Энни Пру - Корабельные новости
— Да это все сплетни. Они никогда не портились. Ну, были натянутыми какое-то время, иногда они ругались, но это уже давно позади. А раздули из этого целую историю.
Саншайн показалась Куойлу горячей. Он посмотрел на ее рисунок. Фигура с ушами, похожими на кактус, и спиралевидным хвостом. Ноги тянулись до самого края листа.
— Это обезьяна с длинными ногами, — сказала Саншайн.
Куойл поцеловал горячий висок, снова вспомнив о тайных силах, заставлявших ее рисовать деревья из брокколи с коричневыми стволами.
— Трейлер Натбима сегодня выглядел плачевно. Его сняли с подпорок с одной стороны. Я думаю, что лучше будет, если я перевезу детей не в трейлер, а в настоящий дом. Если смогу найти что-нибудь подходящее. Ты не знаешь, кто согласился бы сдавать жилье на короткое время?
— А ты не говорил с Берками? Они сейчас во Флориде. У них хороший дом. Раньше они хотели его продать, но сейчас, может быть, согласятся сдавать его. Говорят, они ни в какую не хотели его сдавать, но за все это время у них не нашлось подходящего покупателя. Дом стоит по дороге в бухту Мучной Мешок. Ты проезжаешь его по два раза на день. Такой серый, с надписью «Продается» на фасаде.
— Вокруг него такая черно-белая ограда?
— Точно, это он.
Он видел этот дом. Аккуратный дом с голубой отделкой. Высокий. Настоящий идеал жены моряка.
— Попробую разузнать об этом в понедельник. Может быть, он окажется как раз тем, что нам нужно. Только я не могу его купить. Я вложил слишком много денег в тот старый дом на мысе. Осталось всего ничего. А деньги девочек отложены на потом, для их собственных нужд. Ладно, вот какой у нас будет план, — сказал он одновременно и для Бити, и для Саншайн. — Я сейчас поеду в зеленый дом, чтобы забрать наши вещи. Потом заеду к Элвину Ярку, чтобы помочь ему с лодкой. Потом я загляну к Натбиму, узнаю, что случилось с его лодкой. Если они достанут ее, смогут починить. Если Деннис решит на денек передохнуть от работы, я привезу пиццу и фильм из проката. Как ты к этому отнесешься, Бити? Тебе какие фильмы нравятся? Про любовь?
— Да ну! Брось ты эти глупости! Давай лучше посмотрим комедию. Та, австралийская, которую ты прошлый раз привозил, была довольно приличная.
Куойл подумал, что историю про австралийских вампирш-лесбиянок тоже уже могли превратить в кинофильм.
***Гравийная дорога на мыс Куойлов с осколками льда в рытвинах и канавах никогда раньше не казалась ему такой убогой. Ветра не было, и густого цвета небо нижним краем упиралось прямо в море. Было тихо. Мертвенно тихо и спокойно. «Ни звука», — сказал бы Билли. Шум мотора казался неестественно громким. Банки с пивом катались по полу. Он свернул к бухте Опрокинутой, увидел дымок, вьющийся над домами, проехал фабрику по пошиву перчаток и подъехал к мрачному дому на скале.
Там царила тишина запустения. Спертый воздух. Все, как в первый раз. Будто они никогда в нем не жили. Голос и энергия тетушки не оставили на нем следа.
Дом принимал его тяжело. Прошлое наполняло комнаты, как бесцветный газ. Далеко внизу дышало море. Этот дом много значил для тетушки. Достаточно ли этого было для того, чтобы привязать к нему и Куойла? Ему очень нравился берег возле дома, но сам дом был каким-то неправильным. Он всегда был таким. Его тащили по льду долгие мили, упираясь, дергая за веревки, крича проклятия и ругательства в адрес боголюбивой толпы. Поднимали на эту скалу. Он стонал, как связанный заключенный, стремящийся обрести свободу. Гудели кабели, их вибрация передавалась дому, делала его живым. В этом и было все дело: находясь в этом доме, он чувствовал себя внутри связанного животного. Не разумного, но остро чувствующего. Казалось, его проглатывало само прошлое.
Он поднялся по лестнице. Кто-то положил куски завязанной странными узлами бечевы на порог каждой комнаты. Грязные обрывки при входе в комнату, где спали его дети! Куойл почувствовал ярость и стал хлопать дверями.
Он подумал о дыме, который видел, подъезжая к бухте Опрокинутой, и о том, что Билли Притти рассказывал о его кузене, живущем где-то в тех местах. Так вот кто завязывал эти чертовы узлы! Куойл сорвал свои рубашки с вешалок, висевших на двери, нашел ботинки Банни. У детей не оказалось запасных варежек. Он выскочил из дома, запихивая на ходу в карман куски веревки с узлами.
***Он остановился на дороге в Опрокинутую. Он должен прекратить эти безобразия. Дорогу давно не ремонтировали. В замерзшей грязи он увидел собачьи следы. Он нашел палку и взял ее с собой, готовясь отбиваться от рычащей твари. Или угрожать любителю узлов. Появилась брошенная деревня. Из-за крутого склона казалось, что дома стоят друг на друге. На самом деле от домов остались только остовы: обшивки и стен на них не было. Голубой фасад, торчащие ребра балок, поддерживающих воздух. Гниющие доски в воде.
Из трубы хижины, стоящей ближе всего к берегу, шел дым. Куойл оглянулся в поисках собаки и заметил вытащенную на берег лодку, покрытую мешковиной. Она была привалена камнями. Сети и поплавки, ведро и дорожка, ведущая от дома к строению, которое служило туалетом. Чешуя трески, подставки для кальмаров. Три овцы в загоне не больше носового платка. Поленница с дровами, красная морская звезда из полиэтиленового мешка, вымытого на берег волной.
Когда Куойл подошел ближе, овцы метнулись от него, звеня колокольчиками. Собаки не было видно. Он постучал. Ему не ответили. Но он знал, что старый кузен был дома.
Он позвал его: «Мистер Куойл, мистер Куойл», и ему показалось, что он зовет самого себя. Ему по-прежнему не отвечали.
Он толкнул дверь и вошел. Куча поленьев и мусора, сильная вонь. Зарычала собака. Он увидел ее в углу, возле печки: белая собака с матовыми глазами. Лежавшая в другом углу куча тряпья зашевелилась, и из нее показался человек.
Даже при тусклом освещении, несмотря на древний возраст этого человека, Куойл узнал в нем знакомые черты. Непослушные тетушкины волосы, безгубый рот отца, фамильные глубоко посаженные глаза, жесткие брови, посадка головы брата. И его, Куойла, чудовищный подбородок, теперь кажущийся каким-то маленьким, напоминающий костяной клиф, покрытый белым мхом.
В этом домишке, в нищете и вековой дряхлости Куойл увидел тень своего прародителя. Этот человек был безумен. Ясность ума давно покинула его, и вся его жизнь переместилась из огромного мира в маленькое пространство его головы. Он сошел с ума от одиночества, или отсутствия любви, или из-за какого-то генетического дефекта. Или от ощущения, что его предали, неизбежного спутника всех затворников. Под его ногами лежали мотки лесы, спутанные клубки, спрессованные до камней, древесная труха, песок, морская сырость, грязь, трава и водоросли, клочья шерсти, обглоданные бараньи ребра, хвоя, рыбья чешуя и кости, плавательные пузыри, потроха тюленей, хрящи кальмаров, битое стекло, рваная одежда, собачья шерсть, обломки ногтей, кожа и кровь.
Куойл вытащил из кармана завязанные узлами веревки и бросил их на пол. Странный человек метнулся вперед, схватил их негнущимися пальцами и бросил в печь.
— Все, теперь узлы не развязать! Их взял огонь.
Куойл не мог на него кричать, даже за колдовские узлы на пороге комнаты его детей и за белую собаку, которая так напугала Банни. Он только сказал: «Вам не нужно этого делать». Что это означало, он и сам не знал. Потом он ушел.
***На обратном пути по разбитой дороге он думал о старом Куойле и его убогом волшебстве, держащемся на останках животных и веревках. У него не было сомнений в том, что старик жил, подчиняясь лунному циклу, оставляя магические знаки на деревьях, видя кровавые дожди и черный снег и веря в то, что гуси улетают на зиму на болота Манитобы, где вмерзают в лед до наступления весны. Его последней жалкой попыткой защититься от вторжения воображаемых врагов стали узлы на кусочках веревки.
***Куойл ввалился в мастерскую. Элвин Ярк в полумраке работал над изогнутым куском древесины с помощью криволинейного струга.
— Похоже, хорошее дерево, — бубнил он. — Вот иду я по лесу, гляжу — стоит хорошая ель. И говорю себе, вот этот ствол сгодится для Куойла. Видишь, как она славно расширяется книзу? Получится хорошая, узкая лодка. Ну, не слишком узкая, а хорошая. Я тут делал лодку для Ноя Дея, лет десять назад. Ствол смотрелся хорошо в дереве, но для лодки был слишком прямым, слишком ровным. Не было у него хорошего расширения. Нос получился слишком отвесный. Вот Ной мне и говорит: «Если бы у меня была другая лодка, я бы эту продал».
Куойл кивнул и прикрыл рукой подбородок. «Мужчина с похмелья слушает о сложностях кораблестроения».
— Вот почему все лодки разные. Понимаешь, каждое дерево растет по-своему, поэтому у каждой лодки свой наклон носа и свой наклон кормы. У каждой лодки свое назначение. Все они разные, как мужчины и женщины, кто-то хороший, а кто-то не очень. — Скорее всего, он слышал это на проповеди и теперь повторяет как собственную мысль. Он начал петь низким сиплым голосом: «Ах ты, гусь, „Гусь-нырок”, не пойму, какой от тебя прок?»
