Доминик Смит - Прекрасное разнообразие
— Забыла положить это в корзину для белья, — сказала она.
— Давай я отнесу, — предложил Уит.
— Правда?
— Да легко!
— Ты так добр ко мне, — сказала она.
Голос ее звучал необычно. Она вдруг сделала шаг вперед и обняла Уита, прижавшись щекой к его щеке. Я никогда не видел, чтобы она так долго кого-нибудь обнимала раньше. Уит, казалось, тоже обнимал ее, но на самом деле он держал руки в нескольких сантиметрах от ее спины, словно боясь прикоснуться. Потом она ушла в спальню. Уит немного подождал у ее двери. Затем приблизил блузку к лицу и коснулся ее губами — так торжественно, как священник мог бы благословить ризы.
Я спустился в гостиную и остановился перед урной. Прах человека, который был не согласен с тем, что умерших надо хранить в контейнерах, и полагал, что наше сознание — это сочетание света, энергии и информации, не должен был храниться в этом сосуде. Это все равно что поместить приверженца мистического учения в банку из-под варенья. Я снял урну с каминной полки, перенес ее в кабинет и поставил рядом с проигрывателем и джазовыми альбомами. Затем я принялся листать книги и просматривать бумаги. Заглавия не менее десятка книг содержали слова «нулевая гравитация». Я читал отцовские пометки на полях, что-то вроде «логически невозможно» или «абсолютно точно нулевая гравитация зависит от двух исходных переменных: спина и заряда». Некоторые пометки выглядели как записи на память, сделанные ненормальным: «юбилей июнь XII купить подарок и цветы», «день рождения натана», «подумать о научной связи», «каждое утро проверять университетский почтовый ящик и отвечать на письма». Все это было записано размашистым, неровным почерком, без заглавных букв и пунктуации. Была ли у него какая-то жизненная система, которой он всегда следовал? Как объяснить то, что деловым ежедневником ему служили тысячи страниц книг по физике с загнутыми уголками?
Я снял с полки книгу под названием «Нулевая гравитация и возможность полетов без топлива». Пролистал страницы, останавливаясь на диаграммах и рисунках со взлетающими в стратосферу металлическими восьмиугольными аппаратами. В середине оказалось сложенное вдвое, написанное от руки письмо. Я медленно открыл его — листок с логотипом какого-то отеля — кругом, разделенным на четыре части.
сэмюэль нельсон
больной раком
планета земля
тому кого это касается:
это письмо имеет смысл в том случае если ты существуешь. я не могу отнестись к этому предположению всерьез. но теперь поздно. моя жена и сын спят. они думают что я занимаюсь тригонометрией. возможно ли методом триангуляции соотнести землю ближайшую к нам звезду и твою левую руку? это шутка. я точно знаю что у тебя есть чувство юмора. это ведь здорово, правда?
с недавних пор я почувствовал что в науке есть аномалии которые можно объяснить только присутствием метасознания. ты и есть то что мы под этим понимаем.
вот список физических аномалий которые нельзя объяснить (порядок произвольный):
i. гравитация. мы по-прежнему не знаем что она собой представляет отчего происходит и как ее полностью измерить
ii. переход от большого взрыва к первым формам жизни. как водород превратился в амебу?
iii. как возможна антиматерия? как может существовать противоположность существующему?
iv. являются ли черные дыры порталами?
v. почему я никогда не мог быть хорошим мужем и отцом?
если ты существуешь то нам надо обсудить некоторые вещи. если предположить на мгновение что ты тот кем тебя считают то эмпирическая очевидность подсказывает что ты действуешь на некоем божественном плане. ну хорошо тогда значит это ты меня таким создал? почему я всю жизнь хотел все объяснить чтобы мне ничего не говорили и из-за стола встать чтобы остаться наедине со своими мыслями? это ты меня заставлял. я иногда вижу себя со стороны но не могу остановиться. я чувствую… что имею право.
погляди на меня. я клянусь что никогда
кому какое дело?
световые волны, центробежные силы, это я все понимаю. движение сведенное к потенциалу. понимаю. но почему ты меня сделал человеком который обречен умереть прежде чем узнает для чего это все этого я никогда не пойму сукин ты сын.
прости пожалуйста. я озлобился. работал всю жизнь, охотился за штуковиной которая может быть не более чем пылинка упавшая с твоего плаща. позаботься о моей семье пожалуйста. и не разрешай им меня хоронить. пусть развеют мой прах возле ускорителя — это единственное место где я почти понимал зачем люди ходят в церковь и призывают тебя.
искренне ваш: сэмюэль нельсонЯ прикрыл дверь в кабинет, снял с полки альбом Телониуса Монка и включил проигрыватель. Когда я опустил иглу на пластинку, полилась светло-золотая волна фортепианных аккордов. Ни один из них невозможно было предсказать. Хлебные крошки нот сыпались, никогда полностью не разрешаясь в консонанс. Это была музыка неограниченно свободная, настоящая иллюстрация принципа неопределенности. Я вспомнил, как отец говорил мне, что один критик сравнил присущее Монку уклончивое ощущение времени с чувством человека, идущего, оступаясь, в темноте. Так случилось и со мной.
Я еще раз оглядел кабинет отца, и мне вдруг захотелось запомнить все, что тут находилось: сотни тысяч страниц, содержащих рассуждения и формулы. Я сидел в кабинете его сознания, а эти книги были не что иное, как запертые в этом сознании мысли. Монк продолжал терзать клавиши. Я вдруг разрыдался. Слезы полились ручьем, я словно оплакивал свое детство. Они размывали буквы на отцовском письме, падали на его бумаги, сложенные теперь в аккуратную пачку на столе. Вот, госпожа Наука, познакомьтесь, это человеческие слезы. Капли соленой воды, которые при исследовании в лаборатории демонстрируют те же качества, что и морская вода, однако отличаются более низкой температурой кипения.
Я просидел в кабинете еще долго, думая о будущем нашей семьи, которая вручила ключи от своей жизни умершему отцу. Потом я спустился по лестнице в гостиную, прихватил там бутылку и пошел в подвал, где Уит оборудовал свою радиостудию. Он сидел за маленьким столиком, одетый в флисовую пижаму с монограммой. С потолка светила тусклая лампочка в стальной сетке, и на пол падали перекрещенные тени от нее. Радиоприемник, казалось, был вырезан из цельного куска хрома — такое впечатление производят тостеры, холодильники и «кадиллаки» пятидесятых годов.
— Привет, Уит!
— Здорово!
— У тебя тут прямо операционная.
— А что, техника работает, — сказал он, оглядывая свое хозяйство.
Уит щелкнул парой переключателей, покрутил ручку приемника, и оттуда послышались заглушаемые помехами голоса. Потом пошли одни помехи, затем монолог на иностранном языке. Голоса раздавались словно из туннеля. По стенам студии были развешены различные стальные инструменты, на полках стояли бутылки со сваренным моим отцом домашним пивом.
— Ты не возражаешь, если я тоже поговорю? — спросил я Уита.
— Конечно нет, — ответил он, пододвигая ко мне микрофон.
Я взял его и сказал:
— Папа, я не знаю, где ты сейчас, но я хочу тебе сообщить, что прочел письмо, которое ты написал Господу Богу. Надеюсь, ты на меня за это не в обиде. Я обязательно прослежу, чтобы твой прах был развеян.
Я отпил джина из бутылки. У спиртного оказался привкус тех самых слов, которые я только что сказал.
— Уит, хочешь? — предложил я астронавту.
Он молча взял бутылку и сделал большой глоток.
— Хочешь что-то сказать папе? — спросил я.
Уит побарабанил костяшками пальцев по бутылке и сказан:
— Думаешь, он слышит?
— Конечно слышит. Скажи что-нибудь.
— Ну, я не знаю… — ответил он чуть дрогнувшим голосом.
Его слова отдавали спиртным.
— Давай-давай! — подбодрил его я и поставил перед ним микрофон.
— Кей-си-два-ди-джей-эль вызывает Сэмюэля Нельсона, прием! — произнес Уит.
Молчание. Радиоволны несутся к куполу небес, к основе мироздания величиной с булавочную головку. Уит пододвинул микрофон, так что тот оказался у него чуть ли не во рту, и продолжил:
— Надеюсь, у тебя там все в порядке! Передай привет космическому планктону!
Он помолчал, усмехнулся и посмотрел на стену, словно отыскивая там что-нибудь более значимое.
— Скажи ему, что ты заботишься о маме, — предложил я.
