Эдуард Тополь - Кремлевская жена
Но как же быть? Как мне помочь ему, как вытащить?
Я сама не заметила, как забегала по кухне, словно тигрица в клетке. Черт возьми, как некстати я довела Горячеву до бешенства! И мальчика – такого мальчика! – подвела под монастырь! То есть он бы и без меня угодил в тюрьму со своими демократами, но если бы я была в фаворе у Горячевых, разве я не вытащила бы его из любой тюряги? А теперь… Но я буду носить ему передачи! Да! Да, я поеду за ним – куда бы они его ни заслали! Я поеду в Сибирь, в Казахстан, на Колыму! Все равно мне в Полтаве уже ничего не светит!
Я поселюсь возле лагеря, устроюсь на любую работу и буду носить Саше передачи, и буду писать за него ходатайства в Верховный суд!..
Но почему нужно ждать до лагеря? Почему я не могу принести ему передачу сейчас – в следственную тюрьму? Конечно! Идиотка, это же так просто!
Я подскочила к книжным полкам, поискала глазами и тут же нашла длинный ряд из двенадцати маленьких светло-коричневых томиков подарочного издания Пушкина – каждый томик был в аккуратной картонной коробочке, как в футляре. Я лихорадочно сняла шестой том, вытащила книжку из коробки, открыла. В книге был конверт, в конверте – деньги. Не так уж много – всего сто двадцать рублей. Нежирно вы живете, майор Гольдин, сразу видно, что взяток не берете, да и с кого вам брать?! Не с Ларисы же Горячевой! Но на передачу мне хватит. А теперь самое главное: найти, в какой Саша тюрьме.
Я сняла телефонную трубку и опять – который раз за сегодня! – набрала «02». В конце концов не мог же Власов по всем отделениям милиции разослать приказ о разжаловании старшего лейтенанта Анны Ковиной и увольнении ее из милиции! Это не так делается, его приказ ушел только в Полтаву…
– Алло, – сказала я в трубку деловым тоном, – это старший лейтенант Ковина, следователь Полтавского угро. Площадь Революции – это у нас в Москве к какому району относится?
– К Свердловскому… – ответила милицейская телефонистка.
– Тогда мне дежурного по Свердловскому району.
– Соединяю.
И в трубке почти тотчас прозвучал мужской голос:
– Милиция. Старший лейтенант Курчаткин слушает.
– Добрый вечер, товарищ Курчаткин. Это следователь Ковина из Полтавского угро. Не в службу, а в дружбу – не окажете ли услугу?
– А что такое? – настороженно спросил голос.
– Да вот у нас ЧП, понимаете. Гоняемся в Полтаве за вооруженной бандой и вышли на одну наводку. И я по этой наводке прилетела в Москву допросить одного человека. Но надо же случиться такому совпадению – оказывается, его как раз сегодня замели в вашем районе, на площади Революции. Чижевский Александр. Не глянете, где он под следствием содержится, а, милый?
– Мы таких справок по телефону не даем…
– Да я знаю! Знаю! Мы в Полтаве тоже таких справок не даем. Но мне его допросить надо срочно! Выручи, старлей!
– А вы что – порядка не знаете? Езжайте на Петровку, к дежурному по городу.
– Да некогда же мне, милый! На Петровке пока заявку оформишь, пока прождешь…
– Ничем не могу помочь, извините.
И – отбой.
Вот сука! «На Петровку»! Как будто я без него не знаю! Но в том-то и дело, что на Петровке – Котов и Белоконь, которого я матом послала. Как же быть, елки-палки?
Впрочем, советские следователи не сдаются! Даже разжалованные! В конце концов в Москве всего три СИЗО – следственных изолятора, в которых держат до суда: «Бутырки», «Матросская тишина» и «Лефортово». И уже через двадцать минут, обзвонив «Матросскую тишину» и «Бутырки», я закадрила дежурного по «Лефортово» капитана Рашидова.
Кавказский человек, он не устоял против моего грудного голоса с глубоким и томным придыханием:
– Рашидов? Знакомая фамилия. Вы, случайно, не кончали Воронежское высшее?
– Нет, дарагая! – отвечал он с кавказским акцентом. – К сожалению, не канчал. Но мне ваш голос тоже зынаком. Ви не были на афицерских сборах в Мытищах? Ви такая високая брюнетка…
Пофлиртовав еще пару минут и почти договорившись о свидании, я сказала, что все зависит от того, как скоро я допрошу Александра Чижевского, арестованного сегодня на площади Революции. Без этого ни о каком свидании не может быть и речи.
– К сожалению, дарагая, у нас его нет, – с явным огорчением сказал Рашидов. – И ни в адной масковской тюрьме ви его не найдете – на это могу сразу паспорить!
– А где же он? На Лубянке? – вырвалось у меня.
– Тоже нет. Теперь политических в тюрьмах не держат. А то из-за этой гласности их родственники каждый день демонстрации устраивали, а иностранцы это на пленку сынимали. А теперь – все, у нас в тюрьмах нет палитических! И – никаких демонстраций, тихо. Даже есть время с интересной женщиной пагаворить…
– Мне ваш голос тоже нравится, товарищ Рашидов! – И я взяла быка за рога: – Давайте так, дорогой: вы мне скажете, где найти Чижевского, и тогда сразу, как только я его допрошу, мы встречаемся. Договорились? – Только я назначаю место! – тут же поспешил Рашидов.
– Конечно! Я не сомневаюсь, что это будет не самый худший ресторан в Москве…
– Гм! – прокашлялся Рашидов. – «Баку» устроит?
– Вполне устроит!
– Завтра в восемь?
– Годится!..
– Теперь бери карандаш, дарагая! Пиши! – уже по-свойски распорядился Рашидов. – По Павелецкой дороге едешь до остановки «Пески». А там спрашиваешь Филановский монастырь. В этом монастыре теперь лечебный изолятор для алкашей. Все ясно?
– Ясно! – тут же прозрела я. – Спасибо, дорогой, целую!
И действительно, до чего же просто – держать политических не в тюрьмах, а в лечебно-трудовых изоляторах для алкашей. Ни один западный журналист не допрет!
День четвертый
Понедельник, 12 сентября 1988 года
25
10.25
В трех продмагах не было ни черта – только кефир, плавленые сырки и консервы «Килька в томате». Еще в двух продавали говяжьи почки и сливы, но за ними стояли такие длинные очереди, что я махнула рукой и поехала на колхозный рынок. Там, озверев от 25 жутких цен и наглости кавказских торговцев фруктами, я купила яблоки, творог, половинку вареной курицы, круг домашней колбасы, плитку шоколада «Молочный» и только к десяти поспела с тяжеленной сумкой на Павелецкий вокзал. Но как назло в расписании электричек оказалось часовое окно, пришлось ждать, прячась от дождя в метро, потому что весь вокзал был огорожен забором – ремонт. Потом – электричка, которая еле тащилась под жалостливые песни молодых и наглых калек:
Я оставил ногу
В Афганистане,
Братьям-афганцам
Я ногу подарил.
Граждане-товарищи!
Русские люди!
Подайте сколько можете
Воинам своим…
Короче, только к полудню я добралась до «Песков», но и тут выяснилось, что три облезлых автобуса, мокнувших под дождем на привокзальной площади, никуда не едут – у водителей обед. Выматерившись, я села в такси – слава Богу, у меня еще оставалась тридцатка.
