Юли Цее - Орлы и ангелы
Бах, радостно сказала Джесси, попал.
Заскрежетали тормоза грузовика, Джесси подбежала к окну, встала рядом со мной, и пару секунд мы разглядывали темное тело на брусчатке, к которому со всех ног бежал водитель грузовика.
Он умер, спросил я.
Со стопроцентной гарантией, сказала Джесси.
Она положила локти на подоконник, вцепилась в его внешний край и поглядела вниз, а когда я ушел за одеялом и вернулся, она уже сидела за столом на кухне.
Давайте определим уголовную ответственность М. и Дж.
Это дело было известно мне из предэкзаменационной подготовки. Несчастный случай, и даже если признать имевшими место приготовления к умышленному убийству и отсутствие подлинного повода для применения необходимой самообороны, осечка избавляет М. от уголовной ответственности.
Я исписал пять листов формата А4. И оправдал М.
Преступная неосторожность, скорее всего, сказал я Руфусу, а если нет, то превентивная оборона. В связи с угрозой для жизни третьего лица. Угрозой для жизни Джесси. До теоретического разбора дело все равно не дойдет, ответил Руфус. Стопроцентно установлено, что имел место несчастный случай на транспорте. И в конце концов, винтовка ведь принадлежала Джесси, не правда ли?
Прежде чем я успел ответить, он задал тот же вопрос вторично, чуть переформулировав и глядя мне при этом прямо в глаза.
Это ведь была винтовка Джесси или как?
Медленно, очень медленно, практически незаметно я опустил голову, что могло означать как кивок согласия, так и нечто другое.
Всего несколько часов спустя я прочел об инциденте в утренней газете под рубрикой «Разное». В оперативности им не откажешь. На «Звезде» Пратера задавило насмерть мужчину, тело до сих пор не идентифицировано, сопутствующие обстоятельства неясны, фактор алкоголя не задействован. Было напечатано и смутное фото, лица покойного практически не разглядеть. Я разбудил Джесси, безмятежно спавшую в моей постели.
Он и вправду умер, сказал я.
Естественно, сонным голосом ответила она, ты же его застрелил.
Я не выстрелил, сказал я.
Может, выстрелил, а сам не заметил, сказала она, ты ведь был так взволнован.
Глупости, сказал я, я же не надел глушитель. Было бы и пламя, и треск — ни с чем не спутаешь.
Без глушителя стреляют только начинающие, обескураженно сказала она, как же ты глупо себя повел.
И почти тут же заснула вновь и спала как мертвая, а мне в квартире было не выдержать, я позвонил в контору, узнал, что Руфус в комплексе зданий ООН, и отправился туда поговорить с ним, прежде чем он сам распорядится меня доставить.
В отличие от меня, Руфус почерпнул информацию явно не из газеты.
Погиб наркокурьер, сказал он, погиб человек, уже десять лет как зарабатывавший на жизнь исключительно преступными способами.
Руфус, сказал я, я знаю Герберта, и я совершенно уверен в том, что и вы его знаете, а погибший был одним из его людей. Герберт заинтересуется этим делом, и полиция заинтересуется этим делом. Я пришел заявить о своем уходе.
Полегче на поворотах, сказал Руфус.
Но я же юрист, вскричал я. А человек погиб!
Полегче.
Руфус был холоден, как глыба льда. В его присутствии я еще ни разу не повышал голос, никогда не держался по-другому, кроме как приветливо и сдержанно, я неизменно улыбался ему, выражал ему восхищение и признательность. Да и сейчас, строго говоря, не стал бы ему перечить, просто мне нужно было что-то сказать, что-то выкрикнуть, хотя бы разок, чтобы хоть кто-нибудь смог меня услышать. Иначе у меня разорвался бы череп.
Шерша мертв, заорал я.
А затем навалился грудью на низкий пластиковый столик и закрыл голову руками. Точь-в-точь как он. Я ждал грузовика, но никакого грузовика не было.
Ну, вот что, хватит, сказал Руфус. Придите в себя.
Я подумал, не выложить ли балканскую историю. Не сказать ли ему прямо в лицо все, что я услышал от Джесси, и не проследить ли за его возможной реакцией. Но его реакцию я мог предугадать заранее. В бесконечном изумлении он бы покачал головой и сказал затем: Макс, однако вы сами работаете в этой области, и вы, право же, последний, кто может утверждать, будто ничего не знает о разворачивающихся там процессах. Поэтому мы и боремся, плечом к плечу.
Это было бессмысленно, совершенно бессмысленно. К тому моменту как я вновь сел прямо, хладнокровие вернулось ко мне.
Вот и хорошо, сказал Руфус, а теперь я вам кое-что разъясню.
Он полез в пиджачный карман и достал две сигары. Гаванские. В этом боксе было строжайше воспрещено курить, слишком мало здесь было воздуха. Я закурил и вопреки всеобщему правилу затянулся сигарой. Откинулся на стуле, зажав ее в кулаке.
Мы занимаемся правами человека и правами народов, сказал Руфус, и вы, Макс, один из нас. Вы знаете, кто именно подсуетился, чтобы вас взяли к нам на работу. И должны благодарить этого человека.
Он сделал паузу, принялся пускать над столом кольца сигарного дыма. Я не знал, что кому-то пришлось подсуетиться, чтобы меня взяли на работу, и, несмотря на прозвучавший намек, не хотел знать.
Вы плохо обо всем этом думаете, сказал Руфус, вы впутались в дела, которых не понимаете. Мы с Гербертом дружим двадцать лет. И дело тут не в его ремесле. Герберт кое-кого знает и, главное, знает, как с этими людьми обращаться.
С кончика его сигары упала кучка пепла, он перехватил ее на лету и только потом бросил на пол.
Позвольте мне произнести следующее предложение, относящееся непосредственно к Герберту, на моем родном языке, сказал Руфус.
Он откинулся на спинку стула и принялся буравить меня взглядом.
He did mankind some favours which mankind never thanked him for,[29] сказал он.
И ударил ладонью по столу.
Макс, сказал он, поймите меня правильно. Мы тут не даем развернуться третьей мировой войне. Вы ведь не верите, что человечество в отсутствие прав человека и прав наций, в отсутствие ООН, соглашений по разоружению и по запрещению испытаний атомного оружия просуществовало бы предыдущие пятьдесят лет? Это достижение позволяет нам подходить с известной широтой к вопросам морали. Пока человек вносит свою лепту в ежегодное, ежедневное, ежечасное предотвращение самого худшего, мы стараемся не ловить его за руку в мелочах. Герберт — человек абсолютно лишенный нравственных принципов. Он мог бы применять свои способности во зло человеку, но он работает на дело мира.
В комнате, похоже, кончился кислород. Я почувствовал легкое головокружение и перестал затягиваться.
Вы хотите сказать, осведомился я, что Герберт поэтому может не бояться уголовного преследования?
Нет, ну что вы, вскричал Руфус. Он не обладает неприкосновенностью. Предположим, какой-нибудь молодой честолюбивый прокурор кое-что прослышит о делишках Герберта. Да он с ума сойдет от счастья! И нам, на самом верху, придется подкрутить то или иное колесико на миллиметр-другой…
Он показал на пальцах, с какой деликатностью была бы в таком случае произведена тонкая настройка.
…и, глядь, кто-нибудь вышестоящий одернет карьериста. Но если тот не угомонится, если тот вцепится в дело бульдожьей хваткой и придаст ему огласку, все в целом стремительно примет политический характер, и мы вынужденно отступим.
Он отдернул руки, как будто они коснулись раскаленной плиты.
Но риск, на который приходится идти Герберту, продолжил Руфус, все же существенно меньше, чем риск, на какой шел, скажем, Аль Капоне. Вследствие чего этот несчастный случай становится пустяковой неприятностью, которую можно уладить.
Я кивнул. Я хотел было встать; мне было тошно; я только что убил лучшего друга; я не спал всю ночь; мне необходимо было подумать.
Погодите-ка минутку, остановил меня Руфус. Герберт велит вам предпринять некоторые шаги.
Я снова сел. Это было невероятно: они уже обо всем позаботились.
Вы попросите у меня перевода из центральной конторы, сказал Руфус. Вы покинете Вену. Не думайте, будто мне будет так уж легко без вас обойтись, но отказать ему я просто не мог. Вы должны понять меня. А в Лейпциге вас и впрямь ждут серьезные дела.
Судя по всему, он не ждал от меня ответа. Какого бы то ни было. Поэтому я держался спокойно. Мне хотелось вырваться отсюда вон.
Да, сказал Руфус, и перед отъездом вам предстоит доставить Джесси в лечебницу на Баумгартнер Хёэ. Там о ней позаботятся. Будьте честны с самим собой — такое решение неизбежно. Девушка серьезно больна. Кроме того, в создавшейся ситуации для вас разумней всего неукоснительно следовать моим рекомендациям. И начиная с сегодняшнего дня…
Он поднял руку в знак того, что мне следует помолчать, потому что моя нижняя челюсть сама по себе поехала вниз.
…ни одно из этих имен не будет больше упоминаться, во всяком случае в этом здании.
