Сара Груэн - Уроки верховой езды
К ней успело вернуться ледяное самообладание. Ее рука все еще зажата в моей, но пальцы безжизненные и холодные. Мутти сидит совершенно неподвижно.
— Потому что я так хочу, — говорю я.
Я умоляю, точно ребенок, который клянчит немного мелочи, пока грузовичок мороженщика не скрылся за поворотом.
— Пожалуйста, Мутти, давай так и сделаем! Я очень этого хочу! Я тебе кое-чем обязана…
— Ничем ты мне не обязана.
Мое отчаяние делается беспросветным.
— Тогда ради папы, Мутти. Если ты не хочешь ради себя, позволь мне это сделать в память о папе.
Еще некоторое время Мутти смотрит на меня. Потом высвобождает руку и молча выходит наружу.
* * *На другой день я встречаю Еву в аэропорту. Когда я замечаю ее в зале прибытия, она останавливается и ставит сумку на пол. Я бегом одолеваю последние разделяющие нас шаги и что есть силы обнимаю ее. Она напрягается, ее руки притиснуты к бокам моими.
Ей не кажется забавным, что пассажирская дверца моей машины не открывается.
— Лезь в окошко, как в «Герцогах Хаззарда», — вымученно шучу я и потом только соображаю, что заключительные эпизоды этого сериала вышли на экран до ее рождения.
Ева зло смотрит на меня, идет к водительской дверце и изящно проскальзывает на правое сиденье.
Ужин поистине мучителен. Мы сидим на кухне вчетвером. Мутти не желает разговаривать со мной, я — с Жаном Клодом, Ева — опять же со мной. Вот и поддерживай беседу за столом. Вскоре мы оставляем попытки и завершаем еду в угрюмом молчании. Только и слышно, как вилки о тарелки позвякивают.
— Можно мне уйти? — спрашивает наконец Ева.
— Да, — начинаю я.
И в тот же миг Мутти произносит:
— Конечно.
Я перевожу взгляд с одной на другую. Ева смотрит на Мутти. Жан Клод наблюдает за всеми. Я испепеляю взглядом тарелку.
— Спасибо, бабушка, — со значением произносит Ева.
Сует тканую салфетку под тарелку и удаляется.
Как только она уходит, я кладу свою салфетку на стол и встаю.
— Ты куда? Ты же совсем к еде не притронулась.
В голосе Мутти не забота, а лишь укор. Я смотрю на нее и вижу выставленный подбородок.
— А я не голодна, — говорю я.
Поворачиваюсь и выхожу на заднее крыльцо. Сеточная дверь возвращается на место, сопровождаемая собачьим взвизгом. Оказывается, Гарриет надумала последовать за хозяйкой.
Я устремляюсь по дорожке — прочь от конюшни.
Гарриет изо всех силенок поспевает за мной. Это непросто, с ее-то короткими лапками. Я замедляю шаг. Мне ведь особо некуда торопиться.
Через сотню шагов я слышу, как кто-то бежит следом. Я подхватываю Гарриет на руки и прибавляю шагу.
— Аннемари, — окликает Жан Клод, догоняя меня.
Я сурово смотрю прямо перед собой и иду еще быстрее.
— Аннемари, — говорит он и берет меня за руку.
Я останавливаюсь. Он поворачивает меня к себе.
— В чем дело?
— А то ты сам не знаешь?
— Не знаю, — говорит он.
Я не отвечаю, только смотрю на него.
— Аннемари.
Он берет меня пальцем за подбородок и заставляет поднять голову. И вот наконец мы с ним смотрим друг другу в глаза.
— Это все из-за той ночи?
Он кажется очень озабоченным. Я отвожу взгляд.
— Да.
— Я как-то не так обошелся с тобой?
— В общем-то, да, — говорю я.
— В чем же дело?
Я глазам своим не верю. Он вправду выглядит озадаченным.
— А как по-твоему? — спрашиваю я, не понижая голоса. — Ты собирался затащить меня в постель — и только потом сознаться, что увольняешься?
Он вздыхает. Судя по выражению лица, до него начало доходить.
— Для начала давай разберемся, — говорит он, выпуская меня и складывая на груди руки. — Итак, кто кого собирался в постель затащить?
— Не продолжай, — говорю я.
Лицо у меня и так начинает гореть. Я спускаю с рук Гарриет и обхожу его.
Он вновь нагоняет меня. Мы молча идем рядом, пока не выбираемся на дорогу.
Я смотрю по сторонам, соображая, что делать. В конце концов я переправляю Гарриет через забор и сама перелезаю. Жан Клод следует моему примеру, и мы шагаем по пастбищу в отдаленный уголок.
— Я возвращаюсь в Канаду, — произносит он наконец. — В Оттаву. Мне казалось, ты поймешь…
— С чего ты взял, что пойму?
— У тебя ведь тоже есть дочь.
— А Мутти сказала, это из-за того, что тебе пришлось денники чистить.
— Ну вот еще, — выговаривает он хрипло и вновь берет меня за плечо.
Гарриет рычит откуда-то снизу, тоже мне, деловая колбаска. Жан Клод удивленно смотрит на нее, но руку все-таки разжимает.
— Ты сама отлично знаешь, что это не так, — говорит он. — Да, тут порядочный бардак, что уж говорить…
И он делает жест, охватывающий всю ферму в целом.
— Но уезжаю я не поэтому.
— Ты решил быть поближе к Манон?
Я внимательно слежу за его лицом. Оно такое выразительное, и вообще он… он… Не знаю, как описать, просто долго сердиться на него решительно невозможно.
— Моя жена… моя бывшая говорит, что не может справиться с Манон. У них там примерно как у вас с Евой. Дети…
Жан Клод пожимает плечами.
— Но я все лето наблюдал за Евой и за тобой, и…
Он закрывает рот и поводит головой, как бы раздумывая, стоит ли продолжать.
Чего доброго, он боится обидеть меня. Что ж, на правду грех обижаться. Я кругом накосячила и сама это знаю. Другое дело, я твердо намерена исправить, что можно. И конечно, я не радуюсь тому, что моя история послужила для него предостережением.
— Как бы то ни было, — говорит он, решив не расставлять всех точек над «i», — я принял предложение от Национального конноспортивного центра. Того самого, где она тренируется. Манон, думаю, вряд ли будет в восторге, но c’est la vie. Мое место — там…
— А твоя бывшая?
— Мы сохранили добрые отношения. Ей как раз пригодится союзник. Мы с ней… как это правильно сказать? Выступим единым фронтом…
Я пытаюсь улыбнуться. Потом качаю головой.
— И когда ты отбываешь?
— Я начну работать там через месяц. Я сказал Урсуле, что побуду здесь до тех пор, если она сочтет это полезным. Мы вновь набираем учеников, но…
Он снова оставляет фразу незавершенной. И я опять понимаю, что он имеет в виду. Он хочет помочь Мутти выдавить последние денежные капли из ее заведения, прежде чем она окончательно окажется на пепелище.
Я делаю шаг вперед и уже сама беру его за плечи. Под моими ладонями — крепкие мышцы, твердые, как мячи для бейсбола. Гарриет скулит у нас под ногами, не в силах сообразить, что к чему.
— Удачи тебе, — говорю я. — Во всем. Правда. В особенности с Манон.
Улыбка зарождается в его глазах и трогает губы. Он наклоняется и целует меня — сперва в левую щеку, потом в правую.
Мы идем дальше, пока не обходим весь периметр фермы. Потом Жан Клод пожимает на прощание мой локоть и скрывается в конюшне. А я ухожу по дорожке. Меня ждет пустая и грустная комната в пустом, безрадостном доме.
* * *Телефон звонит, как раз когда я иду через кухню. Я бросаюсь к аппарату, надеясь, что это Дэн.
— Аннемари? — спрашивает женский голос.
— Да?
— Это Норма Блэкли. У меня для вас хорошие новости.
— В самом деле?
Давненько я не получала добрых вестей…
— Я только что говорила по телефону с детективом Самосой. Они выдвигают официальное обвинение против Маккалоу и четверых его служащих. Судя по всему, те двое, которых задержали у вас, под угрозой пятнадцати лет за решеткой запели, как канарейки…
— В чем же состоит обвинение?
— О, оно весьма длинное. Мошенничество в особо крупных размерах, обман доверия в особо крупных размерах, преступный сговор с целью кражи третьей степени, два случая особой жестокости в отношении животных…
— Два?
— Гарра от них вырвался и сбежал, и тогда они другую лошадь убили. И сожгли до такой степени, что ветврач даже тело не опознал.
— Господи, — содрогаюсь я.
— Суть в том, что на фоне таких злодеяний вы для них — слишком мелкая рыбка.
— Так они меня не?..
— Правду сказать, мне кажется, они толком не знают, что с вами делать. Вы, конечно, подмочили свою репутацию, но показания Дэна Гарибальди и документы аукциона свидетельствуют, что Гарра достался вам именно так, как вы и сказали полиции. Остается, правда, ваш звонок Маккалоу и эпопея с перекрашиванием. Но поскольку ни один человек из команды Маккалоу даже не упомянул вашего имени, навесить на вас что-либо определенное им так и не удалось. Если строго следовать букве закона, вы имеете полное право окрашивать лошадь, если только тем самым не причиняете ей физического ущерба и не покрываете следы преступления. Вот если бы вы попытались перевести коня в другую конюшню или как-то скрыть его пребывание у вас…
— Я именно так и хотела поступить, но тут все понеслось…
