Юкио МИСИМА - НЕСУЩИЕ КОНИ
В первый момент Хонда был просто ошеломлен. Потом стал сомневаться, все ли он правильно понял.
Послушать Иинуму, так получается, что сына спасет именно отец, а Хонда, который собирается ему помочь, всего лишь подручное средство для реализации его планов. Вряд ли это означает, что Иинума ни во что не ставит расположение Хонды, который, бросив свою работу, бесплатно стал адвокатом Исао. Вряд ли он собирался своими словами оскорбить, растоптать те благородные чувства, которые двигали Хондой.
Самого Хонду, к его собственному удивлению, это не рассердило. Он стал адвокатом ради Исао, а не ради его отца. Как бы ни запятнал себя отец, это не значит, что грязь коснулась сына. Чистота помыслов Исао от этого ничуть не померкла.
И все-таки была причина, благодаря которой Хонда, которого должны были бы раздражать самоуверенные речи Иинумы, оставался спокоен. Не глядя на то, как дрожат кончики пальцев волосатых рук Иинумы, торопливо подливавшего самому себе сакэ, так как он отослал служанку под предлогом, что им надо поговорить с глазу на глаз, Хонда прочел чувства, которые Иинума тщательно скрывал, увидел главный повод для тайного доноса — то была безудержная зависть к славе, добытой кровью, зависть к героической смерти — к тому, что сын пока не сумел осуществить.
32
Его высочество принц Харунорио был потрясен случившимся.
Обычно он не помнил тех, кого лишь однажды принимал у себя, но воспоминания о том вечере, когда у него побывал Исао, и сейчас были свежи в памяти: юноша приходил с лейтенантом Хори, поэтому не был совсем уж чужим. Правда, сразу после инцидента принц, естественно, позвонил по телефону и строго наказал управителю молчать о визите Исао. Принц не очень доверял управителю, если в управлении двора начнут разбираться, но все-таки…
С лейтенантом они давно были приятелями — вместе сетовали на свое время, имели одни цели. В управлении императорским двором лейтенанта не считали достойным внимания и часто намекали принцу на то, что лейтенант Хори без разбора дает аудиенции людям невысокого социального положения, но принц, протестуя против ограничений его свободы — в управлении требовали докладывать о самых незначительных его перемещениях — не считал нужным прислушиваться.
После того как принц Харунорио стал командиром полка в Ямагути, особенно после его резких заявлений и действий, министр двора и глава управления, воспользовавшись приездом принца в столицу, в беседе с ним стали мягко пенять ему по поводу аудиенций. Принц слушал молча, и это молчание затянулось.
И министр, и глава управления понимали, что принца сердит их вмешательство в военные дела. Заяви он об этом прямо, они не знали бы, что делать.
Но принц внешне был спокоен, ругаться с ними было слишком поздно. Затем с достоинством, прикрыв глаза, он перевел взгляд с одного гостя на другого и сказал:
— Ваше вмешательство началось не сегодня. Но если в этом состоят ваши обязанности, то я хочу, чтобы ко мне относились так же, как к другим принцам крови. Почему с давних пор именно за мной следят с пристрастием? — И, не дав министру воскликнуть: «Ничего подобного!», порывисто продолжал:
— Когда-то маркиз Мацугаэ оскорбил меня, отозвавшись неподобающим образом о женщине, которая должна была стать моей женой, и тогда, давно, управление двора поддержало его, не подумав даже встать на мою сторону. Подумать только, подданные унижают принца крови! Для кого существует управление императорского двора?! Неудивительно, что с тех пор ваша позиции кажется мне подозрительной.
Министр двора и глава управления не нашлись, что ответить, и поспешили откланяться.
Принц как-то сразу нашел огромное утешение в горячих речах Хори и еще нескольких молодых офицеров, его радовало, что они видят в нем яркий просвет меж темных туч, затянувших небо над Японией, Его зиявшая глубоко в душе рана стала для людей источником света, противоречивые, грустные чувства оказались востребованными — он радовался этим переменам. Но он вовсе не собирался предпринимать что-либо.
После того что случилось с Исао и его товарищами, перестали поступать новости и от лейтенанта Хори из Маньчжурии, и принцу оставалось, опираясь на воспоминания о единственном визите Исао, только гадать, что все-таки произошло, но, воскрешая в памяти холодный свет, горевший в глазах юноши той летней ночью, он понимал, что то были глаза человека, выбравшего смерть.
Подарок Исао, книга «История „Союза возмездия”», к тому времени уже прочитанная, стояла на стеллаже в его кабинете в полку; пытаясь, по крайней мере, обнаружить истинные намерения участников события, принц на службе в перерывах перечитал книгу. Ее содержание, буквально каждая строчка, вызывало в памяти напряженные глаза, какие были у Исао той ночью, его пламенные слова.
Простая армейская жизнь несколько успокоила принца, отгородившегося от мира, он любил армию именно за то, что здесь было все предусмотрено, все были распределены по рангам. Прежде ему не доводилось столь близко подойти к сильному, обжигающему пламени чистоты, которая была в юноше — гражданском. И тот ночной разговор не шел из головы.
Что такое преданность? Военному нет нужды задаваться этим вопросом, ему как бы назначено быть преданным. Такого рода вещи говорил тот пылкий юноша.
Это определенно задело в душе принца какие-то струны. Внешне простоватый, выставляющий напоказ свою смелость, как военный, принц соответствовал этим стандартам естественной преданности, на самом же деле он всячески избегал того, что могло ранить сердце, но попадал именно в такое положение. Он не знал преданности, сжигающей, убивающей тело. Да у него и не было потребности задуматься о ее существовании. В тот вечер, когда его посетил Исао, принц впервые увидел такую горячо пульсирующую, подлинную преданность. Она потрясла его до глубины души.
Конечно, принц был готов отдать свою жизнь за императора, он любил императора, который был на целых четырнадцать лет младше — принцу сейчас исполнился тридцать один год, — нежной любовью старшего брата, но это была спокойная верность, с понятными эмоциями, она была комфортна, как пребывание в глубокой тени дерева, с другой стороны, преданность, выказываемая ему, преданность его подданных состояла в их вежливом отдалении от него, и он привык сомневаться в ней.
Перебирая в памяти поразившие его слова и поступки Исао, принц с радостью почувствовал, что теперь может полностью отдаться эмоциям человека военного. Нынешние события не имели никакого отношения к армии, скорее всего, потому, что юные заговорщики, прикрывая лейтенанта Хори, молчали — это еще больше усиливало расположение принца.
Прочитав в «Истории „Союза возмездия"» строки: «Многие из них не были столь уж утонченными: восхищаясь луной над полями у реки Сиракавы, они думали, что луна этой ночи последняя из лун, которую они видят в этом мире, а любуясь цветущей сакурой — что это последняя в их жизни сакура», принц подумал, с каким восторгом читал это, примеряя на себя, Исао. И горячая, юношеская кровь билась в груди сорокапятилетнего командира полка.
Так принц серьезно задумался над тем, нет ли способа спасти этих ребят.
С юности у него вошло в привычку, когда ему трудно было собраться с мыслями, слушать пластинки с записями европейской классической музыки.
Он приказал ординарцу разжечь в холодной гостиной большой офицерской квартиры огонь и собственноручно поставил выбранную пластинку.
Он хотел послушать что-нибудь, что доставило бы ему удовольствие, и, отослав ординарца, решил в одиночестве насладиться симфонической поэмой Рихарда Штрауса «Тиль Уленшпигель» в исполнении ансамбля Берлинской филармонии под управлением Фуртвенглера.[63]
«Тиль Уленшпигель» — собрание народных, окрашенных сатирой легенд появилось в шестнадцатом веке в Германии. На их основе была написана пьеса Гауптмана и симфоническая поэма Рихарда Штрауса.
За окном по широкому двору гулял декабрьский ветер, его шум сливался с гулом пламени в печи. Принц сидел глубоко в кресле, покрытом холодноватым белым чехлом, не расстегивая воротника кителя, кончики белых носков на скрещенных ногах словно застыли в воздухе. Застегнутые на кнопки военные бриджи стягивают колени, и многие из военных, сняв сапоги, расстегивали кнопки, но принц не обращал внимания на немеющие ноги. Пальцами, легко касаясь, он поглаживал усики, словно трогал перья на хвосте хищной птицы.
Принц давно не ставил эту пластинку. Сейчас он собирался послушать что-нибудь приятное, но как только его слуха коснулась тема Тиля, слабым звуком горна прозвучавшая во вступлении, он сразу почувствовал, что ошибся, что это не та музыка, какая ему сейчас нужна. Потому что это не был веселый, озорной Тиль, а созданный Фуртвенглером одинокий печальный герой, чьи помыслы были как на ладони.
