Марина Юденич - Дата моей смерти
Цифры сливаются у меня перед глазами в одну сплошную вязь.
Что ж, теперь я знаю окончательно, то, что не дано знать большинству смертных — мне доподлинно известна дата моей смерти.
И мне явно следует поторопиться, потому что смерть моя датирована, именно днем сегодняшним.
Кладбищенские ворота уже закрыты, но все же обнаруживается тяжелая калитка, которая после некоторого сопротивления поддается моим потугам и выпускает меня на волю.
На самом деле еще не очень поздно, стрелки уличных часов едва перевалили за шесть пополудни.
Ощущение глубокой ночи породили во мне очевидно тишина и кромешный мрак за кладбищенской оградой.
Слава Богу, пятачок перед воротами кладбища пуст, и безлюдна мостовая.
Иначе мое появление могло бы, если не напугать случайного прохожего, то уж, по меньшей мере, сильно его удивить. " Странно, но меня все еще беспокоят таки обыденные мелочи. " — совершенно спокойно, как бы вскользь замечаю я, и неспешно бреду, согреваясь и разминая затекшие ноги вдоль кромки тротуара, в надежде « поймать» какую — ни-будь машину.
Некоторое время я шагаю в полном одиночестве и уже начинаю сомневаться в том, что машины сегодня вообще ездят по этому городу, или, по крайней мере, вдоль этой улицы. Но слабые плоски света на мостовой, постепенно расширяясь и становясь ярче, сообщают мне о том, что какая-то одинокая, как и я, машина — странница все же объявилась.
Без особой надежды поднимаю руку.
Но машина замедляет ход и тормозит прямо передо мной, нарядно поблескивая в свете уличных фонарей ярким корпусом.
Водитель предупредительно распахивает дверь.
Он молод, симпатичен и даже на первый, беглый, взгляд одет стильно.
Салон его нарядной машины источает достаток и благополучие, вместе с ароматом тонкой кожи и модного прафюма.
На обычного частника, зарабатывающего извозом на жизнь или нахального « бомбилу» из бывших таксистов, он не похож.
И мне вообще непонятно, зачем понадобилось ему тормозить на пустой промозглой улице, чтобы подобрать странного вида особу возле кладбищенских ворот.
Однако, все объясняется довольно быстро.
Благополучный симпатяга ко всему еще и просто хороший, добрый человек, и потому не прочь подвезти явно замерзшую и смертельно усталую женщину, но лишь в том случае, если им окажется по пути.
Он сразу прямо заявляет об этом, предваряя мой вопрос, и улыбаясь открытой, славной улыбкой — Если, на Фрунзенскую или где-то рядом — прошу — Нет, мне на Чистые пруды…
— Сожалею. Но времени в обрез… Могу довезти до перекрестка, там шансов больше.
— Давайте до перекрестка — уныло соглашаюсь я. Мысль снова остаться в одиночестве на пустой ледяной улице под кладбищенским забором, который тянется еще довольно далеко вдоль мостовой, ввергает меня в панику. К тому же, я должна, я просто обязана попасть домой как можно быстрее.
В машине расслабляющее тепло и тихая приятная мелодия струится из динамиков. Уютное кресло, принимает меня в свои ласковые кожаные объятия, а любезный водитель деликатно молчит, но косится на меня с явным сочувствием: он понимает, откуда я только что вышла.
Внезапно мне в голову приходит очередная необъяснимая идея.
— Вы сказали, что едете на Фрунзенскую? — переспрашиваю я у своего спасителя — Совершенно верно. В район Дворца Молодежи, если быть совсем уж точным — Знаете что, тогда высадите меня в начале Комсомольского проспекта, возле церкви. Знаете, такая нарядная, маленькая…
— Конечно, знаю. Там, по-моему Лев Толстой венчался или кто-то из великих? Да?
— Да, Толстой, вроде бы. Верно. Так довезете?
— Ну, конечно. — он внимательно смотрит на меня и тихонько понимающе вздыхает. Более на протяжении всего пути мы не сказали ни слова, за что я безмерно благодарна этому симпатичному человеку, кем бы он ни был Потому, что он понял про меня, не все разумеется, но очень многое.
Я же, пользуясь тишиной и баюкающим покоем легко бегущей машины, размышляю над очередным своим странным решением.
Конечно, этот храм был, в некоторой степени, нашим с Егором, хотя мы и не были его прихожанами а строгом смысле этого слова.
"Но обращаться к Господу, затеяв такое? — мысленно корю я себя, однако тут же себе возражаю — А к кому же еще мне обращаться на этом пороге? И разве не говорили мы с Кассандрой об истинной доброте и подлинном милосердии Господа, являющего милость свою и праведникам, и падшим?
"И потом — эта мысль окончательно укрепляет меня в моем решении — мы ведь с Егором хотели когда-то венчаться в этом храме… " — у меня не хватает слов, чтобы ее закончить, но сердце мое понимает, что я имею в виду, и бьется радостно, оно сейчас рвется в храм, мое несчастное сердце.
Так могу ли я отказать ему в этой последней малости?…
Он высаживает меня прямо у храмовой ограды и, категорически отказывается от предложенных денег — Спасибо — только и говорю я ему на прощанье — Не на чем — весело отвечает он мне, и вдруг резко посерьезнев, от чего сразу кажется старше, добавляет — Держитесь. Нет в жизни безвыходных ситуаций, я точно знаю.
— Кроме смерти — не удержавшись, отвечаю я, и глаза его становятся совсем серьезными, мне кажется даже: после моих слов, в них всплеснулась какая-то давняя боль.
— А это — к нему — он кивает головой в сторону распахнутых ворот храма.
— Только к нему. И никак иначе.
Машина, легко сорвавшись с места, уносится в сияющий огнями широкий коридор Комсомольского проспекта, а я спешу к храму.
Слава Богу, окна его еще светятся мягким светом сотен мерцающих свечей, значит, служба еще не окончена.
Под сводами храма многолюдно.
Возможно, что сегодня какой-то церковный праздник, а быть может теперь здесь всегда так.
Большое скопление людей всегда действует на меня угнетающе. Не любила я прежде и многолюдных молений, всегда стараясь выбрать такое время для молитвы, когда в церкви поменьше народу.
Но сегодня толпа молящихся действует на меня удивительно благотворно.
Я словно растворяюсь в плотной массе людей, возносящих к Господу каждый свои просьбы, и становлюсь незаметной со своими черными греховными помыслами и намерениями.
Меня никто не замечает, и скоро я тоже перестаю замечать людей вокруг себя.
Какое-то необыкновенное доселе неведомое мне чувство охватывает меня.
Кажется мне, словно растворяюсь я в каком-то пространстве, пронизанном теплом и неярким золотистым свечением. И вроде бы нет в этом пространстве никого: ни людей, ни предметов, ни суровых ликов на древних иконах, ни трепещущих огоньков лампад и свечей; и меня самой, в привычном мне физическом обличии тоже нет, но тем не менее все воспринимаю я, все ощущаю, и не чувствую себя одинокой, потому что знаю точно, что все окружающее меня пространство населяют десятки подобных мне.
