Майкл Каннингем - Избранные дни
Теперь он был обезврежен. Стал просто маленьким мальчиком.
— Ну что, едем? — спросил он нетерпеливо.
Кэт ответила не сразу. Она понимала, что следует делать. Надо отвезти его любоваться раковинами в участок. Он уже не мог причинить вреда ни ей, ни кому-либо еще.
Но ведь он был так доверчив. Так хотел, чтобы его отвезли на пляж. У него не было ни малейшего представления, что случится с ним дальше. Хорошо бы для начала дать ему немного поспать.
— Не прямо сейчас, — ответила она.
— Не сейчас?
— Подождем до утра. Ночью все равно ничего не видно.
— Тогда ладно.
— Ты, наверно, устал. Да?
— Нет. Ну, может, совсем немножко.
— Ляг поспи, а с восходом солнца отправимся в путь.
— Хорошо.
Она отвела его в спальню, велела снять джинсы. Он остался в одних трусах. Совсем хилый. Правое плечо на три фута ниже левого. Кэт уложила его и накрыла одеялом.
— Хорошая кровать, — сказал он.
Она присела с краешку, коснулась его растрепанных волос.
— Теперь засыпай, — сказала она.
— Если бы у меня была собака, она правда спала бы со мной по ночам?
— Ну…
— Собака тоже хотела бы поехать на пляж?
— Да, собакам там нравится.
— А у вас когда-нибудь была собака?
— Давным-давно. Когда я была маленькой.
— Как ее звали?
— Смоки. Ее звали Смоки.
— Хорошее имя — Смоки.
— Ты правду сказал, что у тебя нет имени?
— Ага.
— А есть имя, которым ты сам себя называешь?
— Вообще-то нет.
— Мы должны будем как-то тебя называть.
— Мне нравится Смоки.
— Смоки — собачье имя.
— А-а…
— А сейчас спи.
— Хорошо.
Он закрыл глаза и через несколько минут уже мирно посапывал.
Она сидела и смотрела на дитя-эльфа, подменыша, ребенка лесных гномов. Как с ним поступят? Он никому не причинил зла, и это станет аргументом в его пользу, однако все будут знать, как знает она сама, что он еще вполне способен натворить бед. Но все же он ребенок, и очень восприимчивый ребенок — его можно перевоспитать. А когда его фотография появится в газетах, целые толпы добрых самаритян выстроятся в очередь, дожидаясь, когда власти скажут свое слово и можно будет его усыновить.
Но выпустят ли его когда-нибудь на свободу? Люди перепуганы, еще как перепуганы. Мальчика захотят изучать, это понятно, но захотят ли вернуть к нормальной жизни? Вряд ли. Как общество воспримет, что члена группировки, взрывавшей на улицах первого встречного, после курса интенсивной психотерапии выпустили гулять среди обычных людей? Нет, толерантность к террористам в обществе равна нулю. Даже к детям-террористам.
Вот он, спит у нее на кровати. Исчадие ада — уродец, которому было суждено давным-давно умереть в закоулках Буффало, которого недоносила женщина, принимавшая бог знает сколько наркотиков. Он спит, и ему снится, как его отвезли на пляж, чтобы он смог прижать раковину к своему недоразвитому уху. Хочет, чтобы его звали собачьим именем.
Кэт положила бомбу в сумочку, вместе с «Листьями травы». Брать бомбу с собой было безумием, но нельзя же было оставить ее в одной квартире с ребенком. Она взяла из аптечки в ванной снотворное, налила стакан воды, вернулась в спальню и разбудила ребенка.
Тот моргал глазами, не понимая, что происходит. Он не выглядел напуганным, но вел себя не так, как вел бы себя в новом, незнакомом месте обыкновенный ребенок Для него теперь все было незнакомым. Он вышел в большой мир.
Она сказала:
— Извини, что разбудила. Выпей таблетку.
— Хорошо, — сказал он.
И больше ничего. Никаких вопросов. Он внушал любовь и ужас в одно и то же время.
Он открыл рот. Она положила таблетку ему на язык, дала воды. Он послушно проглотил снотворное.
— Теперь спи, — сказала она.
Кэт посидела с ним несколько минут, пока он снова не уснул.
Потом тихонько вышла из квартиры и заперла за собой дверь. Повернув ключ, она вдруг подумала: вдруг вспыхнет пожар, увидела себя одной из тех женщин в теленовостях, которые выскакивали на несколько минут купить сигарет или молока, оставив детей одних, потому что больше дома никого не было, потому что, кроме них, некому было за детьми присмотреть, а им срочно понадобились сигареты, или молоко, или что-нибудь другое, столь же необходимое, и вот несколько минут спустя такая женщина стоит поддерживаемая соседом или пожарным, пламя же тем временем делает свое дело.
К черту. Все будет нормально. Пожалуйста, маленький убийца, пусть все будет нормально.
В участок она пошла пешком. Надо было пройти около пятнадцати кварталов, но это и хорошо — ей требовалось время, требовалось одиночество. Она хотела шагать и чтобы рядом никого. Проходя по обезлюдевшим улицам, на несколько мгновений она представила, что может выскользнуть из своей нынешней жизни, может зажить по-другому, оставаясь при этом собой, но свободной от призраков и страхов, от постоянного поиска скрытой опасности, стать женщиной, у которой есть работа и есть ребенок, которая решает самые обычные проблемы — как заплатить за квартиру, на что купить продукты. В те несколько мгновений это казалось ей невообразимым счастьем.
Пит ждал у входа в участок Он курил, хотя бросил это дело уже несколько лет назад. Зажав во рту дымящийся окурок он устремился навстречу Кэт.
— Еще один, — сказал он негромким ровным голосом.
Она решила было, что мальчишка взорвал себя у нее в квартире. Нет, ерунда, бомба-то здесь, у нее с собой.
Бомба лежала у нее в сумочке. Рядом с «Листьями травы».
— Где? — спросила Кэт.
— В Чикаго.
— В Чикаго?
— Сообщили двадцать минут назад.
— Что еще известно?
— Похоже, все то же самое.
— Но в Чикаго.
— Подробности еще будут. Но и так все совпадает. Одна жертва, насколько пока удалось установить. На Лейк-Шор-драйв.
— Дерьмо какое.
— Ага.
— А что говорит старуха? Она вообще что-нибудь говорит?
— Пока тебя не было, сказала одну-единственную вещь. Знаешь какую?
— Давай.
— Она сказала, что хочет с тобой поговорить. Больше ничего.
— Тогда, наверно, лучше пойти с ней поговорить.
— Ага. Не помешает.
Они с Питом вошли в участок В комнате для допросов женщина сидела все такая же — прямая, как шомпол, с остекленелым взглядом чучела, — какой ее оставила Кэт. Но теперь ее окружало с полдюжины крепких парней из ФБР.
Пит пропустил Кэт вперед. Фэбээровцы нехотя расступились. Кэт села напротив женщины, та моргнула, слегка тряхнула головой и улыбнулась кривой кокетливой улыбкой.
Кэт сказала:
