Маргарет Этвуд - Рассказ Служанки
– Нет, – говорю я. – Кто все эти женщины?
– А, – говорит он. – Ну, некоторые – настоящие профи. Рабочие девушки, – смеется он, – как в старые времена. Их не удалось ассимилировать, и к тому же большинство предпочитают трудиться здесь.
– А остальные?
– Остальные? Ну, у нас неплохая коллекция. Вон та, в зеленом, – она социолог. То есть была. Вон та – адвокат, вон та – бизнес-леди, какая-то начальница; то ли сеть закусочных, то ли гостиницы. Говорят, с ней можно неплохо поболтать, если только поболтать и охота. Они тоже предпочли остаться здесь.
– Чему предпочли? – спрашиваю я.
– Альтернативам, – говорит он. – Ты бы, может, и сама предпочла – тому, что имеешь. – Он робеет, он нащупывает, он хочет комплиментов, и я понимаю, что серьезный разговор окончен.
– Не знаю. – Я делаю вид, что раздумываю. – Наверное, трудная работа.
– Надо за весом следить, это уж точно, – говорит он. – Тут с этим строго. Набираешь десять фунтов – сажают в Одиночку. – Это он так шутит? Скорее всего, но я не хочу знать. – Итак, – продолжает он, – дабы ты прониклась местным духом, – как насчет капельку выпить?
– Мне не положено, – говорю я. – Вы же знаете.
– Один раз не повредит, – отвечает он. – И к тому же это подозрительно, если ты не пьешь. Здесь не действуют табу на никотин и алкоголь. Видишь, у них тут есть свои плюсы.
– Ладно, – говорю я. Втайне мне нравится эта мысль, я уже столько лет не пила.
– И что же ты будешь? – спрашивает он. – У них тут все найдется. Импортное.
– Джин с тоником, – отвечаю я. – Только, прошу вас, некрепкий. Я не хотела бы вас позорить.
– Тебе это не удастся, – ухмыляется он. Встает; а затем, к моему изумлению, берет мою руку и целует в ладонь. И направляется к бару. Можно было подозвать официантку, они тут встречаются, в одинаковых черных мини-юбках с помпонами на грудях, но официантки, видимо, заняты, и залучить их непросто.
И тут я вижу ее. Мойру. Она и еще две женщины стоят у фонтана. Я вглядываюсь опять – точно ли она; я гляжу в ритме сердца, молниеносным движением глаз, чтобы никто не заметил.
Наряду нее бредовый – черный, из когда-то блестящего атласа, много повидал на своем веку. Без бретелек, изнутри корсет подталкивает кверху груди, но платье Мойре не совсем по размеру, велико, и одна грудь вспухла наружу, а вторая нет. Мойра в рассеянности дергает край выреза, тянет повыше. На спине болтается кусок ваты – я вижу, когда Мойра полуоборачивается; похоже на гигиеническую прокладку, которую надули, как попкорн. Я так понимаю, это хвост. К голове пришпилены уши – кроличьи или оленьи, так сразу и не скажешь; одно вислое – потерян крахмал или каркас. Черный галстук-бабочка, черные сетчатые чулки и черные туфли на высоченном каблуке. Мойра всю жизнь ненавидела каблуки.
Весь этот костюм, антикварный и вздорный, напоминает мне что-то из прошлого – не помню что. Театральная пьеса, мюзикл? Девочки, на Пасху переодетые в кроликов? А здесь он что значит, почему считается, что кролики сексуально привлекательны? Как может кому-то нравиться эта драная тряпка?
Мойра курит. Затягивается, передает сигарету женщине слева; та вся в красных блестках, с длинным острым хвостом и серебристыми рогами; дьявольский костюм."
Вот Мойра скрестила руки под проволочной грудью. Переступает па одну ногу, на другую – наверное, ноги болят; спина чуть сутулится. Без интереса, без единой мысли Мойра огладывает зал. Очевидно, картина знакомая.
Я молю ее посмотреть на меня, увидеть меня, но глаза ее скользят по мне, словно я очередная пальма, очередное кресло. Я так сильно умоляю – она должна обернуться, должна поглядеть на меня, пока не подошел какой-нибудь мужчина, пока она не исчезла. Одна женщина с нею, блондинка в короткой розовой пижамной курточке, отороченной драным мехом, уже присвоена, уже вошла в стеклянный лифт, уже вознеслась и исчезла. Мойра опять вертит головой – вероятно, оценивает перспективы. Наверное, трудно вот так стоять, невостребованной, как на школьной дискотеке, незамеченной. На сей раз ее взгляд спотыкается на мне. Она меня видит. Ей хватает ума не показать.
Мы смотрим друг на друга, лица пусты, безразличны. Затем она совсем чуточку дергает головой вправо. Забирает сигарету у женщины в красном, подносит к губам, рука на миг замирает в воздухе, пальцы растопырены. А затем Мойра отворачивается.
Наш старый знак. У меня пять минут, чтобы добраться до женской уборной, которая где-то от Мойры справа. Я озираюсь – уборной не видно. И я не могу так рисковать – без Командора встать и уйти. Я ничего не знаю, не знаю верных ходов, меня могут заподозрить.
Минута, две. Мойра неспешно шагает прочь, не глядя по сторонам. Ей остается надеяться, что я поняла и последую за ней.
Возвращается Командор с двумя бокалами. Улыбается мне сверху вниз, ставит бокалы на длинный черный кофейный столик перед диваном, садится.
– Развлекаешься? – спрашивает он. Он хочет, чтобы я развлекалась. Это же, в конце концов, развлечение.
Я улыбаюсь в ответ.
– Тут есть уборная? – спрашиваю я.
– Естественно, – отвечает он. Попивает из бокала. Не говорит где.
– Мне туда нужно. – Про себя я отсчитываю время: уже не минуты – секунды.
– Вон там. – Он кивает.
– А если меня кто-нибудь остановит?
– Покажи им ярлык. Все будет нормально. Они поймут, что ты занята.
Я встаю, ковыляю через зал. У фонтана спотыкаюсь, едва не падаю. Каблуки. Без поддержки руки Командора я теряю равновесие. Несколько мужчин оглядываются – по-моему, удивленно, а не похотливо. Я стою как дура. Сгибаю левую руку, нарочито выставляю локоть перед собой, иду биркой вперед. Никто ничего не говорит.
Глава тридцать восьмая
Я отыскиваю дверь в женскую уборную. На ней до сих нор витой позолотой значится «Дамская комната». К ней ведет коридор, у двери за столом сидит женщина, наблюдает, кто входит и выходит. Пожилая, в пурпурном восточном халате и с золочеными веками, однако я вижу, что она Тетка. На столе электробич, ремешок у женщины на запястье. Тут не забалуешь.
– Пятнадцать минут, – говорит она. Вручает мне прямоугольную пурпурную картонку из целой кипы на столе. Как примерочная в стародавних универмагах. Я слышу, как женщине за мной она говорит: – Ты здесь только что была.
– Но мне опять нужно, – отвечает та.
– Перерыв – раз в час, – говорит Тетка. – Ты знаешь правила.
Женщина возражает, в отчаянии канючит. Я толкаю дверь.
Я помню. Комната отдыха, залитая нежным розоватым светом, несколько мягких кресел и диван, на ткани – бамбуковые побеги лаймового цвета, а на стене часы в золотой филигранной оправе. Тут зеркала не убрали – одно, длинное, висит против дивана. Здесь ты должна понимать, как выглядишь. За сводчатым проходом – туалетные кабинки, тоже розовые, и раковины, и снова зеркала. Несколько женщин сидят в креслах и на диване: сбросили туфли, курят. Я вхожу, они смотрят. Пахнет духами, застарелым дымом и еще – рабочей плотью.
