Ирвин Шоу - Любовь на темной улице (сборник рассказов)
Как это ни странно, я не рассердился на нее. Мне, конечно, было больно, я был потрясен, и одно время даже хотел уехать навсегда из Нью-Йорка, начать все сызнова где-нибудь в другом месте, но, увы, я беспокоился гораздо больше из-за нее, чем из-за самого себя. Я постоянно видел перед собой Кэрол, — такую хрупкую, чистенькую, совсем еще девочку, в окружении докторов, полицейских, репортеров, к тому же ей приходилось выходить на сцену перед пожиравшими ее глазами, жадной до сплетен, все новой и новой публикой, и такая картина не давала мне спать по ночам. Ну а что касается ее карьеры, то с ней все покончено, — так считал я. После пяти дней вынужденного одиночества в пустом отеле, когда почти постоянно думал только об одной Кэрол, я начал лихорадочно размышлять, чем же могу ей помочь.
«Любовь, — начинал открывать я для себя, — не прекращается, когда это для кого-то очень удобно, только потому, что в один прекрасный день ты разворачиваешь за ланчем газету и видишь фотографию своей девушки на первой полосе».
Я уже хотел сесть в машину и рвануть в Бостон, чтобы на месте определить, чем я мог бы помочь Кэролин, когда вдруг вспомнил, что Чарли Синклер играет с ней в одном спектакле. Вначале я позвонил Гарольду Синклеру на работу, чтобы получить от него номер телефона его брата и потом вызвал по телефону лично Чарли в Бостоне. Перед тем, как приехать в этот город, нужно узнать, что там с Кэрол и можно ли ей чем-то помочь. У меня в голове теперь и мысли не было о женитьбе. Я отправлялся туда по другой причине: меня ждала миссия спасителя, — мрачно убедил я себя, и я не собирался приносить никакой жертвы.
— Привет, Питер, — услышал я голос Чарли, когда наконец-то нас соединили. — Что скажешь хорошего? — Казалось, он страшно удивлен моим звонком.
— У меня все хорошо, — сказал я. — Ну а как там дела в Бостоне?
— Впервые за последние две ночи оказался в своем номере, — сказал Чарли.
— Меня это не интересует, — нетерпеливо сказал я. Чарли Синклер человек легкомысленный и всегда мог ляпнуть что-нибудь не к месту. Может, именно поэтому он стал актером. — Как там Кэрол?
— Цветет и пахнет, — сказал Чарли. — Она такая молодчина, совсем не сломлена, может позировать для статуи, которая не льет слез, а держит в руке стаканчик с джином.
Я всегда считал, что ему нравилась Кэрол. Вдруг я понял, почему Кэрол всегда была такой немногословной по поводу окружающих ее театральных людей.
— Как там к ней относятся? — спросил я его, стараясь не терять терпения в разговоре с ним. — Я имею в виду партнеров по спектаклю.
— Все ужасно предупредительны с ней, — сказал Чарли, — можно подумать, что умер ее родной папочка, черт подери!
— Ее попросили написать заявление об уходе?
— Ты что, спятил? — удивился Чарли. — Они рвут на себе волосы за то, что не выложили ее имени лампочками на рекламном щите. Как ты думаешь, почему это у нас каждый вечер — аншлаг?
— Ты шутишь? — Я все еще ему не верил. — Знаю, что порой творится в театре, но это уже слишком.
— Шучу? — протянул он. — Да ты что! Когда она выходит на сцену, публика издает какой-то булькающий звук, потом наступает гробовая тишина, можно подумать, что их всех там передушили в их креслах. И тут просто кожей чувствуешь, как все они внимательно следят за ее малейшим движением, малейшим жестом, как будто кроме нее никого на сцене нет, и эта рампа горит для нее одной весь вечер. И когда она уходит, то весь зал просто взрывается. Несчастная Эйлен Мансинг готова просто лопнуть от злости.
— Мне все это неинтересно, — сказал я ему. — Как она сама все это воспринимает?
— Кто знает, — холодно ответил Чарли. — Как девушка вообще все это воспринимает? Могу тебе только сказать, если тебе это интересно, что, по словам директора театра, сейчас она играет раз в двадцать лучше, чем прежде.
— Ну, — чувствуя неловкость, протянул я, — тогда просто замечательно.
— Это почему же? — спросил он.
— Еще один вопрос, — сказал я, проигнорировав его «почему». — Как ты думаешь, ей после этого будут предлагать контракты?
— Да они все с ног сбились, — ответил Чарльз. — Уже два театральных агента приехали из Нью-Йорка. А ты приедешь?
— Нет, вряд ли, — ответил я.
— Люди умирают каждый день, — сказал Чарльз. — Одни завещают свои трупы науке, другие — искусству. Не нужно ли что передать ей от тебя?
— Нет, не нужно, — ответил я. — Спасибо тебе.
— Хороший же ты приятель, — с упреком проговорил Чарльз. — Ты даже ни разу не поинтересовался, какие успехи у меня.
— Ну, какие у тебя успехи, Чарли?
— Вшивые, — сказал он и невесело фыркнул. Трудно даже себе представить, что он с братом — выходцы из одной семьи.
— Ладно, увидимся в Нью-Йорке.
Он повесил трубку.
«В конце концов какой смысл слоняться из угла в угол в пустом отеле в Коннектикуте в разгар зимы», — подумал я и уехал назад в город, вернулся на работу. Первые несколько дней мне было тяжело, — каждый раз, когда я входил в комнату, мне казалось, что сотрудники только что говорили обо мне. Даже теперь, два года спустя после того, как это случилось, когда я подхожу к той или иной компании и люди сразу прекращают беседу, у меня возникает болезненное подозрение. Я ловлю себя на том, что начинаю выискивать у них на лицах признаки их отношения ко мне, — потешаются ли они надо мной или искренне жалеют?
Хотя я и не собирался снова увидеть Кэрол, но, увы, в день премьеры ее спектакля я сидел на балконе, один, весь съежившись, чтобы меня никто не узнал. Я не обращал особого внимания на пьесу, а с нетерпением ждал первого выхода на сцену Кэрол, и когда она вышла из-за кулис, то сразу понял, что Чарли Синклер мне не лгал. По рядам пронесся шорох, приглушенный шепот, и воцарилась благоговейная тишина. Теперь я понял, почему Чарли образно сказал, что «для нее одной горит рампа весь вечер». Каждое ее движение, каждый шаг по сцене немедленно приковывали к себе внимание публики, и даже самые банальные ее реплики, самые обычные перемещения наполнялись каким-то особым, скрытым значением, придавая такую важность ее роли, которой та в общем-то не заслуживала.
На самом деле она играла гораздо лучше, чем прежде. Она была такой же красивой, но играла с какой-то неведомой прежде уверенностью в себе, играла спокойно и безмятежно, словно повышенное внимание к ней публики глубже раскрывало ее природный талант.
Когда упал занавес, то ей аплодировали так же неистово, как и «звезде» Эйлен Мансинг, и когда я выходил вместе с толпой зрителей из театра, то имя ее было у всех на устах.
Наутро я купил все газеты и убедился, что она получила немало критических откликов, гораздо больше, чем заслуживала ее роль. Театральные критики — это вам не падкие на сплетни журналисты, и они ничего не говорили о том, что произошло в Бостоне, а двое из них пошли так далеко, что даже предсказали ей скорое присоединение к клану «звезд». А один, которого, насколько мне известно, Кэрол считала самым прозорливым критиком в Нью-Йорке, в своей рецензии на ее игру использовал такие слова, как мечтательная, нежная, веселая и романтичная.
Что до моей собственной реакции, то я не испытывал ни горечи, ни особого удовольствия. Я просто, онемев, старался удовлетворить свое любопытство и, кажется, искал, как в самом театре, так и в газетах на следующий день, ключ к этой загадке, мне хотелось узнать, где же я совершил ошибку.
После этого я не встречался с Кэрол, но внимательно следил за ней по театральным полосам газет и был ужасно удивлен, когда прочитал, что она выходит из состава актеров в спектакле «Миссис Ховард» и теперь берется за главную роль в другой пьесе. Я пошел на премьеру и этого спектакля, и, когда увидел имя Кэрол, написанное аршинными буквами на афишах, не только удивился, но еще и испытал чувство удовлетворения. Хотя мы с ней окончательно расстались, на меня, несомненно, все еще действовала моя вера в ее талант, и я был очень доволен, что все мои предсказания так быстро сбылись.
Продюсеры, проявив свою тонкую проницательность, умело использовали ее в своих целях. Они поручили ей роль молодой девушки, такой милой и такой трогательной на протяжении двух с половиной актов, но в конце становящейся настоящей стервой. Они учли не только ее способности, но и ее новую репутацию, и никто не мог бы представить Кэрол в более выгодном свете, чем теперь.
Самое интересное заключалось в том, что она не совсем удачно справилась с ролью. Не знаю почему, но хотя она все делала на сцене так как надо, играла уверенно, с полным самообладанием, которое редко встретишь в характере молодой девушки, но конечный результат многих разочаровал. Однако публика оказалась достаточно вежливой, и рецензии, появившиеся в газетах, были вполне приемлемыми, но критики гораздо больше внимания уделили ее партнеру и одной актрисе, игравшей пожилую женщину, гораздо больше, чем Кэрол.
