстрее, чем я считала возможным для человека в таком состоянии, Терри развернулся и бросился на Микки. В его руке был старый, времен Первой мировой войны, штык, тускло-серая сталь с зазубренными краями. Я знала этот клинок: он ходил по рукам, но никто не хотел оставлять его у себя; было в нем что-то – что-то нехорошее; у нас были свои суеверия – скверные клинки, проклятые байки, неживые вещи, на которых лежало какое-то заклятье. Терри получил клинок в обмен на какие-то запчасти. Он показывал его в пабе, взвешивая в руке, рассуждая о том, сколько человек им прирезали. А теперь прижал его к горлу Микки.
С его губ свисала толстая белая слюна, желтые глаза вылезли из орбит, покраснели.
– Вы, мудачье, слишком хороши для таких, как я, да? Ты и мисс Высокомерие, и этот ёбаный Карл за вами, о да, мы все знаем, мы все знаем, что это он решает. А в пабе я не стою даже вашего плевка, так? Не желаете проводить, бля, свое ёбаное время с таким дерьмом, да? Но когда вам кое-что надо, тогда – ах, Терри, разреши войти? Ах, Терри, мы с тобой выпьем… Да, вы приходите ко мне, когда вам нужна дурь, мудилы, я видел, как вы шептались, гоготали. Ну, теперь-то не гогочете… А? Возьму и уделаю тебя. Тебя и твою пизду. И никто меня не найдет, потому что я сваливаю и никогда не вернусь, меня никогда…
Тяжелое лезвие дрожало в его руке, сквозь отчаянный стук сердца и прилив адреналина я увидела, что Микки пытается увернуться, зайти сбоку, но Терри тоже это заметил, он поднял нож, завизжал и двинулся вперед…
И тут меня охватила слепая ярость, точно сработал детонатор бомбы; ублюдок, он не должен поранить Микки, вонючий мудак; я бросилась на него, всем телом его толкнув, он рухнул на пол, я упала на него сверху; не думая, рефлекторно, я схватила его за рубашку и ударила головой о каменный пол: раздался тошнотворный хруст.
Я сразу же слезла с Терри, а Микки выхватил штык из его вытянутой руки и забросил на диван. Терри не шевелился. Я повернулась сказать Микки, что нужно сваливать, пока Терри не пришел в себя. Я понимала, что с Терри неладно, но не понимала, что случилось; почему он выгибается дугой и трясется, а глаза закатились, точно от удара током. Я закричала и вцепилась в Микки, мы оба отпрянули от этих содрогающихся, трясущихся конечностей.
Затем это прекратилось. Мы с Микки стояли посреди грязной, отвратительной комнаты, в ужасе вцепившись друг в друга, а Терри неподвижно лежал на полу, и тут мы оба поняли: что-то не так, – и на секунду нам обоим показалось, будто мы слышим ужасный рев, точно вихрь пронесся по дому, и я спрятала лицо у Микки на груди, мы оба съежились, а потом все закончилось. В комнате стало абсолютно тихо, тишина и холод, как на высокогорном озере.
Мы стояли, застыв, и смотрели на Терри. Я опустилась на колени и осторожно тряхнула Терри за плечо.
– Терри, Терри, ты… Терри, я вызову «скорую», Терри, ты можешь… – Я посмотрела на неподвижного Микки: лицо у чего было абсолютно белым. Я еще раз потрогала Терри за плечо, его голова вдруг дернулась, я в испуге отпрянула и скрючилась на полу, ожидая, что Микки заговорит, сделает что-нибудь, но он лишь стоял и молчал.
И тут впервые накатила паника. Она разрасталась у меня внутри, разливаясь по конечностям, горячая, точно кипящее масло. Я не могла заставить себя еще раз прикоснуться к Терри, но, трясясь и уговаривая себя, попыталась нащупать пульс на безжизненной руке. Ничего. Наверное, я ошиблась. Я попыталась еще раз.
– Микки, Микки, я правильно делаю? Так надо?…
Он молчал, его затрясло, и я поняла, ощутив ужасную дрожь в желудке, что разбираться с этим придется мне. На миг я восстала против этого, это нечестно, я не могу, почему я? Он парень, он должен… Бесполезно, мне придется это сделать. Микки не виноват, что не может справиться с такими вещами, но я могу, я знаю, что способна. Я должна взять все под контроль и быстро. Я поднялась и схватила осколок зеркала, рукавом вытерев с него «спид». Снова присела и поднесла его к приоткрытым губам Терри. Ничего. Зеркало не запотело. Я снова вытерла его и попыталась еще раз, у меня затряслись руки, горячие слезы жгли глаза, горло сжалось. Ничего.
Он был мертв. Я убила его. Я убила человека.
Я уронила зеркало, оно разбилось, семь лет бед, тупо подумала я, зажимая рот руками, чтобы не закричать.
– Микки, Микки… я думаю… я думаю, он мертв, мертв… – Голос у меня сорвался на визг, мне хотелось завыть как собака. Что я наделала, боже милостивый, что я натворила?
