Семен Данилюк - Мужские игры
Забелин взял программку и принялся развлекаться, пытаясь разобраться, чем отличаются друг от друга бесчисленные тромбоны, валторны, габои.
Из состояния задумчивости его вывел Флоровский, энергично ткнувший приятеля локтем.
Проследив за направлением пальца Максима, Забелин замер в изумлении.
Двумя рядами ниже, чуть в стороне, рядом с полной женщиной располагался - ошибки быть не могло - Жукович. Именно располагался. Нельзя было сказать, что он сидел. С отсутствующим, благостным лицом он подался вперед, привстав над сиденьем. Губы его были в движении. Исполнялся "Полет шмеля", и Жукович летал вместе со шмелем, двигая вслед ему головой и руками, губами воспроизводя звуки музыки. Соседка, очевидно, жена, с трудом удерживала его руку в своей ладони, привычно успокоительно поглаживая. Когда оркестр умолк, Жукович с утомленным видом откинулся в кресле.
- Никогда бы не подумал, - признался Забелин. Развязный, хамоватый Жукович и - восторженный меломан, которого он увидел. Это не мог быть один человек. Но это был он.
- Как говорится, на ловца и зверь... - Едва дождавшись перерыва, Забелин стремительно поднялся, боясь упустить Жуковича из виду. Но в сутолоке упустил-таки и долго без успеха бегал меж этажами. Максим и Наталья, расстроенные бездарно проведенным антрактом, волоклись следом. Нашелся Жукович после второго звонка в самом уголке, среди группки людей, столпившихся подле служительницы зала, которая, прохаживаясь вдоль старых фотографий, рассказывала что-то о Чайковском. Жукович навис рядом, благоговейно внимая.
- Олег! - позвал Забелин.
Тот оглянулся удивленно. Благостность смылась. Лицо стало колючим.
- Здравствуй, Олег. - Забелин проигнорировал негодующие взгляды. - Может, отойдем?
- А мне и здесь хорошо, - громко, изготовившись к скандалу, отреагировал Жукович.
- Да. Мир и впрямь тесен. Не ждал.
- Да уж понятно. Это вы - аристократы духа. А те, что ниже по должностенке, те выше цирка прыгать не моги. Мешаешь, между прочим, людям. Так что выкладывай, чего нужно, и проваливай.
- Я хотел повиниться, Олег. Тут такое дело вскрылось. В общем, виноват я, что на тебя подумал. Нашли мы виновных. Оказалось, подставили тебя тогда. Но и ты хорош - тоже толстовец нашелся. Не погнушался бы объясниться, давно бы разобрались.
Собравшиеся, перед тем проявлявшие недовольство, заинтересованно ждали продолжения.
- Вот видишь, видишь, - обрадованно затеребила Жуковича жена. - Я же говорила - всё разъяснится. Не может не раскрыться. Просто ошиблись люди.
- Ошибочка вышла, - прошипел Жукович. - По суставам-то по моим. По нерву! Как тогда, в восьмидесятых.
- Только не нервничай! - вскрикнула успокоительно жена.
- Подлесного выпер?
- Нет. Нужен он. Дело - оно наших с тобой амбиций важней.
- Вот как?! Так, стало быть, вновь ошибочка?! - Жукович вырвался из слабых женских рук. - Твари! Твари вы все! Поглотители хреновы! - не модулируя больше голос, закричал он. Заинтригованная толпа меломанов при первых признаках бузы брызнула врассыпную.
Лишь утонченный экскурсовод оставалась на месте, восторженно впитывая в себя редкий в ее жизни скандал.
Наталья выступила вперед:
- Будет же вам, Олег. С вами поступили жестоко. Понимаю вашу боль. Если хотите, могу сама за всех публично извиниться. Но - держите себя в руках. Истерика в общественном месте перед женщинами не к лицу. Вы же все-таки мужчина.
- А ты кто такая, чтоб меня тут хорошим манерам учить? - скривился Жукович. - Мужик, не пыли, - попытался осадить его нахмурившийся Максим. Но вогнавшего себя в раж Жуковича остановить было уже нельзя.
- Сами твари продажные и в других то же выискиваете. Небось, когда Петраков был наверху, так не брезговала и минетик отсосать. А теперь власть поменялась, пожалте - под другого легла. И опять вся из себя образцово-показательная. А почему и нет? Кто нам, благородным, запретит? Каждая проститутка меня учить будет. Все вы шлюхи: от кого сосете, у того и сосете. Кулак Флоровского с разворота угодил ему в челюсть, и Жукович, попятившись, сел задом на кафельный пол. - Опять?! Опять бьют! - пытаясь подняться, с каким-то мазохистским торжеством закричал он. Жена бросилась на колени, обхватила его голову руками. - Не смейте. Его нельзя бить, - с ненавистью глядя на Забелина, произнесла она. - Он же - хрупкий. - Вижу, - подтвердил пасмурный Забелин. - Успокойтесь, никто его больше не тронет. Олег, я все-таки предлагаю встретиться и поговорить.
- Встретиться? Это теперь так называется, - поднимаясь, прохрипел Жукович. - Понравилось ему встречаться. Мало двух, так еще разок захотелось. Это уж, наверное, чтоб наверняка добить. Валяй тогда уж сразу с колом, - увлекаемый в сторону женой, не унимался Жукович. - Я встречусь. Я с вами в другом месте встречусь. В суде! И денежки, что мне причитаются, до копеечки выплатите. До центика!
- Заплачу, - тихо подтвердил обескураженный Забелин.
Он встретился с требовательными глазами экскурсовода и почему-то ей пообещал:
- За все заплачу!
И женщина сурово кивнула.
Максима и Натальи рядом не было.
Он нашел их у гардероба. Максим стоял неподвижно, отрешенный от всего. Наталья, оглаживая его руками, несвязно бормотала:
- Максим, я сама хотела сказать. Все собиралась, собиралась. И - мучилась. Ты должен понять. Ведь по-настоящему всегда был только ты.
Она еще раз заглянула в его опустошенное, неприступное лицо и разом обмякла:
- Господи! Кто ты вообще такой, чтоб я перед тобой еще и оправдывалась тут на цирлах. За что мне это?
Шагнула к выходу. Обернулась.
- Ишь, чистоты ему утонченной, гурману, подавай. А Наташенька и рада подыгрывать, воздушность неземную изображать. Так получи!...
Не сбавляя тона, на все фойе, она матернулась и стремительно пошла к выходу. - Догони! - Забелин резко дернул Флоровского за рукав. - Ты знал?
- Догони, говорю, пока не поздно! - Забелин тряхнул его за плечи. Голова Флоровского безвольно дернулась. - Значит, знал, - без выражения определил он.
- Что ж ты делаешь-то, гаденыш? - Забелин метнулся за выходящей Натальей, догнал на улице, обхватил за плечи:
- Наточка!
- Доигрались! Так и знала, что доиграюсь.
- Ты все правильно сделала. И ему влепила правильно.
- И что с того? - Наталья зло освободилась. - Дальше-то что? Ведь я-то опять приросла. И не знаю, как теперь без него.
- Да все так же. Как послала сейчас, так и посылай. Гноби гада презрением! Он же идиот. Перемучается и - сам приползет. Только не уступай. Дай время, чтоб сам. И тогда он твой. Поверь мне. Только перетерпи.
- И как долго?
- Да пока туфли лизать не начнет.
- С вашей-то бешеной гордостью?
- Что гордость? Найди мне кто сейчас Юльку, я б себе коврик у ее ног расстелил.
На следующий день Максим съехал от Натальи. Теперь он либо ездил на ночь в Перово, где снял двухкомнатную квартирку, либо ночевал у Забелина. Причем поначалу уговоры помириться с Натальей пресек решительно. - Только не надо впустую тереть слова, - устало попросил он. - Я что, хуже тебя все понимаю? И что козел последний - тоже. Но - сидит вот тут и...как подумаю, так бурлит прямо. Кому оно надо?
Но чем дальше, тем чаще он поворачивал разговор таким образом, чтобы Забелин упомянул Наталью. В нем нарастала потребность высказаться и выплакаться. Поделиться накопившейся болью, услышать участливое слово. А главное - говорить и говорить о ней.
Забелин непонимающе отмалчивался. И раздраженный его тупостью Максим замыкался в себе.
Наталья в свою очередь на работе общалась с бывшим любовником сухо-нейтрально.
Но в чем они оставались едины, - время шло, но никто не решался открыть правду Мельгунову. Так что Забелин подумывал уже сделать это сам.
Глава 10
Дефолт
И тут грянул дефолт. Что-то давно носилось в вялом от жары воздухе. Кем-то предугадывалось, другими предчувствовалось, большинством - ощущалось как неизбежность прихода грозы в парящее небо. Но жара стояла столь давно и с ней так свыклись, что надеялись, может, само рассосется. Не должно бы, конечно. Однако вдруг. Но не рассосалось. Грянуло разом. Без всяких загульных, намекающих кучевок.
Семнадцатого августа 1998 года премьер-министр России объявил о "реструктуризации долгов по государственным казначейским обязательствам". Диковинная эта фраза была расшифрована просто и без затей - "всем, кому должно, государство простило".
С утра Забелину позвонил кипящий возмущением Максим.
- Стар, ну ты скажи - разве не твари? Вот чего более всего боялся, когда сюда ехал, то и сотворили. Что же теперь делать станем? - волнение, которое он безуспешно пытался подавить, прорывалось в каждой нотке. Почувствовал это и сам Максим. - Извини, но так взвинтился. Немалую все-таки работу провернули. Мне тут позвонили - биржа парализована, авиакомпании захлебнулись заказами - все "портфельщики" рванули в Шереметьево. Ты хоть понимаешь, что здесь через пару недель будет? Пустыня. Что молчишь? Послушал бы, как наши старики костерят.
