Юрий Поляков - Гипсовый трубач: дубль два
– А потом?
– Потом велел бы сдать в казну яйца Фаберже, пожертвовать на детские дома, богадельни, космос, кинематограф и отпустил бы. Они же не виноваты, что время выбрало их! Но вернемся к Борису. Простившись с женой как с другом, он отправляется в офис. Охрана серьезная: две, нет – три машины сопровождения. Сирена. Встречная полоса. Бешеная скорость. Почти как у президента. У меня всегда такое впечатление, что наш президент мчится на пожар: чуть опоздает – и все сгорит, сгорит Государство Российское к чертовой матери! Прямо обербрандмейстер какой-то! Но, конечно, у нашего Бори все чуть-чуть скромнее, – чтобы Кремль не сердить. Вот он входит в свой офис, шутит с хорошенькой секретаршей, безнадежно влюбленной в шефа.
– Так уж и безнадежно?
– Кокотов, вернитесь в реальность! Боссы, которые между деловыми переговорами петрушили, гремя золотыми цепями, своих секретарш на столах заседаний всего за одну зарплату и отдых в Анталии, давно в прошлом. Нет, наш Борис не таков, да и секретарши теперь другие – новое поколение. Некст! Конечно, они в принципе не против, но с обязательным социальным пакетом: квартира, машина и высокооплачиваемый статус секс-сподвижницы. Опять, коллега, вы меня тянете к животному низу своими дурацкими вопросами.
– Я?!
– Ну не я же! И вот Борис входит в свой обширный кабинет – не меньше, чем у этого поющего мастифа Скурятина. На видном месте портрет свекра-благодетеля. Рядом снимок Ирки Купченко, то бишь мамочки. По какой-то неуловимой примете ясно, что ее уже нет в живых, и она совсем недолго наслаждалась богатством сына. Секретарша докладывает, что звонили такие-то и наша Юля. Как, кстати, ее фамилия?
– Фамилия? Допустим, Зорина…
– Тогда уж давайте сразу – Рассветова, Туманова или Закатова… Что ж вы, писатели, нормальной фамилии придумать не умеете! Все они у вас как из хлорвинила: Ракитина, Ивина, Сосновская… Кстати, вы не замечали, что сочиняющие под своей родовой фамилией пишут лучше тех, кто взял псевдоним?
– Не замечал, – поджал губы Аннабель Ли.
– Думайте, думайте! Я на грани отчаянья от такого соавтора!
– А если – Обоярова…
– Обоярова? Что-то знакомое. Неплохо. Но это ее девичья фамилия?
– Конечно, – смутился писодей..
– А как ее звать по мужу… по Косте?
– М-м… Допустим, Понявина?
– Костя Понявин. Неплохо, но больше подходит удачливому барыге, знаете, такому метр с кепкой, но на высоких каблуках и заносчивому.
– Знаю… – оторопел Кокотов. – А если – Оклякшин?
– Оклякшин? Отлично! Теперь то, что надо: энергичный, пьющий, толстый неудачник. Итак, секретарша сообщает Борису, что звонила какая-то Оклякшина, оставила свой телефон. «Соединить?» – Вопросительный взгляд. «Оклякшина? Кто это? – Гримаса олимпийца, потревоженного комаром. – Не помню. Не надо. Что у нас там еще?»
– А зачем так сложно? – удивился писодей.
– Учитесь, пока я жив! Эта оттяжка дает нам возможности показать семью Оклякшиных, так сказать, в экстремальной ситуации. Юля ждет ответного звонка, волнуется, думает: «Помнит или забыл?»
– Сердится на дочь, занимающую телефон… – добавил бытовой красочки писатель.
– Не надо. Это уже белые тапочки с зубным порошком. У каждого давно свой мобильник. Мне Шура Ширвиндт как-то хороший анекдот рассказал. Бомж внимательно роется в помойке, вынимает сотовый, звонит: «Вась, рокфор не ищи, я уже нашел целую головку!» И вот она ждет, ждет, а он не звонит, не звонит…
– А зачем она ему вообще позвонила? – поинтересовался писатель.
– Что? – Жарынин глянул на соавтора, и его лысина сморщилась в мысленном недоумении. – Да, действительно! Хорошо, что вы заметили! Я как-то упустил. Все-таки геополитические битвы за накрытым столом не проходят бесследно. Для того, чтобы после стольких лет разлуки позвонить, нужен очень веский повод.
– Вот и я так думаю, – кивнул Андрей Львович, скупо ликуя оттого, что и ему удалось прижучить спесивого режиссера.
– Ваша версия?
– Моя… Э… э… Она решила сообщить, что Варя – его дочь…
– Зачем?
– Так… чтобы знал.
– Коллега, мы с вами не мыльный сериал сочиняем – мы пишем настоящее фестивальное кино! Понимаете разницу?
– Понимаю. Допустим, Варя случайно узнала, что она неродная дочь Кости, и требует, чтобы мать познакомила ее с настоящим отцом.
– Как она узнала?
– Подслушала ссору родителей – стенки в квартирах тонкие…
– Это неплохо. Но зачем просить мать? Она сама может явиться к собственному отцу. У меня был приятель, поэт – Володя Блонский. Он умер. Давно. Еще при советской власти. Перепил на днях литературы. Упал прямо в поле, когда местный председатель колхоза объяснял преимущество безотвальной вспашки земли. Володя много ездил по городам и весям Советского союза, читая в библиотеках и красных уголках стихи. Сначала, как положено, стихотворение про родину. Как называлось такое стихотворение?
– Паровоз.
– Правильно. А потом – только про любовь!
Эх, давай убежим за околицу!
Столько тайны во взгляде твоем!
Ничего, что стерня остро колется,
Боль с любовью повсюду вдвоем…
Вы понимаете, что после таких стихов редкая библиотекарша, заждавшаяся своего начитанного принца, ложилась спать одна. И вот как-то иду я по Дому литераторов и вижу: он обедает с юной красоткой. Подмигиваю. А Володя встает и представляет: «Знакомься, Дима, моя дочь Валя из Сасова…» – «Откуда?» – «Это город такой, там сасовское подполье было…» – робея, сообщает милая девушка. Оказалось, когда дочери пришло время взрослеть и поступать в вуз, мать-одиночка, директор библиотеки, открылась, что родила ее от известного поэта Блонского. Валя поехала в Москву и нашла отца. Он с трудом вспомнил молоденькую сотрудницу абонемента, не устоявшую когда-то перед его стихами, и растаял. Своих-то детей не завел. Жена Регина была выше Блонского на голову, курила сигареты в длинных мундштуках и профилактически била бедного Вову перед каждой командировкой различными кухонными тяжестями, норовя попасть по изменным частям тела. И вот, едва успев снять дочери комнату, он уехал в ту злополучную командировку на Полтавщину. По возвращении Володя хотел определить Валю в Литературный институт, куда обычно писатели засовывают своих детей, лишенных отчетливых способностей. Что послужило причиной внезапной смерти, тяжкое украинское хлебосольство или очередные зверские проводы, которые устроила ему Регина? – Неизвестно. А может, просто сердце не выдержало радости обретения единокровной дочери…
– М-да… Я дружил с Володей! – вздохнул Кокотов. – Он занял у меня перед той командировкой десять рублей. А с Региной потом жил мой приятель Федя Мреев…
– Нет, мне этот поворот вообще не нравится, – поморщился игровод. – Варька не должна ничего знать про отца. Юлия звонит Борьке по другой надобности. По какой? Думайте! Скоро придут супостаты!
– Ей нужны деньги!
– Деньги нужны всем, но мало кто звонит из-за этого через двадцать лет мужчине, который лишил тебя невинности и бросил на сносях. А наша Юлия для этого слишком горда. Думайте!
– Может, так: ее уговаривают одноклассники. Они хотят собраться, скажем, к двадцатилетию окончания школы и мечтают, чтобы пришел Боря.
– Зачем?
– Соскучились…
– …по его деньгам? Допустим. И тут кто-то вспоминает, что у Юлии с Борисом был роман, просят ее позвонить. Все же просто спятили с этими «одноклассниками. ру». Нет, не годится!
– Почему?
– Потому. Думайте еще!
– А Костя знает, чей ребенок? – спросил писодей.
– Думаю, да… Юля же у нас гордая, она ему рассказала.
– Тогда все очень просто: Костя начал очередное дело, взял кредит у бандитов, разорился, его поставили на счетчик, и он умоляет Юлю попросить денег у Бориса…
– Кокотов, дайте я вас поцелую! Вы молодец! – И Жарынин действительно облобызал соавтора, обдав запахами табака и алкоголя. – Отлично: позвонить ее просит Костя, жалкий неудачник и мозгляк. Сначала она, конечно, гневно отказывается, даже оскорбительно хохочет: ни за что! Муж падает на колени, объясняя, что в опасности семья, и прежде всего юная Варвара. Это отрезвляет Юлию. Она ходит по комнате, постепенно смиряясь с мыслью об унизительном звонке, при этом в ее памяти всплывает первая ночь любви с Борисом… Где?
– Может, на даче?
– Господи, ну почему, почему все грехопадения происходят у вас на осенних или зимних дачах? Это же холодно и противно. Банально наконец! Кокотов, место их первой близости – за вами! Думайте!
– Хорошо.
– И вот Юлия решается, узнает номер телефона, соединяется с секретаршей. Та, конечно, вежливо хамит и обещает передать шефу, что звонила некая Оклякшина. Юля ждет ответа, надеясь и трепеща, баюкая в ладонях безмолвный мобильник. Она вздрагивает от каждого шума. Костя уж и сам не рад, понимая, какую бурю воспоминаний вызвал в жене. Он ревнует.
