Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Напиток богов
— И что же? — не удержалась Наташа.
— Да ничего. Вторая ступень видела это, но покрывала своих. Всем же понятно, что найти семь ингредиентов за несколько дней — немыслимо. Спасибо, что хоть больше половины собрали.
— А третьи как на это реагировали? — спросила Марина.
— А третья ступень ничего не понимала. Они думали, что снова погрузились в мир человеческих эмоций, что опять, как и при жизни, понимают людей. Даже жалели эти маленькие, измученные эмоциями комочки плоти — насколько это возможно при полном отсутствии в их арсенале такого явления, как «жалость». И вроде бы всё проходило гладко, мунги второй ступени отирали несуществующий пот с несуществующего лба, хвалили и награждали первую ступень. Но понимали при этом прекрасно, что там, где у третьих должно было возобновиться понимание радости, или тщеславия, или страсти — зияла пустота.
— Третьи думали, что понимают — но не понимали, — задумчиво повторил Даниил Юрьевич. — Я не знал об этом.
— Да это не секретная информация. Просто ты представить не мог, что такое возможно, и не получал подтверждения.
— А какое чувство найти всего труднее? — спросил Денис.
— По-разному. В разных местах, в разное время. Вот, тридцать лет назад наши люди с Ямайки тоску у себя не углядели.
— Мы бы с ними поделились, — сказал щедрый Константин Петрович, — у нас тоски хватает! Много тоски нам попадалось — выбирай любую.
— То-то и оно. Теперь тоски много, а третья ступень не понимает эту тоску — не попробовала её на вкус и позабыла. Там, где и вы, и даже я можем её обнаружить — для них была пустота, отсутствие эмоции. У людей были проблемы — но эти проблемы как бы не считались серьёзными. Постепенно отношение третьей ступени передалось всем живущим в мире. Вспомните, как сейчас принято относиться к тоскующим? «Возьми себя в руки, тряпка! Есть проблемы — решай их. Нет проблем — не ной!» Но это так по-человечески — ныть, оплакивая то, что не случилось и не случится уже никогда. Не все проблемы можно решить. Немного поныть, оплакивая несбывшееся — так естественно. Оплакать, похоронить и идти дальше. А не стремиться к невозможному и недостижимому, ломая себя и свою жизнь. Человек не всемогущ. Даже мунги справляются не с каждым желанием.
Кастор был необычайно серьёзен. Торжественно-серьёзен.
— Да что такое «тоска»? — вдруг невпопад брякнул Константин Петрович. — Это же просто лень душевная! Нормальному человеку некогда тосковать — работать надо!
— Тоска — это ощущение неправильности хода вещей, — спокойно отвечал Кастор. — Это объективное бессилие перед реальностью. С душевной ленью не имеет ничего общего — душа там как раз всегда при деле.
— А что будет теперь, когда наконец-то собраны все ингредиенты? — спросил Денис.
— Теперь третья ступень видит картину мира — вернее, картину человеческих переживаний — такой, какая она есть. Чистой и без примесей. Сейчас вам трудно в это поверить, но эмоции — первое, что стирается из памяти. Можно припомнить физическую боль — но не сердечную.
— То есть, большая часть того, что мы считаем жизнью — вообще не имеет смысла? Ведь эмоции — это как будто и есть вкус жизни, — растерянно протянул Шурик.
— Если бы они не имели смысла, вряд ли стоило бы городить этот огород с коктейлями. Считайте, что это расплата. Не для вас расплата, пугливые мои голуби. Для нас. А более всего — для них, для третьей ступени. Нельзя получить что-то, не отказавшись от чего-то взамен. Сейчас третья ступень могла бы завидовать вам — если бы не отказалась от возможности чувствовать зависть.
— То есть мы в какой-то степени… могущественнее? — спросил Виталик.
— Не могущественнее. Если хочешь, мы с тобой можем ненадолго удалиться, и я тебе это быстро докажу. Что, не хочешь? Да расслабься, не так уж сильно ты и обгорел.
Виталик почувствовал, как лёгкий ветерок обдувает его кожу, и прикосновение футболки уже не причиняет боли, но к спинке стула прижиматься не спешил.
— Попробуйте понять, что на каждом этапе мы, если угодно, учимся чему-то очень интенсивно. Чтобы на следующем забыть эту дисциплину навсегда. Эмоции — это уникальное качество, которым обладают живые. Сила людей — в их слабости. А эмоции — это одно из самых слабых мест. Постарайтесь использовать его не только себе во вред, как это обычно бывает, но и во благо. Такая возможность есть. Даже у безысходной грусти, не говоря уже о радости и страсти. В эмоции заложена сила, но управлять ею сложнее, чем необъезженным скакуном. Направьте этот поток в дело, не распыляйте бездумно и себя, и свою силу.
— А что случилось с людьми, которых… Ну, с ингредиентами, — озвучила общий вопрос Наташа. — Они как будто изменились. Но не изменились.
— Люди, конечно, измениться не могли, — прохаживаясь по кабинету, сказал Кастор. — Если взять, например, Лёву и навести на него сканер эмоций. А ну-ка… берём Лёву.
Лёва поднялся с места.
— А где у нас сканер?
— У меня, — ответил Виталик, — только пока я буду бегать, вы всё интересное успеете рассказать.
— Ладно, сиди, — Кастор посмотрел в левый верхний угол кабинета. Все проследили за его взглядом, но ничего не увидели.
— А вот же он! — сказал Кастор, указывая на стол. Там, в самом центре, на сложенном вчетверо полотенце с котятами, утятами и крольчатами, уже лежал сканер эмоций. Тот же самый или точная копия — никто проверять не побежал.
Кастор направил на Лёву этот потусторонний пистолет. Нажал на курок. Продемонстрировал всем результат. Желтый, тот же самый пронзительный желтый цвет.
— Я злой и страшный серый волк. Аминь! — без интонаций сказал Лёва и почему-то сложил на груди руки в приветственном индийском жесте.
— На примере подопытного — подопытный, можешь сесть, и не разыгрывай из себя благостного просветлённого, я тебя насквозь вижу. Так вон, на примере этого кролика — очень яростного кролика — мы можем видеть, что ничего принципиально нового с ним не произошло. У него, так же, как и у всех прочих фигурантов дела, наблюдались излишки определённой эмоции. Существенные излишки. Такие, которые мешают жить и отбирают очень много сил. С помощью третьей ступени эти излишки слегка поредели. Но суть каждого человека осталась при нём. Так что вашего неуравновешенного мальчика по-прежнему можно разозлить — вот только причина должна быть более значительная, чем, например, косой взгляд в кабаке.
— Они убили Лёву! — патетически воскликнул Виталик.
— Сволочи! — глумливо подхватили сёстры Гусевы.
Лёва взглянул на всех троих как на копошащихся в банке жуков.
— Значит, моя сестрица Алиса по-прежнему будет вести себя… плохо? — спросил Денис.
Он был рад… или не очень рад. На одной чаше весов — честь семьи, которая, как бы он к этому ни относился — не пустой звук. На другой — его личная, частная, персональная радость.
— О, Алиса! — припомнил Кастор. — Глядя на неё, я даже пожалел…
— Я тоже, — признался Даниил Юрьевич.
— Нельзя получить что-то, не отказавшись от чего-то взамен, — напомнил Шурик.
— Да-да, умница, садись, пять, — не глядя на него и обращаясь скорее к шефу, сказал Кастор. — Хотя теоретически, жалость — это слишком человеческое чувство. Мы всё ещё слишком человеки. И поэтому, дорогие мои детишечки, мы всё ещё с вами.
* * *Камера наружного наблюдения, оказавшаяся в самом центре торнадо в штате Массачусетс, увидела и передала людям картину буйства стихии. Сначала мимо неё проносились испуганные птицы, потом куски жести, потом столб воды вознёсся ввысь и прошагал совсем рядом, как великан, который не желает зла букашкам, попавшим ему под ноги, и даже не подозревает об их существовании. Всё привычное, стабильное, такое вечное и прочное рушилось, а камеру словно накрыл небесный колпак — она не пострадала.
Джордж посочувствовал всем страдальцам этого мира, убедился, что заказов на сегодня нет, отключил ноутбук и вернулся к делам.
В неподвижном воздухе застыл жар. Он поднимался от асфальта и стен домов, от крыш и скамеек, он был повсюду. Листья деревьев то перешептывались еле слышно, то начинали шелестеть, и тогда, как лисица по кромке шоссе, пробегал прохладный ветерок, и становилось легче дышать. Город ждал грозы, хотя бессердечные синоптики уверяли, что она пройдёт стороной.
И вдруг, вопреки всем прогнозам, мощный циклон Анна-Лиза пронёсся по «Фее-кофее», умчался на верхние этажи и спустился вниз с чемоданом и саквояжем. Подобно камере наблюдения, Джордж послушно фиксировал все её передвижения.
Циклон поднял с мест посетителей, закружил по залу Елену Васильевну, Костыля, официантов, бармена. Где-то почти вне поля зрения маячила Алиса — то появлялась, то исчезала, давала дельные советы и почему-то поторапливала. Камера наблюдения наблюдала и не вмешивалась.
