Привет, красавица - Наполитано Энн
Ближе к вечеру Уильям и Сильвия по воскресеньям шли на прогулку. Независимо от избранного маршрута, всякий раз они проходили мимо фресок Цецилии. Еще с шестидесятых Пльзень был известен своими красочными фресками, но в последнее время районные власти решили счистить старые муралы и позвали художников для создания новых. Почти на каждом перекрестке красовались Мартин Лютер Кинг-младший, Фрида Кало — высотой в три этажа — или цитата из Библии. Когда Цецилия заканчивала очередную фреску, Сильвия с Уильямом приходили на открытие мурала, собиравшее небольшую толпу на тротуаре, чтобы посмотреть, как со стены упадет огромное полотно. На следующий день о фреске писали в местной газете. Цецилии разрешили рисовать все, что ей хочется, и она писала женские лица. Одни настенные женщины почти прятались в уголке стены, другие занимали три этажа и выглядели свирепыми и прекрасными. Сильвия смеялась, потому что всякий раз Уильям говорил одно и то же: «Она похожа на тебя и твоих сестер». Запрокинув голову, Сильвия изучала женское лицо. «Нет, мы не похожи, — говорила она, — никто из нас не выглядит святой пятнадцатого века». Уильям пожимал плечами, не соглашаясь. Со всех многочисленных фресок на него смотрели четыре сестры Падавано, и ему вспоминалось, как сестры приходили на баскетбольный матч и сверлили его взглядами.
Уильям прикидывал, как сделать свою работу более эффективной. Теперь он лучше разбирался в физиологии спортсменов и мог безошибочно определить их травмы и слабые стороны. Уильям создал программу, по которой трижды — в начале, середине и конце сезона — опрашивал игроков. Список вопросов позволял выявить психологическое состояние ребят после перенесенных травм. Уильям хотел, так сказать, определить толщину льда под их ногами и не дать им уйти под воду. Полученной информацией он делился с тренерами и вместе с ними намечал особый подход к каждому игроку, чтобы улучшить его физическую форму и укрепить психологически.
— Я умел поддержать ребят и, если надо, протянуть им руку помощи, — сказал Араш в конце первого сезона работы по программе. — Но ты создал целую систему добра.
Положительный результат проявился достаточно быстро: после долгих неудач университетская команда обосновалась в середине турнирной таблицы, что было значительным шагом вперед. Уильям, ложась в постель рядом с Сильвией, чувствовал себя счастливым.
— Я хочу расширить твою систему добра, — сказал Араш и через некоторое время организовал бесплатный месячный баскетбольный семинар в парке неподалеку от библиотеки. В помощники он взял Уильяма и двух младших тренеров из университетской команды.
Школьные тренеры из неблагополучных районов Чикаго прислали на эти курсы своих игроков, самых усердных и умных. Араш, любитель поговорок, заставлял учеников скандировать хором: «Под лежачий камень вода не течет». Вместе с Уильямом он выявлял ошибки игроков — неверное положение корпуса при броске, неуверенное приземление, — давал им упражнения для укрепления голеностопа и предписывал пятнадцатиминутные занятия йогой перед сном.
Порой, глядя на мальчишек, жадных до мяча и похвалы Араша, Уильям вспоминал себя в их возрасте. Длинный и невероятно тощий, в спортзале католической школы он не ждал чьего-либо одобрения, знал, что не увидит родителей на трибунах и не получит паса от партнера, но страшно радовался, когда мяч попадал ему в руки. Однажды вечером Сильвия очень мягко спросила: «Может, ты передумаешь насчет Алисы?» Уильям покачал головой. Когда он смотрел на этих мальчишек в их беззащитном возрасте, у него внутри все ныло, и с этой болью он справлялся лишь потому, что помнил — сам он не отец. Сильвию он любил безоговорочно, но мысль о том, чтобы наблюдать, как кто-то, кого он любит так же сильно, пробирается из детства во взрослость, ужасала. Он сам еле живым одолел этот рубеж.
С отъезда Джулии минуло почти пять лет, когда двойняшки предложили Кенту и Николь устроить свадьбу в их просторном заднем дворе, поскольку в арендованном парой помещении чуть ли не накануне события прорвало водопроводную трубу. Всем хотелось, чтобы день столь долгожданного торжества получился особенным. Облачившись в джинсы и майки, сестры Падавано, старые друзья по команде и родственники со стороны невесты и жениха наскоро украшали двор. Уильям, Гас и Вашингтон, следуя инструкциям библиотечной книги, соорудили арку, а Сильвия и Иззи украсили ее цветами. Цецилия нарисовала маленькие акушерские саквояжи на складных стульях и заново покрасила заднюю стену дома. К началу церемонии все уже падали без сил, но когда Кент, стоя под аркой, от счастья заплакал, заплакали и все остальные.
Ночью в постели Сильвия сказала:
— На церемонии я кое-что вспомнила, о чем никогда тебе не говорила.
Уильям смотрел на нее, они только что занимались любовью и лежали лицом друг к другу. Уже перевалило за полночь, и они оба были слегка пьяны. Сильвия и Уильям редко ложились так поздно, а пьяными бывали еще реже. Они жили с осторожностью — сон был основой здоровья Уильяма, а чрезмерные дозы спиртного снижали действие лекарств. Сейчас они чувствовали себя озорниками, нарушившими родительские наказы.
— В тот день, когда тебя привезли в больницу, парамедику и дежурной сестре я представилась твоей женой. Пока ты был без сознания, все в больнице думали, что мы женаты.
— Ты была моей женой десять дней. — Уильяму эта мысль пришлась по душе.
— Знаешь, мне в этом нравится то… что так оно и было. Я хотела быть твоей женой. Просто не признавалась себе в этом. Я назвалась женой по причинам сугубо практическим, чтобы врачи сказали о твоем состоянии, но это было правдой.
Мысль о том, что неким потаенным незримым образом они были женаты еще до того, как впервые поцеловались, привела обоих в восторг, и Уильям в темноте привлек к себе Сильвию.
Через месяц они официально поженились в служебной комнате библиотеки. Сильвия хотела, чтобы церемония прошла именно там, Уильям не возражал. Он понимал, что в библиотеке ей хорошо и спокойно. Это место принадлежало только ей. Уильям купил для Сильвии серебряное кольцо, а себе — новый костюм. Сильвия надела простое серое коктейльное платье, волосы оставила распущенными — она знала, что Уильяму так больше нравится. Давно уже болеющая заведующая Элейн прибыла на свадьбу в инвалидном кресле, другими гостями были Эмелин, Джози, Иззи, Цецилия, Кент и Николь. Обвенчал пару Араш. Во время короткой церемонии сердце Уильяма бешено колотилось. Он осознал, что не может перестать улыбаться.
Затем все, кроме заведующей Элейн, отправились в мексиканское кафе. Официанты что-то напутали и поставили лишний стул. По лицам сестер Падавано пробежала легкая тень, было ясно, что они подумали о Джулии. Официант унес лишний стул, а Кент рассказал анекдот, чтобы всех отвлечь. В конце застолья Цецилия провозгласила тост «За любовь!». Для всех за столом эти слова значили многое, все знали красоту и цену любви.
Алиса
Октябрь 1988 — март 1995
Алисе было пять лет, когда мать сказала:
— Я думаю, ты достаточно взрослая, чтобы знать правду: год назад твой отец погиб в автокатастрофе.
Всю жизнь Алиса будет помнить этот момент до мельчайших деталей. Они с матерью сидели за кухонным столом в своей квартире на Восемьдесят шестой улице в Верхнем Ист-Сайде. Волосы ее были заплетены в косички, потому что иначе, по словам мамы, она выглядела растрепой. В тот день она надела свою любимую вельветовую юбочку горчичного цвета. На завтрак были хлопья «Чириос», которые мама считала полезными для здоровья, но Алиса всегда добавляла в свою миску большую ложку сахара.
Алиса отложила ложку и сказала:
— Ой.
По рукам побежали мурашки, и она сунула их под себя. Однако мама не выглядела грустной.
— Бабушка Роза знает?
Мама приподняла брови. Она была в бледно-лиловом костюме с золотой цепочкой у нагрудного кармана, с повседневным макияжем. Мама у Алисы была красивой — все так говорили. Миссис Лейвен, бабушкина подруга, которая жила дальше по коридору, называла маму «Роскошной», словно это было ее имя. Но Алиса знала, что мама скептически относилась к своей красоте. Ее расстраивали волосы, и, проходя мимо зеркала, она всякий раз пыталась пригладить их. «Тебе повезло, что ты не кудрявая», — говорила она дочери не реже трех раз в неделю. У Алисы волосы были длинные, прямые и светлые — не белокурые, но и не каштановые. Они казались ей скучными по сравнению с мамиными, которые шевелились всегда так, будто у них имелись собственные планы на день. Отправляясь на работу, мать собирала их в пучок, чтобы не мешали.
