Дмитрий Вересов - День Ангела
— Нет, Кит, ты все-таки подумай, — продолжил Дэн разговор, начатый еще в маршрутке после того, как Никита неожиданно для себя самого разоткровенничался о своих приключениях. — К высоте привыкнуть не так сложно, особенно когда не просто лазаешь, а за делом лазаешь. Висишь, работаешь себе сосредоточенно, страховка надежная — и все в порядке. А деньги хорошие, даже если работать не каждый день. Я бы оттуда не ушел, но — травма. Неудачно приложился об угол коленкой, порвал связки, повредил мениск. Поэтому лазать меня больше не возьмут. А этих ребят из «Хай Скай Сити» — и Вову-растамана, и негра Костю, я же тебе говорил уже, отлично знаю. Хорошие ребята. А в офис я могу позвонить, меня там еще помнят. Дам тебе дополнительную рекомендацию, — усмехнулся Дэн. — Так что, я звоню? Полезешь на стенку?
— Я и так на стенку лезу, — пробурчал Никита, сгреб нарубленную зелень в холмик и переложил в деревянную миску. За ночь он много чего передумал и теперь позволял себя уговаривать, убеждать и вдохновлять на действия, которые ему, в общем-то, претили (слишком свежи были воспоминания о пропасти под ногами), но сейчас вот, поутру, после чашки крепкого кофе и яичницы с колбасой представлялись почти заманчивыми и перспективными в смысле выхода из денежного кризиса. — Я и так на стенку лезу. Полезешь тут.
— Это заметно, — наморщил лоб Дэн, — это заметно, что лезешь. От тоски и безысходности, так сказать… Терзания у нас, искания… Бытовая неустроенность. Крах личной жизни. Непруха беспросветная. И тьма проблем, как у государя императора, не меньше.
— Напрасно ты скалишься, Гуру, — изобразил обиду Никитушка. — Я вроде бы не ною и не жалуюсь…
— Ну, значит, мне показалось, — тихо пропел себе под нос Дэн и задумчиво почесал в бороде.
— Не ною и не жалуюсь, — громко и отчетливо повторил Никита. — Просто впечатление такое, что не в срок началось светопреставление, что все теперь не так и навыворот, что все разумные мероприятия теперь выходят боком, а действия самые что ни на есть дурацкие оказываются спасительными в конце концов, хотя поначалу такими и не кажутся. Поэтому, Гуру, звони в этот «Хай Скай Сити», звони хотя бы потому, что я не в восторге от перспективы висеть на веревках на высоте какого-нибудь двадцать второго этажа и отмывать закопченное стекло, или полировать шпиль Петропавловки, или подвешивать какие-нибудь там сады Семирамиды. Звони, потому что большего идиотства я и представить себе не могу. И раз это — идиотство, то в свете последних событий оно, скорее всего, к чему-нибудь пристойному да приведет.
— Это не светопреставление, сын мой, — с докторским видом покачал головою Дэн. — Это, сын мой, — ставлю диагноз — называется «мозги набекрень». И бог с ней, с причиной заболевания. Лечить будем традиционно, симптоматически, то есть попросту вправлять. В общем, я позвоню на альпинистскую фирму, как только минутка свободная выпадет. А ты иди себе сейчас, иди, гуд бай тебе. И где-нибудь во второй половине дня загляни в «Хай Скай» к менеджеру по кадрам. Есть там такой перец, Махинько, Игорь Петрович. Он, конечно, не подарок, но ты в голову не бери. Он повыпендривается, пузыри попускает и возьмет. Пристроит.
На том и расстались.
А делать Никите после бурных, изматывающих событий последних двух дней ничегошеньки не хотелось. Но и бродить просто так, в одиночку, тоже не хотелось. Он в глубине души опасался, что налетят на него, такого одинокого, отбившегося от стаи, жужжащим роем тоскливые думы, и разгоняй их потом как дурак. Или, упаси господи, еще стихи потянет сочинять, «вопли» синтезировать. А это последнее дело — исходить на словеса, выламываться.
Поэтому Никита, бежав рефлексии, засунул пальцы в задний карман джинсов и извлек оттуда измятый листочек с адресом, который вручила ему вчера в ментовке рыжая Даша. Почему бы и не навестить спасительницу? И, надо себе признаться, любопытно все же, что там у них за молодежный центр.
Предстояло ехать на Васильевский. «Шестнадцатая линия, дом…» — прочитал на листочке Никита. Дом, судя по номеру, располагался где-то ближе к Большому проспекту. Никита, явившись на Остров, без труда обнаружил этот дом, старый, не особо украшенный, с изъеденной годами простенькой лепниной, с маской неизвестного существа над парадным, существа, которое, должно быть, и само забыло, кто оно есть на самом деле — то ли лев, то ли грозный бог-громовержец, то ли горгона. А вывески никакой о том, что здесь находится искомое молодежное объединение, не было.
Дом как дом, со старыми тюлевыми занавесочками на окнах и на подоконниках, с чахлыми фиалками в горшках, глядящими сквозь немытые стекла на привычный пейзаж за окном.
Дом как дом, и доживают в нем свой век коммунальные старушки, привыкшие к дежурствам по квартире и приемлющие лишь чудом сохранившуюся угловую булочную, да историческую аптеку Пеля, что напротив Андреевского рынка, да гастроном с пропахшим «Земляничным» мылом бакалейным отделом и не приемлющие пластмассовых корзинок и тележек новоявленных супермаркетов, где люди суетливы и все на одно лицо. Или это выражение лица у всех одинаковое? Бессловесное? Ну куры, право слово! Что сбегаются на кормежку…
Помимо номера дома в записке отмечалось, что не следует подниматься выше первого этажа, а на первом этаже следует свернуть в тоннель. Что за тоннель? Какой может быть тоннель? Хотя чего только не обнаружишь в старых питерских парадных и подъездах: и каминные залы, и галереи, и тоннели, и лабиринты. Поэтому Никита решил ничему не удивляться и толкнул дверь — незапертую, так как кодовый замок был выдран, и на месте его виновато зияло маленькое прямоугольное окошечко.
Он вошел и тут же подвернул ногу на перекошенных плитах пола, огляделся во тьме, почти кромешной, на ощупь продвинулся вперед, споткнулся о ступеньку и остановился, так как решил, что разумнее переждать и дать глазам привыкнуть к темноте. А там или развернуться и уйти от греха подальше, или уж, обнаружив тоннель, попытаться достичь цели.
Не так уж и темно оказалось в парадом, пусть весьма скудно, но все же освещаемом через дыру от кодового замка. В сумрачном свете Никита даже разглядел ступеньки, пологие и обшарпанные ближе к изломанному чугуну старинных перил. А вот дальше и выше тьма сгущалась, уплотнялась. Теплела и подрагивала от множества приглушенных голосов.
Идти надо было на голоса — так Никита понял. Он и пошел, осторожно ступая и выставив руки вперед на всякий случай. В темноте не очень-то поймешь, куда тебя несет, еще впилишься куда-нибудь. Никита и впилился, как ни разводил руками. Он не ощутил поворота и плечом задел нечто, висящее на стене, и нечто обрушилось на Никиту, и следом обрушилось еще что-то, подобное первому, а потом еще и еще, по закону цепной реакции. Никита упал, закрыв голову руками, а вокруг грохотало и звенело, но не успел он проклясть все на свете, как грохот прекратился. Вероятно, все, что могло упасть, уже упало.
