Малькольм Брэдбери - Историческая личность
– Это Миннегага Хо, – говорит голос. – Профессор Марвин желает вас.
– Привет, Минни, – говорит Говард. – Профессор Марвин желает меня зачем?
– Он хочет, чтобы вы зашли к нему сейчас же в его кабинет, – говорит мисс Хо.
– Минуточку, – говорит Говард, – я должен проверить, нет ли у меня занятий.
– Это не терпит отлагательств, – говорит мисс Хо. – И у вас нет занятий. Профессор Марвин уже проверил.
– О? – говорит Говард. – Очень хорошо. Я сейчас приду.
Говард встает из-за стола, запирает свою дверь и идет по коридору к деканату. Секретарши, вернувшиеся после перерыва, во время которого ходили с авоськами за покупками, сидят за своими столами. Кабинет профессора Марвина – святая святых – за приемной, и вход туда охраняется мисс Хо.
– Привет, Минни, – говорит Говард. – Зачем я ему понадобился?
Мисс Хо не отводит взгляда от письма, которое печатает на своей машинке; она говорит:
– Я не знаю. Он сам вам скажет.
И тут дверь марвинского кабинета распахивается; в проеме стоит сам Марвин, очень маленький и привычный; рядок ручек задорно торчит из нагрудного кармана его поношенного костюма. Дух эпохи соблазнил его носить волосы ниже ушей, и это придает ему внушительно-серьезный вид.
– А, Говард, – говорит он, – входите.
Кабинет Марвина более просторен, чем у большинства коллег, так как он человек со многими обязанностями; в кабинете имеется толстый ковер, он обставлен книжными шкафами красного дерева, и маленьким ксероксом, и собственной точилкой для карандашей, и очень большим письменным столом – настолько большим, что на него вполне можно водрузить гроб, – на котором располагаются диктофон и три телефонных аппарата. Небольшие арабские восточные штрихи дополняют обстановку; керамические плитки с арабскими письменами в рамках на стенах, и виды Стамбула, Трапезунда и Шираза, и фотография Марвина, снятая, когда он был моложе, – в арабском головном уборе, верхом на верблюде, очень высоко над землей.
– Прошу, садитесь, Говард, – говорит Марвин, заходя за свой стол спиной к свету. – Вы знаете, я терпеть не могу отрывать моих коллег от их более важных дел. Но передо мной стоит проблема, и я подумал, что нам надо поговорить.
– О Кармоди? – спрашивает Говард, не садясь.
– Да, – говорит Марвин, садясь, – об этом маленьком яблочке раздора.
– В таком случае надо, – говорит Говард. – Насколько я понимаю, вы проконсультировались с моими коллегами о его эссе вопреки моим возражениям. Я официально протестую.
– Я был вынужден, Говард, – говорит Марвин. – Существует утвержденная процедура. Насколько понимаю я, вы протестовали и неофициально, поговорив с ним и на эту тему.
– Я счел это необходимым, да, – говорит Говард.
– Разумеется, этим, возможно, объясняется, что мой небольшой эксперимент оказался несколько неудачным, – говорит Марвин.
– Я ж вас предупреждал, что так и будет, – говорит Говард.
– Ну, возможно, вам будет интересно узнать, что произошло, – говорит Марвин, – если вы еще не знаете. С эссе ознакомились шестеро экзаменаторов. Три с небольшими вариациями, оценили его на проходном уровне, но в основном «С» с плюсом или «В» с минусом. Короче говоря, примерно, как и я. Двое поставили ему «F», как вы. А один отказался дать оценку, сославшись на то, что вы сказали ему, что это будет вмешательством в преподавание коллеги.
– Мне это кажется очень поучительным результатом, – говорит Говард. – Как я вам говорил, оценивание – это не безобидная процедура. Она идеологически обусловлена.
– Никогда еще за всю мою экзаменационную практику я не сталкивался с такими расхождениями, – говорит Марвин, – а потому, я думаю, объяснение может быть менее принципиальным. Но я не намерен нырять в эти мутные воды.
– Мне очень жаль, – говорит Говард, – но боюсь, я чувствую, что мой довод доказан: объективных оценок не существует.
– Возможно, это нелегко, – говорит Марвин, – но с моей точки зрения, задача университета – стремиться обеспечивать объективность. А если мы не способны обеспечить необходимую степень беспристрастности, то пусть черт меня поберет, если я знаю, чем можно оправдать наше существование.
– Это потому, что вы живете среди либеральных фантазий, – говорит Говард. – Так что же мы теперь намерены предпринять относительно Кармоди?
– Ну, я провел довольно тяжелые два дня, обдумывая ситуацию, – говорит Марвин. – А сегодня утром я пригласил Кармоди и его куратора и сказал им, что не вижу способа поправить его положение. Кроме того, я информировал их, что вы обратились ко мне с жалобой на него.
– Короче говоря, – говорит Говард, – вы сказали ему, что он выдвинул клеветническое и ни на чем не основанное обвинение.
– Ну, сказать это я вряд ли мог, – говорит Марвин. – В конце-то концов вы поставили меня в известность, что беспристрастных оценок не существует. Я обязан был спросить его, хочет ли он продолжать дело дальше. Он тогда впал в истерическое состояние, ответил, что да – хочет, а
тем начал, боюсь, крайне неприятным образом, выдвигать новые обвинения.
Говард уставляется на Марвина; он говорит:
– Какие обвинения?
– Боюсь, носящие характер сплетен, – говорит Марвин, – и при нормальных обстоятельствах я бы не стал и слушать. Но считать эти обстоятельства совершенно нормальными я не могу ввиду особого вызова принципам, по которым мы ставим оценки и с какой целью их ставим. Короче, его утверждения сводятся к занижению оценок, когда речь идет о нем, и их завышении, когда речь идет о других.
– Так-так, – говорит Говард, – каких других?
– В качестве примера он привел мисс Фий, которая, как я вижу по ведомости, получает на вашем семинаре хорошие оценки, – говорит Марвин.
– Она хорошая студентка, – говорит Говард. – А почему я должен завышать ее оценки?
– Ну, вопрос в какой-то степени абстрактный и политический, – говорит Марвин, – но, боюсь, он был также конкретным и, так сказать, физическим.
– Я не совсем понимаю, – говорит Говард.
– Кармоди выразил это грубо, но лаконично. Он сказал, что преуспевал бы на вашем семинаре, будь у него голова свернута налево и будь у него… э… женские гениталии.
– И что, по-вашему, он имел в виду? – спрашивает Говард.
– Он сказал, что у вас с ней физическая связь, – говорит Марвин. – В одном я с вами согласен. Он довольно-таки мерзкий тип.
– Но это вас вряд ли касается, верно? – говорит Говард. – Даже будь это правдой.
– Совершенно верно, – говорит Марвин. – Именно это я ему и сказал.
– Отлично, – говорит Говард.
– Да, – говорит Марвин, – я сказал ему, что, на мой взгляд, вопрос становится более этическим, нежели педагогическим. И поэтому я не стану его слушать.
– Рад это слышать, – говорит Говард.
– И что разбираться в нем компетентен только вице-канцлер, – говорит Марвин.
– Вы послали его к вице-канцлеру? – говорит Говард, глядя на Марвина.
– Нет, – говорит Марвин, – я просто сказал ему, какой у него есть выбор. Я указал, что выдвинутые им обвинения очень серьезны, и если они ложны, он навлечет на себя большие неприятности. Я даже настоятельно рекомендовал ему взять их назад и этим ограничиться.
– И он согласился? – спрашивает Говард.
– Нет, – говорит Марвин, – он сказал, что, по его мнению, доказательства, какими он располагает, неопровержимы.
– Его доказательства? – говорит Говард.
– Сядьте, Говард, – говорит Марвин, – не могу выразить, насколько все это было мне отвратительно. Но вы словно бы хотели, чтобы все развивалось именно так.
– И каковы его доказательства? – спрашивает Говард.
– Надо отдать должное Кармоди, – говорит Марвин, – у него есть несомненные способности исследователя. Если бы только он употребил их на что-то более достойное.
– Вы хотите сказать, он исследовал меня? – спрашивает Говард, выделяя «меня».
– Вот именно, – говорит Марвин. – Он проявлял острый интерес к вашим передвижениям.
– То есть он ходил за мной и шпионил? – спрашивает Говард.
– Знаете, – говорит Марвин, наклоняясь над столом, – я всегда считал себя очень занятым человеком с ежедневником, заполненным до отказа. Но если то, что он говорит, правда, я даже вообразить могу, как выглядит ваш ежедневник. Не понимаю, как вы выкраиваете время, чтобы мыться и бриться.
– И чем же я был так занят? – спрашивает Говард.
– Ну, вы знаете чем, Говард, – говорит Марвин. – А мне совсем не нравится повторять подобное.
– Но мне бы хотелось узнать, что, по мнению мистера Кармоди, он узнал про меня, – говорит Говард. – Раз уж вы думаете, что это нечто настолько важное, что заслуживает внимания вице-канцлера.
– Он утверждает, что располагает записью промискуитетных сексуальных интимностей, – говорит Марвин. – Довольно подробной записью.
– Могу ли я узнать какие-нибудь подробности этой записи? – спрашивает Говард.
