Шань Са - Императрица
Отзвуки всех этих громких скандалов долетали ко Двору. Одни говорили, что он сошел с ума, иные требовали наказания. Я же слышала терзавшие меня крики отчаяния. Но, подавив сострадание, приказала судьям разоружить монастырь. Радуясь, что наконец можно свести счеты с императорским любимцем, Двор поднял целое войско, окружившее монастырь. Удивленные монахи сдались без колебаний. Их заковали в колодки, бросили в узилище, а потом сослали. Проведя утро в заточении, Письмена Верности получил мой указ о помиловании и вышел на свободу. После этого он отправился во Дворец и попросил разрешения побеседовать со мной. Я отказала.
Два месяца спустя как-то ночью я неожиданно проснулась. По моим покоям плыл резкий запах. Я приказала открыть дверь. Небо пылало точно костер. Столб дыма поднимался от храма Десяти Тысяч Начал, где, рассеивая тучи искр, полыхали гигантские цветы пламени. Ко мне рыдая подбежала Кротость.
— Великая Госпожа, это храм. Небо гневается!
Появились евнухи с носилками. Они хотели отнести меня во дворец на берегу реки. Я отказалась двигаться с места. В темноте, испуганно крича, кружили стаи птиц. Женщины во Внутреннем дворе пали на колени. Сложив руки, они молились. Под их заунывные песнопения пламя то поднималось, то опадало. Меня угнетали темные предчувствия, и я была не в силах шевельнуться. Зловещий танец огня запечатлелся у меня в глазах, под сводом черепа, в кровоточащей душе.
Наутро во время «Приветствия» советники хранили молчание. Все опасались моего гнева. Но, главное, их пугала мысль, что пожар — предупреждение Неба, предвестник скорой и неотвратимой беды. Чтобы успокоить распространявшиеся по Империи тревожные настроения, я решила пожертвовать собой. Особым указом я призывала народ и чиновников обратить недовольство на меня. В Вечном Храме были устроены возлияния, и я, призвав в свидетели Предков, стала молиться, чтобы кара богов обрушилась на меня одну.
Я решила восстановить храм Десяти Тысяч Начал, и Письмена Верности был объявлен начальником работ. Однако наставник общины монастыря Белой Лошади медлил явиться, чтобы поблагодарить меня за назначение. Мучаясь неописуемой тревогой, я отменила вечернюю прогулку верхом и стала его ждать. Через несколько дней мне доложили, что какой-то малолетний нищий уверяет, будто должен передать мне послание от Письмена Верности. Я приняла его. Потрясенный такой честью, ребенок дрожал всем телом и не мог ответить ни на один из моих вопросов. Однако мне удалось отобрать у него смятое письмо. Легкий листок бумаги показался мне неподъемной тяжестью. Сердце мое сжалось от неизъяснимого страха. И я довольно долго разворачивала рисовую бумагу. Глаза неприятно резанул скверный почерк моего возлюбленного:
«Ты не состаришься. Свет. Сегодня ночью я стану твоим жертвоприношением Небу».
У Южных ворот Запретного дворца десятки тысяч работников трудились, вытаскивая из груд обгорелых бревен и еще горячего пепла расплавившиеся куски бронзы. Один из чиновников нашел в Священных Книгах несколько строф, повествовавших, что Майтрея стал Буддой Грядущего, после того как принес себя в жертву, бросившись в огонь. Это толкование пожара вызвало новую волну восторгов, и народ снова обрел надежду.
Я делала вид, что разделяю всеобщее воодушевление. Глядя, как к небу поднимается новый храм — еще выше и роскошнее прежнего, — я видела улыбку Маленького Сокровища: алые губы и кипень зубов. Иногда я грезила о нем, чья внушительная фигура уже заняла место среди жителей Небес. Проникнув в мое лоно и склонив ко мне лицо, возлюбленный говорил: «Свет, ты плохо меня поняла».
Я не знала, что Письмена Верности любит меня, и сочла его корыстным. Мне было страшно, что он отнимет у меня трон.
И я уничтожила свои пилюли бессмертия.
Неужто я превратилась в пораженного старческой болезнью мозга деспота?
* * *На свое тезоименитство я распорядилась, чтобы народу во всех городах девять дней устраивали бесплатные пиршества. Во Дворце я собрала лишь членов семьи и нескольких доверенных советников. Мы устроились в павильоне Летящего Снега.
В ту ночь мне не хватало голоса Письмена Верности. Еще не рассвело, и снежные хлопья на затягивавших окна двойных листах прозрачной рисовой бумаги казались серыми пятнами. Я сидела на почетном месте посреди зала спиной к Северу и лицом к Югу. За плечами стояли служанки с круглыми и квадратными веерами на длинной ручке — регалиями императорской власти. Кротость и придворные дамы держали в руках тушечницу, бумагу, цветы, курильницы с ладаном, платки и чаши. Все они были одеты по-мужски. Справа от меня сидели мой сын и его двадцать детей. Эта многодетная семья выглядела, однако, совсем крохотной по сравнению с тринадцатью племянниками и десятками внуков и внучек, занимавшими противоположное крыло Дворца. Чуть поодаль, ближе ко входу я распорядилась устроить родню по материнской линии и советников. Их неясные силуэты расплывались в неверном пламени свечей.
В Запретном дворце я велела пересмотреть документы и отовсюду изъять год моего рождения. Мир не знал, сколько мне лет. Тайна преисполняла душу горечи и неотвязной тоски. Когда вся Империя пела хвалы моей вечной молодости, я делала вид, что верю.
Меж тем Императору Поднебесной исполнилось семьдесят лет. Эта цифра пугала меня. Древние утверждали, что в таком возрасте знание многих истин открывает врата мудрости. Но в тот вечер я, как всегда, видела закат и угасание дневного света. Меня, подобно сумраку, окутывали сомнения.
У моей династии еще не было законного наследника. Сердце разрывалось между сыном, в чьих жилах текла кровь низложенной мною династии, и племянником, родившимся от ненавистного брата. Я посмотрела направо — туда, где сидел Солнце. Чуждый музыке, на этом более чем сдержанном собрании он пил чашу за чашей и сосредоточился на предлагаемых блюдах. За натянутым выражением лица угадывались душевная усталость и скука. С тех пор как Солнце повзрослел, я ни разу не видела, чтобы он улыбнулся или дал волю гневу. Мой сын был любителем прекрасного, лишенным идеала. Жизнь текла сквозь него, подобно тихой, безбурной реке. Солнце никогда не принимал решений и не высказывался ни по какому поводу. Замкнувшись в мирке чистой каллиграфии и томной неги наложниц, он просто плыл по течению, не задумываясь, куда стремится поток. Недавно заговорщики вновь воспользовались двусмысленным положением моего сына. Задержанные Лай Юнь Ченом, эти люди уверяли, будто Солнце приказал им восстановить династию Тан. Дознаватель уговаривал меня наказать недостойного принца, но я удовольствовалась усиленным наблюдением за его жилищем. Не могла же я все-таки сослать последнего из своих четверых сыновей!
Я встретилась взглядом с его супругой, госпожой Лю, что несколько лет пробыла императрицей. Мне никогда не нравилось это круглое тонкогубое лицо. Я посмотрела на Лю в упор. Она, вздрогнув, потупила глаза.
Сидевшие у нее за спиной двое удельных князей — Счастливое Достижение и Богатое Наследство — встали и бросились к моим ногам. Оба просили у меня дозволения потанцевать. Сколько же лет этим мальчикам? Я не знала. С алыми губами и румянцем на щеках оба выступали гордо, как это свойственно отпрыскам высокородных семейств. По их приглашению из ряда гостей вышли несколько маленьких принцесс и, поклонившись мне, заиграли на музыкальных инструментах. Мальчики принялись подражать горделивым и плавным движениям взрослых и, встряхивая рукавами, запели: «Десять тысяч лет Священному Императору, наслаждения десяти тысяч царств…»
Вскинув руки над головой, принцы кружили, подобно бабочкам на сильном ветру. Невинные дети не догадывались, какое их скоро постигнет несчастье. Перед самым пиром одна из служанок донесла на их матерей: госпожа Лю и ее наперсница До установили в потайной нише своего дворца алтарь для колдовских обрядов. С помощью злодейских песнопений они призвали духов моих соперниц — низложенной императрицы Вань и лишенной всех титулов и званий наложницы Цзяо, — приказав им меня уничтожить. Меж тем закон требовал смертной казни для всех, кто занимается колдовством. Но я не собиралась позволять дознавателю Лай Юнь Чену удовольствие поднять шум вокруг скандальной истории в моей семье. Сегодня ночью ни госпожа Лю, ни ее приспешница До, притаившаяся в тени, просто не вернутся домой. Евнухи получили приказ неотступно следовать за ними и убедить покончить с собой. В крайнем случае они сами помогут справиться с проблемой.
Мне казалось, что я уже слышу плач сирот, но сердце мое не испытывало никакой жалости. Завтра императорский указ предпишет моим внукам оставить свои покои и отныне жить под надзором в крыле моего дворца. Взяв детей в заложники, я смогу лучше управлять Солнцем, раз уж не в силах наказать его, как должно.
