Геннадий Авраменко - Уходили из дома
Осталось нас совсем немного.
Раздолбай Скрипа, в который раз обломавшийся ехать на суд; Игорь из Севастополя, сегодня приехавший; сбривший усы с бородой и из-за этого значительно помолодевший Гарри; трое керченских. И я.
Большая часть народа завтра уезжает, совсем мало нас остается. Ничего, дождусь Зойку, поживем с ней тут недельку, да и свалим. Либо с ней в Киев, либо уже со Скрипой в Загорск.
Скрипа порадовал, кстати. Он еще и Кляксу туда к себе приглашает, и Сережу Йогу. И в Москве еще народу наберет, я уверен. И все они прекрасные, интересные и добрые люди. Но если всех хороших людей собрать в этот дом, там непременно будет бедлам и бомжатник.
Вернулся Петька. Проспавшись и придя в ужас от того, что родители меня не задержали, а отправили одного в ночь, он тут же побежал на Мангуп. Выслушав мою страшную историю про козью ловушку и чудесного егеря, он полностью развеял мои сомнения, заявив, что это и был собственно браконьер, проверявший ловушки.
Свои силки Петька не забыл и обещал на днях научить меня их ставить.
Пока мы ходили в Богатое Ущелье, народ немного поработал над Кухней. Немного непривычно — теперь место общего сбора огорожено забором, там куча сена, проложенного бревнами. Немного пожароопасно, но приятно. Сегодня сидели там все до двух ночи, пели, кушали принесенные нами яства и разговаривали.
А, Скрипа с утра всем рассказал, что видел меня ночью с налитыми кровью глазами. Лицо мое было испачкано кровью, оказывается; из-под верхней губы торчали страшные белые клыки. Скрипа не поленился, обегал все пещеры в поисках бескровного трупа, но так ничего и не нашел. Потом он осторожно слазил ко мне в Графскую. Удостоверившись, что Петьки нет и я дрыхну один в своем закутке, он сообщил всем нерадостную новость: Ринго Зеленоградский оказался вампиром и съел Петьку. После чего предложил вырезать осиновые колья и убить меня.
Скрипу подняли на смех, но когда наверху появился я, шуточки поутихли.
Не хотел, но пришлось рассказывать о вчерашнем приключении и демонстративно поесть чеснока.
Глаза у меня действительно страшные — сосуды полопались, белки налиты кровью.
28 октября, среда
Совсем оклемавшийся Петька ушел собирать шиповник, а я затеял уборку и постирушку. Позавчерашнее происшествие превратило мою одежду в заскорузлые от грязи тряпки с налипшими листьями. На роднике, жмурясь от холода, полностью постирал всё, в том числе и парадную одежду для вылазок в город. Боюсь теперь заболеть, руки буквально судорогой свело от ледяной родниковой воды. Еще болят обе ноги. Правая, пострадавшая при прыжке в Севастополе, или уже потихонечку проходит, или я к ней просто привык. Левая, с ободранной веревкой кожей, неприятно саднит. Какой-то хиппи-инвалид, честное слово.
В стене, на проходе, снова появилась гадюка. Судя по размерам, кто-то из родителей той, предыдущей, павшей от моей руки. Три раза на меня прыгнула, шипит, в кед вцепилась. Хотел убить, но не было под рукой ничего, а ногой страшновато.
К шести часам добрел до Терновки, сел в какой-то странный автобус (вроде балаклавский было написано, а в Балаклаву не поехал) и через час уже был в мастерских, где меня радостно встретили Пуля, Вася и Женя. Все в работе, выставка уже послезавтра. Я тоже есть на одной из Женькиных картин. Керил пишет в стиле Рериха, название под стать — «Срок наступает». Толпа людей стоит к зрителю спиной и смотрит на рассвет, так вот одна из спин — моя. И похож ведь!
29 октября, четверг
У Сашки Тона, он же Шурик, он же Шарапов, он же Алекс, сегодня день рождения. Двадцать.
Сдали с Пулей бутылки и расстроились. Шампанские «огнетушители» всего по 6 купонов. Лучше б я молочные повез!
На Мангуп набрал хлеба, в мастерские — продуктов пару пачек «Ватры» и «Любительские». Деньги, кроме заветных, почти закончились.
Вечером съездил в Первую горбольницу, сделал рентген ноги. Трещины, к счастью, нет; видимо, был сильный вывих или ушиб. Уже неделя прошла, а все болит, хот; привык, конечно.
30 октября, пятница
Внутренний будильник сработал в 3.15 — рановато. Я лежал и ломал голову: вставать или не вставать. В голове выстроилась сложная логическая конструкция, которая приказала мне спать дальше. В следующий раз проснулся в 4.06 — то, что надо. Попил чаю — и в путь. Пуля прогулялся со мной до Матроса Кошки и повернул обратно, а я вскочил в троллейбус и прибыл на вокзал с запасом аж в сорок минут.
За две остановки до Симферополя меня прогнали в тамбур контролеры, потом до десяти я болтался на вокзале. А потом прямо у дверей вагона я встретил Зойку!
Зойка приехала как заправская столичная штучка, сигареты «Опал», благоухает невероятными духами, бутылочка коньяку...
— Соскучилась! — кокетливо заявила она, вырвавшись из моих объятий. — А ты загорелый какой! И по виду, совсем тут не погибаешь. Ничего, я тебя спасу, пещерный мой человек!
Всю дорогу в электричке мы без умолку болтали. Я рассказывал про Крым, Зойка тараторила про киевских и про какие-то далекие от меня явления вроде института, метрополитена и демократии. Я уже настолько оторвался от цивилизации, что разговоры на общебытовые темы для меня теперь несколько дики.
После станции «Сирень» началось что-то страшное. До Мангупа мы и не надеялись добраться до темноты. Но чтоб такая невезуха — нас как будто специально пытались задержать, не пустить на гору! Ни одна машина и не думала нас подвозить, ни один автобус даже не прошел мимо. Так пешком мы и добрели до озера лишь часам к семи, когда уже стемнело. Не уверен, что к счастью, но на озере наткнулись на умиротворенных Марка и Йогу. Умиротворением они поделились, накурили нас до дыма из ушей.
И поползли мы с Зойкой вверх. Отдыхали через каждые двадцать метров, дико хохотали. Лишенные сил, уже и спать собирались прямо там. Но к полуночи доползли все-таки до пещеры. Это был, пожалуй, самый долгий мой подъем на Мангуп: вместо усредненных сорока минут мы карабкались четыре часа! Впору задуматься — ведь никогда, ни под каким кайфом и опьянением так не бывало раньше...
Буквально за руку таща Зою по стене, я добрел с ней до Графской, мы растолкали Петьку, накурили его и отправили спать на Кухню.
31 октября, суббота
Спали долго. И если бы не Петька, который проголодался и пришел нас будить, продрыхли бы до полудня. Сварили покушать, умылись.
Мангуп Зое понравился очень. Показал ей все, что мог, — Цитадель, Тюрьму, Базилику, кладбище караимов.
А вечером, преодолев свою стеснительную натуру... В общем, никогда не думал о том, что смогу это сделать с такой интеллигентной киевской девушкой.
1 ноября, воскресенье
Последний месяц осени. Через месяц зима. В Москве уже лежит снег.
А мы с Зойкой тут. И нам хорошо.
Вся тусовка свалила вниз сдавать бутылки. Петька, разбудивший нас, сказал, что мы вчера так орали, что им на Кухне было неловко, — эхо, оказывается, доносит даже туда все звуки.
Смущенные и покрасневшие, мы бочком-бочком пошли гулять. Показал оставшиеся достопримечательности.
Вечером Петька вина, как обещал, не принес, добыл лишь самогона. Но и этого хватило.
Приезд городской Зойки внезапно вернул меня к реальности и отрезвил, на многое раскрыл мне глаза. Например, на то, что Скрипа — врет. Врет отчаянно, подло вселяя в людей пустую надежду. Я сказал ему об этом. Сказал, что нет никакого дома, что если бы он был, то мы все уже давно сидели бы там. Что нет никакой библиотеки и винтовой лестницы, нет контейнеров с мебелью и прибора, создающего из воздуха бананы. Что не пропускают какие-то мифические суды просто потому, что неохота ехать. Что несостыковки в его историях — это не рассеянность, а целенаправленное вранье, подлое особенно тем, что разрушает веру в человечество. Скрипа особо не сопротивлялся. Я ожидал, что он начнет оправдываться, говорить, что он подарил нам мечту, но он даже этого не сделал. Он сказал тихо:
— Ты прав. Я — ничтожество.
Компанию покинули мы по-английски, пробормотав что-то про «холодно». И пошли в Графскую греться.
2 ноября, понедельник
Приехал Пуля и сразу же начал ставить из бочки печку. Делал все быстро и деловито. Когда уеду, Пуля поселится здесь.
Надо собраться с силами и уехать. Но мне не хватает немого указания, толчка для принятия решения. Не могу понять — гора хочет, чтобы я остался или убрался наконец отсюда? Самому что-либо предпринимать бессмысленно: если мне не дозволено отсюда уйти, я просто не смогу этого сделать.
Зачем мне показывали всё, что я видел? Подземный город с колоколом, призраки, «дирижабль»? Зачем говорили со мной, спасали, помогали? Перевернули незаметно мозг, сделали другим человеком — зачем? Что я должен теперь, что-то отдать? Чем-то пожертвовать, умереть здесь или возвращаться снова и снова?
