Артур Хейли - Детектив
— Невероятно.
— Подождите, то ли еще будет.
Чтобы расслышать «исповедь» Дойла, пришлось напрягать слух, так тихо он говорил.
«Я убил несколько людей, святой отец»…
«Первое убийство… Кто это был?»
«Япошки из Тампы»…
Ньюболд — весь внимание — стал быстро делать заметки.
Дойл, между тем, признавался в убийствах… Эсперанса, Фросты, Ларсены, Хенненфельды, Урбино, Темпоуны…
— Цифры не сходятся, — сказал Ньюболд. — Знаю, ты говорил мне об этом, но я все же надеялся…
— Что я не умею считать? — Эйнсли с улыбкой покачал головой.
Запись дошла до того места, когда Дойл начал яростно отрицать свою причастность к убийству Эрнстов: «…Я не делал этого, святой отец!.. Это вранье, мать твою!.. Я не хочу тащить с собой в могилу чужой грех».
— Останови-ка! — скомандовал вдруг Ньюболд. Эйнсли нажал на кнопку «пауза». В кабинете со стеклянными стенами установилась тишина.
— Боже, до чего все это похоже на правду! — Ньюболд поднялся из-за стола и нервно зашагал из угла в угол. Потом спросил:
— Сколько Дойлу оставалось жить в тот момент?
— От силы десять минут. Едва ли больше.
— Просто не знаю, что и думать. Я был уверен, что не поверю его словам… Но когда смерть так близка… — лейтенант в упор посмотрел на Эйнсли. — Ну, а ты-то сам поверил ему?
Эйнсли постарался хорошенько взвесить свой ответ:
— Вам известно, сэр, что по поводу этого убийства у меня с самого начала возникли сомнения, и потому… — он не закончил фразу.
— И потому тебе легче было поверить ему, — завершил ее Ньюболд.
Эйнсли молчал. Что он мог добавить к этому?
— Давай дослушаем кассету, — сказал Ньюболд. Эйнсли включил воспроизведение и услышал собственный голос:
«…Ты хоть чуть-чуть сожалеешь о том, что натворил?» «Ни хрена я не жалею!.. Вы должны дать мне прощение за тех, кого я не убивал!»
— Он безумен, — заметил Ньюболд. — Вернее, был.
— Я тоже так подумал тогда и до сих пор так считаю. Но ведь и безумец не всегда лжет.
— Он был патологическим лжецом, — напомнил Ньюболд.
Они помолчали, слушая, как Эйнсли говорит Дойлу:
«…Ни один священник не смог бы отпустить тебе грехи, а ведь я лишен сана».
И выпад лейтенанта Хэмбрика:
«Хватит тешить свою гордыню, дайте ему последнее утешение».
Пока звучала молитва Фуко, которую Эйнсли зачитывал, а Дойл повторял, Ньюболд не сводил глаз с подчиненного. Потом, заметно взволнованный, он быстро провел ладонью по лицу и тихо сказал:
— Ты молодчина, Малколм.
Вернувшись за стол, Ньюболд некоторое время посидел молча, словно взвешивал, что перетянет: его собственная предубежденность или только что услышанная исповедь Дойла. После паузы он сказал:
— Ты возглавлял наше спецподразделение, Малколм, так что это дело по-прежнему твое. Что предлагаешь?
— Мы проверим все детали в показаниях Дойла — золотой зажим для денег, ограбление, семья Икеи, нож в могиле. Я поручу это Руби Боуи, как раз для нее работа. Только так мы сможем выяснить, солгал ли мне Дойл.
— Допустим на минуту, что не солгал, — Ньюболд посмотрел на Эйнсли испытующе. — Что тогда?
— А что нам в таком случае останется? Заново расследовать убийство Эрнстов.
Ньюболд сделался мрачнее тучи. В полицейской работе едва ли есть что-либо более неприятное, чем необходимость заново открывать дело об убийстве, которое считалось окончательно раскрытым. Особенно такое громкое дело.
— Хорошо, — сказал Ньюболд поразмыслив. — Пусть Руби берется за работу. Мы должны выяснить все до конца.
Глава 7
— Проверку можешь проводить в каком угодно порядке, — наставлял Эйнсли Руби Боуи. — Но так или иначе, придется тебе слетать в Тампу.
Их разговор происходил в семь часов на следующее утро после беседы Эйнсли с Ньюболдом. Эйнсли сидел за своим рабочим столом в отделе. Руби пристроилась рядом. Накануне вечером он дал ей кассету с копией записи и попросил прослушать ее дома. Когда они встретились утром, она все еще выглядела потрясенной.
— Не думала, что это будет так тяжело. Почти не спала потом. Я словно влезла в вашу шкуру. Закрою глаза, и чудится, что я там, в тюрьме.
— Значит, ты усекла, что именно в показаниях Дойла мы должны проверить?
— Выписала для себя. — Руби подала Эйнсли блокнот. Он проглядел записи и отметил, что, по своему обыкновению, она ничего не упустила.
— Тогда принимайся за работу. Я знаю, ты справишься. Когда Руби ушла, Эйнсли с тоской принялся разбирать бумаги на своем столе — он еще не знал, что в тот день ему было отпущено на это всего лишь несколько минут.
В семь тридцать две на пульт оперативного дежурного полиции Майами поступил телефонный звонок.
— Девять-один-девять слушает, чем могу быть полезен? — ответил диспетчер.
Сработал автоматический определитель, указавший номер аппарата и имя владельца: Т. ДАВАНАЛЬ.
— Пожалуйста, пришлите кого-нибудь на авеню Брикелл, дом двадцать восемь ноль один. В моего мужа стреляли! — сообщил запыхавшийся женский голос.
Дежурный занес адрес в компьютер и нажатием кнопки передал его на дисплей женщины-диспетчера, которая сидела в противоположном углу того же зала.
Диспетчер сразу определила, что преступление совершено в семьдесят четвертой зоне. Она вывела на экран список находившихся поблизости патрульных машин, выбрала из них одну и вызвала ее по радио:
— Диспетчерская вызывает один-семь-четыре. — Когда сто семьдесят четвертая патрульная группа ответила, диспетчер послала в эфир один длинный гудок, обозначавший крайнюю степень важности последующего сообщения, а потом сказала: — Вариант «три-тридцать» по авеню Брикелл, дом двадцать восемь ноль один.
Тройка в этом коде означала срочность и предписывала воспользоваться мигалкой и сиреной, а тридцаткой, на языке полицейского радиообмена, было преступление с применением огнестрельного оружия.
— Понял вас. Нахожусь неподалеку, в районе парка Элис Уэйнрайт.
Закончив переговоры с патрульными, диспетчер сделала знак Харри Клементе, сержанту, отвечавшему за работу центра связи управления полиции, который тут же оставил свое место за центральным пультом и подошел к ней. Она показала ему адрес на своем дисплее.
— Что-то знакомое. Как ты думаешь, это действительно у них?
Клементе склонившись прочитал адрес и почти сразу ответил:
— Черт меня побери, ты права! Это у Даваналь.
— Вариант «три-тридцать».
— Ничего себе! — сержант пробежал глазами остальную информацию. — Похоже, у них неприятности. Спасибо, что сказала. Держи меня в курсе и дальше.
Дежурный тем временем продолжал разговор с женщиной, которая вызвала полицию.
— Патрульная группа уже к вам выехала. Мне нужно проверить, правильно ли записана ваша фамилия. Д-а-в-а-н-а-л-ь, так?
— Да, да! — ответили нетерпеливо. — Это фамилия моего отца, а моя — Мэддокс-Даваналь.
Дежурного так и подмывало спросить: «Вы из той самой семьи Даваналь?», но он лишь сказал:
— Пожалуйста, мэм, не кладите трубку до приезда полицейских.
— Не могу. У меня полно дел, — после чего в телефонной трубке раздался щелчок и линия разъединилась.
В семь тридцать девять патрульная группа сто семьдесят четыре вышла на связь с диспетчерской.
— У нас тут стреляют. Соедините меня с отделом по расследованию убийств на первом тактическом, — потребовал патрульный.
— Ждите, соединяю.
Малколм Эйнсли сидел за своим столом, когда его портативная рация подала признаки жизни, и он выслушал диспетчера. Не отрываясь от бумаг, он повернулся к Хорхе:
— Займись этим ты.
— Слушаюсь, сержант, — Хорхе Родригес по своей рации сказал диспетчеру: — Говорит «тринадцать-одиннадцать», переключите «один-семь-четыре» на меня.
Через несколько секунд его соединили.
— «Один-семь-четыре», говорит «тринадцать-одиннадцать». Что случилось?
— «Тринадцать-одиннадцать», у нас стрельба при невыясненных обстоятельствах. Возможно, вариант «тридцать один». Авеню Брикелл, дом двадцать восемь ноль один.
Услышав этот адрес и код «тридцать один», означавший убийство, Эйнсли вскинул голову. Потом отодвинул от себя бумаги, резко поднялся, с грохотом толкнув стул, и кивнул Хорхе. Тот понял его без слов и передал:
— Выезжаем к вам, «один-семь-четыре». Обеспечьте неприкосновенность места преступления. Если необходимо, вызовите подмогу. — Выключив рацию, он спросил: — Это в особняке той самой богатой семьи?
— Именно. У Даваналей. Я этот адрес прекрасно знаю, да он известен чуть ли не каждому.
Действительно, в Майами едва сыскалась бы фамилия более знаменитая. Даваналям принадлежала сеть универмагов, покрывавшая всю Флориду. Они же владели телевизионным каналом, делами которого Фелиция Мэддокс-Даваналь заправляла самолично. Но самое главное, что эта семья выходцев из Центральной Европы, перебравшихся в США после первой мировой войны, была местным символом престижа и власти, обладая как финансовым, так и экономическим могуществом. Пресса уделяла Даваналям огромное внимание. Их называли иногда «наша королевская семья», к чему не столь раболепные журналисты спешили добавить: «члены которой и ведут себя соответственно».
