Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...
– Товарищ Сосина! – остановил ее председатель.– Товарищ Сосина! Прошу подбирать выражения! – И вдруг грохнул кулаком по столу.– С меня довольно! Закрою заседание, если не будет порядка!
Нина Александровна поднялась.
– Товарищ Шубин безусловно прав,– сказала она и сделала полуоборот, чтобы направиться к дверям, но раздался размеренный голос слесаря Альберта Яновича.
– Я имею возможность отказаться от вопроса номер два,– проговорил он мирно.– Я имею намерение вносить предложение! Надо поддержать товарищ Петрову.– После этого он вдруг заговорил на чистом русском языке: – Следует дать Нине Александровне бумагу и ручку, чтобы она сейчас же написала заявление на квартиру.– Он обвел взглядом членов комиссии.– Стопроцентно уверен, что все мои коллеги с радостью проголосуют за Нину Александровну. Прошу вас сесть, товарищ Савицкая! – Он сделал неожиданную паузу.– На этом есть конец мой выступления…
Нина Александровна боялась посмотреть в сторону Сергея Вадимовича. Какие чувства переживал этот сильный, волевой и деятельный человек, когда за все время заседания его фамилия, фамилия крупного по таежнинским масштабам руководителя, ни разу не была названа и мало того – все вели себя так, словно Ларина на заседании и не было? Нина Александровна готова была провалиться сквозь землю, ей хотелось, схватив Сергея Вадимовича за руку, увести его из зала, но она не могла и пошевелиться, думая только об одном: «У меня уж был затрушенный, несчастный муж!»
– Слово имеет товарищ Вишняков!
«Железный парторг» на любом заседании выступал последним; это объяснялось тем, что более четырех десятков лет он всегда «подводил итоги» и все никак не мог отрешиться от этой руководящей привычки. Сейчас он резко поднялся с места, оправив гимнастерку, трубно произнес:
– Разрешите!
Он стоял как на параде – с квадратными плечами, стройный, несмотря на свои шестьдесят пять лет, чисто выбритый, волевой, с прямым взглядом и добрыми морщинами возле твердых губ.
– Разрешите мне, товарищи!
Вишняков еще раз одернул застиранную, почти белую гимнастерку, пальцы правой руки сунул за широкий ремень, а левой рукой сделал в воздухе странный укороченный жест, который, казалось, не мог принадлежать человеку такого высокого роста, как «железный парторг».
– Товарищи! – начал Вишняков.– Товарищи! Мне выпала нелегкая доля работать вместе с директором Тагарской сплавной конторы Прончатовым Олегом Олеговичем. Многие из вас знают товарища Прончатова, в курсе его многих недостатков, поэтому я ответственно заявляю, что товарищ Ларин, будучи большим другом товарища Прончатова, имеет те же недостатки, что и директор Тагарской сплавной конторы, которого по недоразумению хотят назначить управляющим комбинатом…– «Железный парторг» опять сделал укороченный жест, надменно усмехнулся.– Прончатов утверждает, что осуществляет принцип социализма: от каждого по его способностям… Врет! Он работает из карьеристских побуждений… Какой отсюда мы делаем вывод? А вывод, товарищи, такой, что товарищ Ларин недалеко укатил от товарища Прончатова. Я могу привести факты, но они всем хорошо известны… В равной мере, товарищи, я протестую против вселения в новый дом товарища Булгакова, который по моральной линии начинает терять партийность.– Он поднял палец, грозно взмахнул им в воздухе.– Новый дом надо передать скромной труженице, активному депутату райсовета, доброму, отзывчивому человеку товарищу Нине Александровне Савицкой. Пусть лучшие жилищные условия вдохновят Нину Александровну на новые трудовые подвиги!
Вишняков сел, поправил тугой воротничок гимнастерки, усмехнувшись чему-то, затих в прямой и безмятежной позе – правильный, честный человек, открытая душа, распахнутое сердце, голубые глаза. Когда «железный парторг» окончательно затих, на противоположном торце стола раздалось блаженное хмыканье, заскрипел стул, и старшина катера Симкин врастяжечку произнес:
– Записать дом за Ниной Александровной – и точка!
Именно в это мгновение раздался длинный и громкий телефонный звонок, врач Альбина Семеновна жадно схватила трубку, прижала к уху. Сначала всем показалось, что произошло что-то серьезное, даже страшное, но напряженное лицо Альбины Семеновны начало постепенно смягчаться, продолжая слушать, она легкими движениями свободной руки уже поправляла волосы. Телефонную трубку положила медленно, выпрямилась, удобно устроилась на стуле и только теперь зряче посмотрела в зал и на соседей.
– По-моему, вопрос ясен,– деловито проговорила Альбина Семеновна.– Надо рекомендовать исполкому дать квартиру товарищ Савицкой, если она, конечно, напишет заявление…
– Подвожу итоги,– весело заговорил председательствующий Белобородов-Карпов…
В поссоветском коридоре по-прежнему было тихо и напряженно, темно и душно, женщины шептались, нервно ежились, некоторые торопливо курили. Нина Александровна после светлого зала для заседаний не сразу заметила директрису Белобородову и преподавателя физкультуры Моргунова, которые стояли в противоположном конце коридора. Директриса что-то оживленно говорила, Моргунов охотно и громко смеялся. Увидев Нину Александровну, директриса прервала разговор, а преподаватель физкультуры обрадованно бросился навстречу.
– Ну, поздравляю, Нина Александровна! – заговорил он.– По лицу Сергея Вадимовича вижу, что дело выиграно… Позд-равляю вас, Сергей Вадимович!… Ох, а мне все это еще предстоит!
– Бог не выдаст, Шубин не съест! – серьезно сказал Сергей Вадимович и пожал руку Моргунову, потом Белобородовой.– Должен сказать вам, товарищи, что на меня сия процедура произвела большо-о-о-е впечатление. Люкс! – Пошучивая, Сергей Вадимович положил руку на плечо Нине Александровне.– Вот кому предписана новая квартира! Нинусь, ты молод-ца! Мне все время хотелось кричать: «Шайбу! Шайбу! Шайбу!»… Дозвольте вас всенародно облобызать…
Сергей Вадимович ласково поцеловал в щеку жену.
– Я бегу, у меня навигация!
– Погоди, Сергей,– попросила Нина Александровна и взяла мужа под руку.– Я провожу тебя, вот только поздравлю Ивана Алексеевича с законным браком… Давай лапищу, Иван! Люция – хороший человек. Ты с ней будешь счастлив…
Спустившись с высокого поссоветского крыльца и продолжая держать Сергея Вадимовича под руку, Нина Александровна молча пошла рядом с ним, глядя перед собой,– прямая, напряженная. Пройдя два квартала по главной улице, она легким движением руки повернула Сергея Вадимовича в узкий и короткий переулок. Он сначала удивленно остановился, но, взглянув в побледневшее лицо Нины Александровны, беспрекословно пошел за ней. Теперь было заметно, какое у него усталое лицо. Сергей Вадимович работал с шести часов утра: успел побывать на рейде и в мехмастерских, провести диспетчерское совещание, десятки телефонных разговоров, принять уйму посетителей, решить кучу организационных и технических вопросов, поругаться с районным и областным начальством. Он долго не мигая наблюдал за Ниной Александровной, затем тихо сказал:
– Ты на меня еще никогда так не смотрела, Нина. Я понимаю: случилось что-то серьезное, но не знаю что… Объясни,пожалуйста, если можешь…
– Могу,– ответила она.– Дай только собраться с силами… Над левым плечом мужа сияло высокое чистое небо, на котором был распят крест заброшенной таежнинской церквушки; а верхней перекладине креста сидела взъерошенная сорока, Цеплялся за прозрачное облако обмылочек луны, дожившей до середины дня, воздух по-прежнему был неподвижен, мороз пощипывал мочки ушей. От Нины Александровны и Сергея Вадимовича падали на мерзлую землю резкие тени, и та тень, которая принадлежала Нине Александровне, была на полголовы выше мужской.
– Что с тобой, Нина? – переспросил Сергей Вадимович. Нина Александровна почувствовала, как стало горячо глазам, в горле сделалось узко, но плакать ей было невозможно: глаза были подведены черной французской краской и по щекам потекли бы серые грязные струйки. Поэтому она глубоко вздохнула, переждав спазму в горле, тихо сказала:
– Сергей, я не хочу переезжать в новый дом!
– Почему не хочешь? – тоже тихо, без удивления спросил Сергей Вадимович.– Почему?…
После этого Нина Александровна не справилась с собой – заплакала, хотя никогда не могла предположить, что с ней может случиться такое на улице. Плакала она по-настоящему – крупными и горькими слезами,– но одновременно с этим старалась вспомнить, когда плакала в последний раз, и получилось, что это было еще в школьные годы от безнадежной любви восьмиклассницы к сорокалетнему преподавателю математики, С тех пор Нина Александровна не пролила ни единой слезинки, а вот теперь ревела белугой перед собственным мужем, который растерянно переминался с ноги на ногу, но молчал, не зная, что сказать и сделать, беспомощный, как и всякий мужчина перед женскими слезами.
