Юсеф эс-Сибаи - Мы не сеем колючек
— У меня нет ни миллима, ты это можешь понять? — В голосе Аббаса прозвучала необычная для него человеческая нотка.
И впервые за долгое время она внимательно посмотрела на мужа: феска потерлась, пиджак обтрепался, манжеты брюк висели пыльной и грязной бахромой.
— Снял бы ты это тряпье, Аббас, — тихо посоветовала она. — Надень галабею, как твой отец, пойди в типографию и начинай-ка работать… Станешь наборщиком, печатником, на худой конец сторожем. Делай что угодно, только, молю тебя, зарабатывай деньги честным трудом.
— Я сыт по горло твоими проповедями! — вскипел Аббас. — Мне деньги нужны, а не наставления!
Сейида приблизила к мужу разгневанное лицо.
— В таком случае оставь меня в покое! Не я к тебе пристаю…
— Ребенок просит игрушку, а ты…
— Хватит с нас горя и забот, которые ты принес! Сын болен, а его отец и не побеспокоился, чтобы достать денег на лечение. Придешь, наешься, напьешься, уляжешься спать — тебе и горя мало! А на что я покупаю еду, чем плачу за квартиру?!
— Припрятанными деньгами!
— Ах, вот как ты заговорил! Тебе, наверное, кажется, что у меня миллионы, которые никогда не кончатся?! Тебе мало, что ты получил полную свободу?! Нам ничего от тебя не надо, только оставь нас в покое.
— Ну хорошо же, ты об этом пожалеешь! — угрожающе прошипел Аббас и хлопнул дверью.
Сейида пошла в комнату сына, опустила голову на детскую кроватку и горько расплакалась… Тут целыми днями ломаешь голову, где добыть средства на жизнь, а заботливый отец является и требует денег — будто он в самом деле хочет купить сыну игрушку! Знаем мы эти подарки: все кончится за карточным столом… Если уж тебе так загорелось, пойди в типографию и заработай. Она бы и сама пошла, только кто ее примет… Может, обратиться к Анвару? А что это решает? Конечно, он не откажет в нескольких фунтах, но не больше того. Не выплачивать же ему ежемесячное пособие своей бывшей любовнице…
А что, если попросить Хамди устроить ее на работу? Она возьмется за что угодно… Можно быть уверенной — он непременно придет на помощь. Но без крайней нужды нельзя пользоваться великодушием этого благородного человека. Лучше продать что-нибудь из мебели… А потом — остаются ведь ее драгоценности.
И без того нелегкая жизнь с каждым днем становилась все труднее. Войне не видно было конца. Цены росли. Пришлось переменить квартиру, распродать обстановку, оставив для себя только самое необходимое.
— Не печалься, — успокаивала хозяйку старая служанка. — Главное, что Габер выздоровел.
— Тяжело у меня на сердце. Места себе не нахожу. — Что еще нас ждет впереди…
— Аллах милостив.
— Пожалуй, не мешало бы подыскать квартиру поменьше. Эта тоже велика.
— И то верно. Убирать уже стало невмочь… — с готовностью согласилась служанка.
— Ты бы присмотрела что-нибудь подходящее.
— Да зачем далеко ходить. Прямо в нашем доме, наверху, на чердаке, есть две небольшие комнатки. Раньше там жил один итальянец, но его недавно арестовали.
— А какая плата?
— Не знаю. Спрошу у бавваба Ибрагима.
Дождавшись конца месяца, Сейида с Габером и служанкой переехали под крышу. И опять можно было продать кое-что из мебели.
Глава 40
Когда Аббас явился на прежнюю квартиру и увидел объявление о сдаче внаем, он воспринял это как очередной маневр супруги — опять прибедняется! Пылая праведным гневом, глава семьи разыскал беглецов и потребовал объяснений.
— Тебе высоко подниматься? Плати за квартиру и живи там, — устало ответила Сейида, — пока она пустует.
Аббас злобно выругался и удалился. Вернулся он дня через два в стельку пьяный. Цель визита, насколько можно было понять из его выкриков, не изменилась: Аббас пришел за деньгами. Сейида попыталась уложить мужа спать, но уговорить его было невозможно. Дело дошло до того, что он набросился на нее с кулаками.
— Ну, говори, где твоя кубышка? Выкладывай свои драгоценности!
Ребенок проснулся и заплакал. Перепуганная служанка с криками выскочила на лестницу. Прибежали соседи, кинулись утихомиривать разбушевавшегося супруга. Громко икая, Аббас настаивал на своих правах:
— Это мой дом!.. Я здесь хозяин, что хочу, то и делаю!..
— Здесь тебе ничего не принадлежит, ни одного гвоздя!
— Помолчи! Ты должна быть покорна, как положено порядочной жене!
— Я давно тебе не жена! Требую развода, пусть все слышат!
Соседи попытались увести Аббаса, но он вырвался, схватил стул и бросил в окно. Зазвенели разбитые стекла.
— Больше чтобы ноги твоей здесь не было! — вышла из себя Сейида. — Полицию позову!
— Зови! Право на моей стороне… Я тебя взял с панели, сделал хозяйкой дома, матерью!..
— Постыдился бы говорить такое при сыне… — Урезонивали его соседи.
— Что ему сын? Он обокрал его! Последний кусок готов вырвать у собственного ребенка!
— Я тебя проучу! Я тебе припомню! — кричал Аббас, которого стаскивали по лестнице.
— Нехорошо, — стыдил его бавваб Ибрагим, — жена ведь она тебе.
— Хорошая жена не гонит мужа из дому!
Наконец все стихло. Сейида взяла сына на руки.
— Почему отец так кричал?
— Лучше бы у тебя вообще не было отца! — с сердцем сказала Сейида.
Кончалось жаркое лето, повеяло осенней прохладой. Окна теперешнего их обиталища выходили прямо на крышу. Отсюда были видны лишь верхушки минаретов и гребень горы Мукаттам, полукругом сжимавшей Каир. Сейида грустно вздохнула и подошла к другому окну, из которого открывался вид на реку. Зеленые поля, освещенные заходящим солнцем, расстилались по берегам…
Вдруг ей послышались осторожные шаги, звяканье ключей, скрип двери. Сейида посмотрела в сторону соседней квартиры, окна которой тоже выходили на крышу. Вспыхнул свет, на занавеске обозначилась тень мужчины. Вскоре раздался приглушенный звук дверного звонка. В окне появился женский силуэт. По-видимому, эту квартиру снимали только для свиданий, в другое время она казалась необитаемой. «У каждого есть своя Лейла[30]…» — печально подумалось Сейиде.
Спустилась ночь, город укладывался спать, шум: улиц затих. Служанка поправила одеяло у разметавшегося Габера и подошла к Сейиде. Та очнулась от своих дум и тревожно спросила:
— Ты хорошо заперла дверь? Не дай бог, Аббас заявится!
— Не волнуйся, все давно закрыто… Может, поешь что-нибудь?
— Принеси, пожалуй, сыру и маслин.
Старушка поспешила на кухню.
Сыр показался Сейиде безвкусным. Она с трудом заставила себя проглотить несколько кусочков. Мысли ее все время возвращались к Аббасу.
— Не будет нам от него покоя, — произнесла она вслух.
— Может, угомонится, — неуверенно предположила служанка. — Как-никак, сын у него…
— Вряд ли… Такого человека только могила исправит. Какая я дура, что согласилась выйти за него замуж! Дорого мне обошлась эта глупость.
— Не гневи судьбу, дочка. Все-таки ребенка от него родила. Разве сын для тебя мало значит?
— В Габере вся моя жизнь!
— Тогда терпи ради него.
— А из-за кого еще я стремлюсь избавиться от этого кровопийцы? Дай ему волю, так он последнее из нас высосет. Не на что будет отдать сына в школу, уж о дальнейшем я и не загадываю…
— Да… Видно, ничего не поделаешь — пусть уходит, Аллах с ним.
— Если бы! Только он никуда уходить не собирается. Зачем? Ему и здесь неплохо… Каждый день является, как на работу, все денег требует. А где их взять? Пора уже мне самой куда-нибудь устраиваться…
— Куда?
— В прислуги пойду. Сама знаешь, я ведь все умею — и стирать, и готовить… На будущий год Габеру уже в школу. Надо как-то выкручиваться. Но главное сейчас — избавиться от Аббаса.
— Разойдитесь по-хорошему, и все тут.
— Я уже просила его дать развод — наотрез отказался.
— Что же делать будешь?
— Пойду к адвокату, посоветуюсь. Видно, придется действовать через суд.
— Ты ему говорила об этом?
— Нет.
— Скажи… Может, подействует — Аббас не из храбрых.
Супруг явился на следующий день на удивление трезвый и тихий. Вежливый стук в дверь сбил их с толку — уж очень это было не похоже на Аббаса. Служанка даже не спросила, кто стучит, но, слава Аллаху, оставила дверь на цепочке. Увидев хозяина, она испуганно вскрикнула. Сейида волчицей, защищающей детеныша, кинулась к двери:
— Что тебе надо?
— Домой пришел.
— Здесь не твой дом!
— С каких это пор?
— С того дня, как ты поднял руку на мать своего сына.
— Выходит, ты мне не жена? И Габер не сын?
— Именно так!
— Ну, это у тебя не пройдет. По всем законам я хозяин дома, твой муж и отец ребенка!
— Дай мне добром развод.
— И не мечтай.
— Я пойду в суд.
