Джим Додж - Трикстер, Гермес, Джокер
Вольта открыл дверь сейфа и достал черный квадратный ящичек с антенной.
— А вот и замок. Радиоуправляемая канистра с нервно-паралитическим газом. Ты заметил, как я нажал на гвоздь — я передал ряд сигналов для ее деактивации, иначе она автоматически взорвалась бы при открывании двери. Канистра светочувствительна и срабатывает при малейшем попадании на нее солнечных лучей. Газ не смертелен, но выводит человека из строя, и по сравнению с этим состоянием твоя недавняя лихорадка покажется круизом на Таити.
— Еще одно гениальное изобретение тетушки Шармэн из железобетонного домика, — с неприязнью заметил Дэниел.
«Ага, ты определенно имеешь зуб на Шармэн», — подумал Вольта. Он не удивился. Шармэн обладала свойством притягивать и отталкивать одновременно: казалось, что она знает собеседника лучше, чем он сам себя когда-либо узнает. Кивнув скорее себе, чем Дэниелу, Вольта произнес:
— Да, Шармэн. Надеюсь, ты понимаешь, что Шармэн создает не только лекарства.
— Наверняка она же автор той дряни, которую вы швырнули мне в лицо утром.
— Ну нет, эта дрянь была моя собственная. Это кора одного из перуанских перечных кустов, высушенная до тонкости пергамента и затем перемолотая.
— А откуда все это взялось: кора, карты? Я же видел, как вы закатывали рукава.
— Ну, Дэниел, я же все-таки маг. Если маг закатывает рукава, следует быть настороже.
— Я учту.
— Будь добр.
Вольта положил в сейф три плоских черных коробочки.
— Прячете от меня семейные драгоценности? — со смехом поинтересовался Дэниел.
— Ты почти угадал, в двух шкатулках действительно кристаллы одного семейства, используемые для модификации радиостанции. А в третьей запись сообщения для Эллисона от канадской группировки.
— А что за сообщение?
— Секретное.
— Секретное от меня?
— И от тебя тоже, поскольку ты не посвящен в этот секрет.
— Я понял.
Вольта закрыл дверь и повернулся к Дэниелу.
— Я уважаю секреты. Иногда это выглядит глупо, если речь идет об информации. Порой это настоящее мучение — не физическое, но души и сердца. Но мы не можем обходиться без секретов и без доверия, хранящего их. Ты просил никому не рассказывать о твоем умении исчезать. Я исполню твою просьбу. А наши друзья из Канады просили хранить в тайне переданную ими информацию. И их просьбу я тоже уважаю. Разве ты продолжал бы доверять мне, поступи я иначе?
— Да нет, в самом деле. Но с тех пор, как я впервые исчез, мне хочется знать обо всем, что происходит, мне и самому это странно. И весело, и как-то нервно.
— Следовало ожидать, — заметил Вольта. — Но тебе повезло. Твои реакции — любопытство, упрямство и нежелание думать — гораздо приятнее болезненных приступов сомнения, которые одолевали меня.
— Вот и еще одно отличие.
— Да. Ты неискушен. Я был более опытен.
— Сегодня утром мы были на равных.
— Мы и сейчас на равных, как равны невинность и опыт, пространство и время. Но как бы мне ни нравились наши метафизические беседы, сейчас я вынужден отправиться на выяснение того, чем могут пригодиться наши практические способности в мало контролируемых условиях.
— А я, следовательно, остаюсь заниматься самоконтролем и способностями воображения. Будут указания?
— Каждое утро совершай прогулку к реке и обратно.
Дэниел подождал мгновение, затем уточнил:
— И все?
— Да. Кроме того, что бы ни случилось, поступай, как считаешь нужным и полагаешь верным. С этого момента ответственность на тебе, а выбор за тобой. Не принимай свои удачи всерьез. Если будут приходить сообщения, не беспокойся: мне их передадут. Я вернусь через неделю. Не теряй самообладания. Не поддавайся самообману. Ты нам нужен.
Вольта неторопливо спускался на автомобиле в долину. Рыжий Фредди еще летит из Суринама, поэтому все равно окажется на аэродроме не раньше вечера. Просто хотелось поскорее уехать от Дэниела, радиоприемников и собственной слабости. Возле аэродрома есть река — можно будет сесть на солнцепеке и смотреть на воду. Вызов в Нью-Мексико означает только одно: каша вот-вот заварится. А Дэниел еще не готов, да и вряд ли когда-либо будет готов. Может, хоть ежедневные прогулки к Северной Развилке немного его остудят. Он слишком увлекся искусством исчезать. Способности у него несомненные, вот только понимания недостает. Главный недостаток молодости: сила без смысла. Плюс недоверие. Тут Вольта повернул руль и усмехнулся. Если бы Дэниел знал, что канистра с нервно-паралитическим газом — на самом деле каучуковая скульптура, выполненная Моттом в период увлечения натуральным кубизмом и преподнесенная на день рождения лет десять назад, доверия с его стороны стало бы еще меньше. Да, пожалуй, глупость — не недостаток молодости, а ее достоинство.
Сначала крутой двухчасовой спуск к Северной Развилке, потом в течение четырех часов упрямое карабкание обратно. Дэниел представлял реку гладкой блестящей лентой посреди широкой равнины — а увидел вскормленный весенними водами поток, ревущий в узкой теснине среди валунов. Кофейного цвета вода шумела с такой силой, что Дэниел не услышал медведя, подкравшегося к нему сквозь чахлую завесу ивовых зарослей. К счастью, он успел заметить зверя. Дэниел швырнул в него попавшимся под руку обломком бревна и исчез — а после воплотился за ивами и стал наблюдать. Зверь застыл в неподвижности, глядя на кусок дерева и морща нос. Потом потрогал бревно лапой. Оно не предприняло попытки напасть, и медведь взял его в зубы. Дальнейшее поведение зверя изумило Дэниела: он неуклюже проковылял к берегу реки и аккуратно опустил обломок в бушующий поток.
Прогулки к реке стали любимейшей частью распорядка дня, который Дэниел придумал сам для себя. Вторым любимым занятием была еда. От свежего воздуха, упражнений и окончательного выздоровления после лихорадки Шармэн разыгрывался невероятный аппетит. Перед тем, как отправиться к реке, Дэниел съедал обильный завтрак, приготовленный заранее. После возвращения в полдень тратил часа два на приготовление ланча и его поглощение. С двух до пяти читал книги из небольшой, но тщательно подобранной библиотеки Вольты, затем посвящал три часа ужину. С восьми до девяти следовали упражнения по исчезновению. Из упрямства или из уважения — Дэниел не сказал бы сам — он внял совету Вольты прибавлять по минуте ежедневно. Это давалось ему так легко, что вскоре наскучило. Дэниелу казалось, что он понял, в чем дело: Вольта шел более сложным путем — разбивался о стену, вместо того, чтобы проникнуть сквозь нее, поэтому у него оставалось намного меньше энергии на саму невидимость. Про себя Дэниел знал, что может легко пробыть в этом состоянии хоть целый час. Те двадцать минут, которыми он вывел из себя Вольту, даже не утомили его.
Впрыгнул.
Выпрыгнул.
Чего проще.
Возвращаясь со своей седьмой прогулки к реке и размышляя о том, скоро ли вернется Вольта, Дэниел заметил крупного оленя, пасущегося на поляне по другую сторону оврага. Таких огромных ему никогда раньше не встречалось. Что-то подсказало ему, что это особь мужского пола: рогов не было видно, но повадки выдавали самца. Подосадовав на собственную несообразительность, Дэниел вспомнил, что сейчас конец марта, значит, рога, сброшенные в середине зимы, только-только начинают отрастать. Овраг, разделявший их, зарос кустами, но для Дэниела это не было препятствием: он исчез и вместо того, чтобы проходить через них, пропустил их через себя.
Вероятно, при исчезновении исчезали также запахи. Когда Дэниел подошел ближе, олень продолжал завтракать, не обращая на него никакого внимания. Дэниел отметил бархатные бугорки на голове оленя и порадовался своей догадке. «Даже если в исчезновениях больше никакой пользы, они позволяют увидеть мир таким, каков он без тебя», — подумал Дэниел. Хотя такая близость казалась в чем-то неправильной: это была неразделенная близость наблюдателя, бесплодная, поскольку недозволенная.
Дэниел распахнул объятия и воплотился, приветственно воскликнув:
— Доброе утро, дружище!
В ответ олень подскочил футов на двадцать, развернувшись в воздухе на девяносто градусов. Он пустился бежать еще до того, как успел приземлиться. Удар копытом, пришедшийся прямо по лбу, сбил Дэниела с ног. Прижимая руки к ране, точно стараясь удержать боль, Дэниел слышал, как самец скачет по холмам, продираясь сквозь кустарник.
Дэниел разглядывал в зеркале свой лоб, когда в гостиную вошел Вольта. Дэниел подпрыгнул не хуже оленя.
— Прошу прощения, — сказал Вольта, — я не знал, что ты уже вернулся.
— Я тоже, — выпалил Дэниел. — В смысле, что вы вернулись.
Вольта прищурился:
— Что это с тобой?
— Ударился.
Вольта подошел ближе, взял голову Дэниела в свои руки и повернул к свету:
