Дуглас Кеннеди - Женщина из Пятого округа
— Но то, что ты сделала с ним… разве не чудовищно?
— Конечно, чудовищно. После того как я заклеила ему рот, чтобы он не мог кричать, я сказала: «Через несколько секунд ты будешь мечтать о том, чтобы я пристрелила тебя, и молить о скорой смерти». Потом полезла в сумку, достала бритву и начала отрезать большой палец его правой руки. Это не так-то легко, отрезать палец. Нужно пробиться сквозь кость, сухожилия и…
— Хватит, — оборвал я ее.
— Я же сказала тебе: если ты не выслушаешь мой рассказ, ты не узнаешь правду…
— Правду? Ты рассчитываешь на то, что я поверю, будто в этом и есть правда?
— Где ты сейчас, Гарри? Может, во сне?
— Я уже ничего не понимаю…
— Во сне тебе могут порезать руку, но она не будет кровоточить. Это реальность. Просто иная версия реальности. Но ты опять меня перебиваешь. А пока я не закончу свой рассказ…
— Ты больна, ты это понимаешь?
— Больна, потому что отрезала Бодо все пальцы? Да, конечно, делать это было не очень приятно. Даже сквозь скотч я слышала его крики. Но я действовала методично. Сначала пальцы правой руки. Короткая передышка. Потом пальцы левой руки. После — глаза. Кстати, полиция ошиблась. Я не выколола их. Я просто прошлась по ним бритвой. Помнишь тот экзерсис сюрреализма у Бунюэля: «Андалузский пес», где женщина режет себе глаз бритвой? Ну, было примерно так же. Да, ты можешь считать меня сумасшедшей извращенкой… но наверняка тебе была бы понятна безумная ярость того, кто невинно пострадал…
— Не пытайся оправдать это. Не надо.
— Я ничего не пытаюсь оправдывать, Гарри. Я просто пересказываю тебе ход событий.
— Неужели сведение счетов помогло тебе? Неужели после того, что ты сделала с Бодо, тебе стало легче воспринимать смерть отца?
— В то время я могла думать только об одном: делай то, что должна сделать… будь последовательна… А потом убирайся из этой ужасной страны. После того как я лишила Бодо глаз, я сделала маленький надрез на его шее — чтобы он медленно истекал кровью… хотя в считанные мгновения из его заклеенного рта уже доносилось хлюпанье: признак того, что он начинает захлебываться собственной кровью. В моей сумке был чистый комплект одежды — в общем, тот же фокус, что и с Дюпрэ. Я разделась и приняла душ. Только на этот раз убрала все улики. Мне хотелось, чтобы во Франции все знали, что я сделала. Мне хотелось, чтобы и в Венгрии об этом узнали… но только после того, как я покину страну. Поэтому я тщательно отскребла все поверхности, к которым прикасалась, завернула свою окровавленную одежду и стала ждать, пока Бодо перестанет дышать. Потом я вышла из квартиры и на metro вернулась обратно в Буду. Зашла в тот же магазин, где покупала скотч, и приобрела еще четыре мотка. Пешком дошла до квартиры Ловаса и позвонила в дверь. Он крикнул: «Уходите. Я никого не хочу видеть». Я сказала: «Я из партийного комитета по делам ветеранов. Принесла вам специальный подарок. Вы должны позволить мне вручить его вам». Как только я уговорами пробилась к нему, я не мешкая объявила, кто я на самом деле, и достала ружье. Он начал кричать. Я приказала ему заткнуться, но он продолжал вопить. Пришлось ударить его по голове прикладом. Он мгновенно вырубился. Я связала его скотчем, заклеив рот. Но едва я приступила к экзекуции, в дверь квартиры забарабанили. Это была соседка, которая, очевидно, слышала крики, поскольку она все спрашивала: «Мистер Ловас, с вами все в порядке? С вами есть кто-то?» Прояви я благоразумие, я бы просто перерезала ему глотку и выпрыгнула из окна — благо, его квартира была на первом этаже. Но я не послушалась голоса разума. Я была одержима идеей мести. Настолько одержима, что убедила себя в том, что должна отрезать ему пальцы и лишить зрения, как Бодо. От боли Ловас очнулся как раз в тот момент, когда я отрезала ему правый мизинец, и тут выяснилось, что я допустила оплошность когда заклеивала ему рот: оставила маленькую щелку. В общем, он снова принялся орать. Соседка услышала и крикнула, что вызывает полицию. Но я все равно не сбежала. Я упорно продолжала свою мрачную работу…
— Ты хотела, чтобы тебя схватили…
— Не знаю, чего я хотела. Когда ты находишься в невменяемом состоянии, то не можешь мыслить логически. Ты просто говоришь себе: режь следующий палец…
— Господи…
Она улыбнулась и закурила.
— Дальше хуже. Приехала полиция. Они стали колотить в дверь, требуя, чтобы им открыли. Я работала с бешеной скоростью, добиваясь того, чтобы все пальцы был отрезаны. Копы принялись ломать дверь. Как только она подалась, я схватила Ловаса за волосы. Когда дверь распахнулась и ввалились копы, я перерезала ему яремную вену. И, пока они в ужасе смотрели на это, провела бритвой по своему горлу. Все было именно так.
— А потом?
— Потом… мне удалось избежать ареста, суда, приговора и, возможно, смертной казни от рук режима, который я ненавидела.
— Благодаря своей смерти?
— Да. Я умерла.
Молчание. Она затянулась сигаретой.
— И что было потом? — спросил я.
— Смерть есть смерть.
— Что это значит?
— Меня больше не существовало в списках живущих.
— Но что произошло после твоей смерти?
Снова улыбка. И облако табачного дыма.
— Этого я сказать не могу.
— Почему?
— Потому что… не могу.
— Копы показали мне свидетельство о твоей смерти. И ты сама только что подтвердила, что перерезала себе горло и умерла. Тогда почему же… почему… ты здесь?
— Потому что я здесь.
— Но это противоречит здравому смыслу! Как я могу поверить тебе, зная, что то, в чем ты пытаешься убедить меня, невозможно?
— А с каких это пор в смерти есть здравый смысл, Гарри?
— Но ты там была. Ты знаешь.
Снова улыбка
— Верно — поэтому я промолчу.
— Ты должна рассказать мне…
— Нет, не должна. И… не буду. Разве что объясню, какую работу проделала от твоего имени.
— Работу от моего имени? Теперь я точно знаю, что ты сумасшедшая…
— Думаю, что ты хочешь об этом услышать, милый, посуди сам: каждый, кто в последнее время причинил тебе зло, был наказан.
— Это ты сбила Брассёра возле отеля?
— Да, я.
— Как ты это сделала?
— А как можно сбить человека? Села в машину, которую позаимствовала на улице. «Мерседес» С-класса Не самый лучший вариант, но все-таки удар у него мощный. Я дождалась, пока Брассёр выйдет из отеля «Селект». Как только он ступил на проезжую часть, я нажала на педаль газа и наехала на него.
— Он сообщил полицейским, что не видел водителя, но ему показалось, что за рулем была женщина.
Снова улыбка.
— И это ты убила Омара, когда он сидел в туалете?
— Ты был прав в отношении этого ублюдка. Его дерьмо ужасно вонючее… И открою тебе отвратительны секрет: подтираясь, он экономил на бумаге, поэтому у него все руки были в говне. Мерзкий тип. Я видела, как он издевался над тобой, оставляя коммунальный туалет в столь непотребном виде…
— Ты видела? Как?
Маргит затушила сигарету и тут же прикурила другую.
— Знаешь, что мне больше всего нравится в статусе покойника? Можно смолить без зазрения совести.
— Но даже и в смерти ты все равно стареешь, как и все остальные.
— Да… В этом есть определенная ирония, ты не находишь? Но, по крайней мере, со мной это происходит именно так…
— А с другими?
Она пожала плечами.
— Значит, ты не отправилась на небеса после того, как…
— Убила себя? Вряд ли.
— Может, тогда в ад?
— Я отправилась… в никуда. А потом каким-то образом вернулась сюда. Я была на десять лет старше, но квартира была все та же…
— Кто оплачивал счета?
— Перед отъездом в Венгрию я встретилась со своим адвокатом и попросила его открыть трастовый фонд на деньги, которые получила в качестве компенсации от Дюпрэ. Я никому не оставила наследства и указала в завещании, что никто не может продать мою квартиру без моего согласия. Понимаешь ли, я уже знала, что мне предстоит сделать в Будапеште… и знала, что после этого мне придется надолго исчезнуть…
— Выходит, ты не собиралась убивать себя?
— Нет, пока не ворвалась полиция. Это было абсолютно спонтанное решение. Но, как я уже сказала, в тот момент я была невменяема.
— А сейчас нет? Забиваешь мужчину до смерти молотком…
— Он жестоко избил свою жену и к тому же угрожал убить тебя.
