Иероглиф - Токарева Елена О.
– Ты полная дура или притворяешься? – сквозь зубы ответила жена.
– Ей все, а мне ничего? – со слезами в голосе спросила дочь.
– Что значит «ей все»? Ей больше ничего, она мертва.
– Много ты понимаешь… – загадочно произнесла дочь. – Ты, мам, в рекламе ничего не понимаешь. За эту рекламную акцию Юлия получит от фирмы EcSada тысяч двести пятьдесят, в еврах. И поедет на курорт со своим кретином. Знаешь, сколько фирма уже заработала, продав всем нам свои похоронные туалеты? Минимум полмиллиона долларов за этот утренник.
Жена Випова стала в ужасе озираться, ища глазами мужа. Разыскав мужа, она беспомощно посмотрела на него, моля глазами выйти из зала. Но декан стоял как вкопанный. И жена поняла, что он спит. Она давно знала за ним эту способность – спать стоя в любой обстановке.
– Свинство все-таки, что они не предусмотрели для партера сидячие места, – сказал дочь.
– Пойдем сейчас же, выйдем! – ответила мать.
– Вот еще! Заплачено. Я хочу, чтобы меня все видели. Зря я, что ли, пришла на эту party? Кроме того, после похорон будут поминки. И там – мальчики. Ты знаешь, что знакомство на похоронах сулит долгую счастливую жизнь в браке?
Мать коротко сказала:
– Дура!
– Сама дура.
Ангел смерти замолчал. И в дело вступил Зомбарий Зомбарьевич. Он подошел к микрофону, постучал по нему. Откашлялся и сказал:
– Дорогие друзья! В этот скорбный день мы здесь все вместе, как одна большая семья, соединились, чтобы проводить в последний путь чудесную девушку, дочку великого человека…
Мать новопреставленной всхлипнула и поднесла к глазам очаровательный кружевной платочек цвета лимона, который гармонировал с ее черным туалетом, украшенным лимонного цвета жабо.
– Обратите внимание на флакончик для слез… – сказал голос Феди сверху, – флакончик для слез, украшенный драгоценными камнями, это новинка сезона, выполненная в древнерусской традиции. Флакончик для слез остается с вами, как дорогое воспоминание о событии. Для того чтобы флакончик для слез был полностью заполнен и мог быть закупорен на память особой сургучной печатью, необходимо подносить к глазам платочек, пропитанный специальным составом, усиливающим слезоотделение…
Зомбарий Зомбарьевич терпеливо ждал, когда ангел смерти замолчит…
– Смерть трагична и прекрасна в своей законченности, – сказал Зомбарий Зомбарьевич. – Ничто так не врезается в память, как годы детства, как любовь и как смерть. Эта девушка, едва перешагнув порог детства, столкнулась с трудностями жизни, она шла, преодолевая их, смело и прямо. Но судьба была к ней немилосердна, и вот мы видим ее трагический конец…
– Как чудесно он говорит, – сказал жена, обращаясь неизвестно к кому. Дочь ее уже куда-то продвинулась по залу. А муж спал, стоя, как солдат на боевом посту…
Зомбарий Зомбарьевич говорил траурную речь десять минут. Он говорил об ущербности молодости, о том, как она ранима, вспомнил и про то, каким чудесным пахучим цветком была эта девушка. И как мы все ее не уберегли от ранней смерти…
Когда Зомбарий Зомбарьевич произнес слова:
– Спи спокойно, дорогая наша девочка… – в этот момент над публикой поднялась стая черных шаров, они устремились к потолку, как траурные птицы.
– Это душа отправилась в последний полет, – прокомментировал ангел смерти, и по невидимому сигналу публика двинулась в банкетный зал, где уже были накрыты поминальные столы.
– А почему нас не везут в крематорий? – возмутился Випов. – Он уже проснулся, и незавершенность действия обеспокоила его.
– Сейчас это не принято, – зашептала жена. – Сейчас людей не огорчают. Что может быть интересного в морге или крематории?
У выхода из зала стояла строгая девушка и раздавала каждому рекламку с телефонами.
– Приходите и записывайтесь, – любезно предлагала она. – У нас весенние скидки до 1 апреля. Можете забронировать церемонию хотя бы на год вперед. Главное – проплатить до подорожания.
– А если я не умру через год? – спросил Випов.
– И не нужно. Вас могут проводить в последний путь, а умрете вы еще через десять лет. Но ведь вы не знаете, как сложатся ваши финансовые дела, возможно, через десять лет вы не сможете позволить себе такие красивые похороны. Ведь согласитесь, что это незабываемое действо?
– Так что, меня могут похоронить, а я буду еще ковылять по земле?
– Конечно! В этом-то и смысл! Это такое же разумное действо, как заранее оплатить свою свадьбу или квартиру. Это бронирование VIP-места на том свете.
Господину Випову аргументация менеджера показалась любопытной. Он взял рекламный листок из рук девушки и положил его в свой карман.
Жена и дочь медленно двигались к банкетному залу в строгой толпе. Випов на минуту оторвался и пошел искать туалет. Все двери были задрапированы черными тяжелыми шторами. Очередная дверь была им открыта, и неожиданное зрелище предстало перед его глазами: мать усопшей Юлии и какой-то коротко стриженный юноша били новопреставленную по щекам, прыскали на нее водой, бесполезно теребили. Зрелище удивило Григория Григорьевича. Он пробормотал «запоздалая истерика…» и хотел срочно покинуть эту комнату, чтобы продолжить поиски туалета, как увидел: два служителя, облаченные в черные ливрейные формы, катят траурный лафет, чтобы переставить на него гроб с новопреставленной.
Випов отпрянул. Из дверей донеслось истошное женское: «Не-еееет!!!» «Вы с ума сошли!» и мужское: «Оставьте ее!»
Трагедия продолжалась.
Випов нашел-таки заветную дверь в туалет. Он зашел туда потрясенный, едва не обмочившись раньше времени. Достигнув заветной кабинки, он спешно спустил брюки…
Что-то подозрительное было в той сцене, которую он случайно подглядел. Что-то не то.
Выходя из кабинки, Випов столкнулся с Зомбарием Зомбарьевичем.
– Здрасте… – шаркнул ножкой Григорий Григорьевич, – мы с вами встречались в Госдуме…
– Доброго здоровьичка, – любезно ответил Зомбарий Зомбарьевич, – как дети?
– Да вот, давление барахлит. А у вас?
– У меня не барахлит. Я спортсмен.
– Да-да, это все знают.
– Правда? – приятно удивился Зомбарий Зомбарьевич.
Он подошел к зеркалу и стал смывать грим с лица. Вскоре лицо его преобразилось. Стало молодое и розовое. В левом ухе у него заблестела серьга.
– На банкет не могу остаться, – деликатно сказал он. – Дела ждут.
– Да, конечно, – подтвердил совсем сбитый с толку Випов.
*
– Оставьте ее, – распорядился Рома, обращаясь к служителям Танатоса. – Мы сами с ней разберемся. Ну, перебрала снотворного. Пусть отоспится.
Служители ушли, получив чаевые.
Юлина мать стояла как мокрая курица, ничего не соображая.
– Надо отвезти ее домой. Сейчас я подгоню машину, а вы здесь покараульте, чтобы ничего не украли. Украшения там или платье…
Мать Юлии послушно кивала головой. Она невыносимо устала. При мысли, что ей предстоит еще рекламный чес по провинции с этим гробом, она впадала в тихую панику. Но дочь была неумолима. Она решилась на этот спектакль, а фирма EcSada предлагала большие деньги за танатологическое представление во время гастрольного тура. Сборы обещали быть большими. Слава, известность. Поди разбери эту молодежь, какими путями они карабкаются наверх. Какими-то козьими тропами. Когда матери позвонили в Париж и сказали, что надо прибыть на похороны дочери, ее парализовало на двое суток. Еле откачали. Ну, можно ли так шутить?
Подскочил Рома. Легко вынул Юлию из гроба, как соломенную куклу, и на руках понес на улицу. Мать семенила вслед, еле успевая за его широким шагом.
«Не такой плохой парень оказался. Зря мы его тогда так отшвырнули. Крепкий и деловой, как санитар в сумасшедшем доме. А главное, он понимает Юлию и может вовремя ей треснуть по голове. Девочке так не хватает отца», – примерно такие мысли скакали в голове матери.
…Дома Роман поступил очень просто: он вызвал «скорую». Пульс Юлии был замедленный, нитевидный. Сама она была холодная. Нажралась барбитуратов. Может помереть. Остановится дыхание, и все. Это же надо, до какой степени она, оказывается, сумасшедшая! Он даже не представлял всю глубину ее безумия. Ее надо все время контролировать, как ребенка. Да… а он-то на эту идиотку обиделся, решил послать ее к чертовой матери, как взрослую. Хрен ее пошлешь. Она опять накушается барбитуратов и оставит записочку, мол, в моей смерти прошу винить Рому К.
