Александр Новиков - Записки уголовного барда
Говорим еще несколько минут. О Богдашове нет никаких сведений. Если будет возможность, зайдет завтра. Из разговора узнаю, что по моему «делу» создана большая группа. Работает в Свердловске, Москве и Уфе. В группу входит наружка, прослушка, провокаторы, подсадные и прочие. Задача – любой ценой собрать материал большой и громкий. Находится на контроле высшего руководства МВД и идеологического отдела ЦК КПСС.
Парень уходит. Ситуация понятна.
Поздним вечером рассказываю обо всем сокамернику.
– Как ты думаешь, зачем он приходил?
– Да это засланный! Не вздумай ничего от него брать и не верь ни одному слову. Ничего через него не передавай.
Пермяков горячится, убеждает в ментовском коварстве, приводит примеры. Засыпаю все-таки при своем мнении. Считаю парня порядочным, не желающим брать общий грех на душу.
– Может, все-таки попробовать через него маляву домой передать?
– Ты что? Только через меня!
– Давай, ты по своей линии, он – по своей.
– А как ты узнаешь, через кого дошла? Головой думаешь? Тебе мент предлагает, и ты согласен. А я предлагаю – ты не хочешь.
– Ладно, напишу.
– Не сейчас. Утром перед проверкой напишешь. Ночью может быть шмон.
Встаю рано. Беру тетрадь, отворачиваюсь спиной к двери. Мелко, на узенькой полоске вывожу приветствие. Успокаиваю, как могу. Вру, что все не так страшно, что все обойдется. Еще какие-то житейские мелочи, ласковые слова… Полоска кончилась. Сворачиваю в тонкую трубочку – получается что-то вроде спички.
– Заклей в полиэтилен, – сонно советует Пермяков, – я чужие малявы не читаю.
Заворачиваю в клочок от полиэтиленового мешка, оплавляю края спичкой, протягиваю ему.
– Отдашь перед самым уходом, мало ли чего… Чтоб мне крайним не быть.
Голос коридорного за дверью:
– Новиков, готовься, на выход!..
Привычно собираюсь. Сую в рукопожатии записку. Лязгают ключи, взвизгивает дверь.
– Новиков, на коридор! Руки за спину.
Целый день допрос. Трудный, настырный. Шантаж, угрозы, полив грязью. В отношении моих знакомых то же самое.
– Они тебя уже давно сдали! Раскололись, а ты их выгораживаешь. Расскажи, и нет смысла тебя держать – пойдешь под расписку. Будешь упорствовать – пеняй на себя. Будете все сидеть на одной лавке!
Весь день в этом духе. В минуты самых сладких обещаний вспоминаю безымянного полковника и выполняю его напутствие. Про себя же все чаще думаю: скорей бы уже в тюрьму. Там хоть все понятно будет.
Допрос заканчивается затемно. Прямо из кабинета ведут в «воронок». Один наручник защелкнут на моей руке, другой – на руке конвойного. Еще один идет спереди, держась за кобуру.
«Воронок» совсем пустой, но почему-то опять заталкивают в стакан. Руки застегивают за спиной.
– Начальник, сними браслеты, все равно в клетке сижу.
– Не положено.
– Я что, особо опасный?
– Говорят, хуже! А-га-га-га!…
На следующий день Ралдугин вне себя. Орет, стучит кулаками по столу. Понимаю, что дело идет к развязке. Жду не столько обеда и передышки, сколько вчерашнего парня. Но он больше не появляется. Над шлюмкой казенного обеда терзаюсь в догадках: кто это был? зачем? можно ли было верить? почему исчез?
После трапезы – снова на допрос. Пришел какой-то хмырь в кожаном плаще и кожаной шляпе. Ралдугин знакомит: «Онищенко Олег Андреевич. Это будет ваш следователь».
Теперь допрашивают хором. Онищенко – добрый, пишет. Остальные – злые, орут и грозят. Особо усердствует кривоносый Шистеров. Он ростом самый маленький, потому изо всех сил старается казаться самым злющим. Но человек он не злой. Актер – никудышный. А потому выходит больше смешно. Разговоры о песнях закончились. Теперь только об аппаратуре. В дымном воздухе кабинета эхом летает слово «хищение».
Вечером еду в «воронке», до треска набитом разношерстным людом. Это собранные по районным судам. Кто-то уже осужден, кому-то предстоит ехать завтра. Прямой рейс в тюрьму. Персонального транспорта для меня не нашлось, а потому по чьему-то приказу заскочили за мной и, делая крюк, следуют в ИВС. Еду не в общей «хате», а как всегда в отдельной клетке с застегнутыми за спиной руками. Все жилое пространство – полметра на полметра, потому ноги втискиваются только по диагонали. Машину болтает из стороны в сторону. Бьюсь о стены плечами, иногда лбом и затылком. Ничего не поделаешь – инструкция. Прямо над головой маленькая решетка. В нее периодически по очереди заглядывают конвойные – «хоть посмотреть на Новикова».
В дежурке – обыск догола. Опять грохочущий бачками, дымный, вонючий коридор с осклизлым полом. Иду в сопровождении коридорного старшины с нехорошим предчувствием. Навстречу ведут арестованных.
– Новиков, стой!
Останавливаюсь. Сопровождающий орет на группу:
– Стоять! Лицом к стене! Глаза вниз! Не смотреть по сторонам!..
Группа распластывается по борту.
– Новиков, пошли.
Прохожу мимо. Все косятся исподлобья. Кто-то из них шепчет:
– Здорово, Санек… У тебя хата стремная, имей в виду.
– Молчать! Сейчас покажу «нестремную»!
– Санек, слышь, хата – кумовская… – снова шепчет стоящий у стены.
– Понял, – бросаю на ходу.
Подходим к моему жилищу. Коридорный распахивает дверь – влетаю пулей. В камере пусто.
– А где этот?
Старшина вглядывается в дальний конец коридора, озирается назад и лениво бросает:
– Увезли, наверное…
– Что, больше не вернется?
Он медленно затворяет дверь и произносит в щель:
– А зачем ему? Он свое дело сделал.
Ни грохота двери, ни лязга ключей я уже не слышал. Это был урок. Хороший урок.
Ночь напролет лежу на спине с закинутыми за голову руками. Мысли вертятся бешеной каруселью.
«…Эта тварь придет ко мне домой. Записка написана моим почерком. Ему поверят. Расскажет кучу небылиц. Попросит ответ. Дома ни о чем не подозревают. Вотрется в доверие к друзьям. Эх, тварь, тварь…»
На допрос еду с желанием бросить в лицо Ралдугину свидетельства его топорной работы. Изменить ничего не удастся, но хотя бы в качестве облегчения. Посреди его очередной тирады вставляю:
– Вы говорите и агитируете теми же словами, что и подсаженный ко мне тихарь Пермяков. Грубо вы работаете – он мне уже надоел, дайте другого.
Ралдугина передергивает, на миг отводит взгляд, старается не подать вида. Но чувствую – попал.
– Это ваши личные фантазии. Мы такими глупостями не занимаемся, – врет Ралдугин, краснеет и добавляет: – Может, кто-то из оперативников… Или другое ведомство. Но это не я. Не мы.
Карты розданы, масти вскрыты. После недолгих препирательств предъявляют обвинение. Читаю, подписываю.
– Когда в тюрьму?
– Чего вы так спешите? Нужно еще санкцию прокурора получить. Может, он ее не подпишет, хе-хе… После обеда обещал, подождем. Может быть, вас свозить к нему придется.
