Эдуард Кочергин - Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека
В наших северных краях обитают только чёрные черти. Чертей-альбиносов никто никогда не видывал. А вот рыжего чёрта все-таки произвели в одной из старинных деревень Шенкурского района Архангельской области.
Бывальщина эта уже старая, дохрущевская, происшедшая до укрупнения колхозов и до кукурузной агрессии, разорившей вконец русский Север. В ту пору в этих глухих лесных местах ещё что-то оставалось от былых традиций — хотя бы людская взаимопомощь в тогдашней труднейшей житухе.
Деревня Верховье, к которой мы, рисовальные бродяги, подошли в середине дня, была кустовой — храмовой. Ранее на Севере вокруг таких поселений располагалось пять-шесть малых деревенек, но к нашему времени осталось только три вместе с главной. Когда-то, в царские времена, Верховье считалась деревней богатой, знатной. Храмовый батюшка совмещал в себе и духовную и административную власть: крестил, венчал, отпевал, провожал в армию; записывал все события в учётные книги церкви, выдавал грамоты, свидетельства, оповещал вышестоящих о приплоде человеческих голов. Такая система исправно работала на Севере многие лета без лишних крючкотворцев и помыкающих начальников, что положительно влияло на нравы. Люди здешние при всей суровости жизни получались незлобивыми и великодушными.
К несчастью, Совдепия разрушила наработанные столетиями правила общежительства в этих краях, подчинив всех вышестоящим партийным вседержателям. Храм в тридцатые годы закрыли, превратив в колхозный склад. Батюшку из Верховья увезли под Соль-Вычегодск и там постреляли с другими священниками архангельских земель. Коммуны, поначалу возникшие в круговых, бедных деревнях и раскулачившие хороших хозяев в Верховье, — разорились и сгинули. Народ наполовину сбежал в города, а кто остался, вступил в колхоз, правление которого постепенно переселилось в кулацкое Верховье, как в намоленное, работное место. Последняя немецкая война вернула в деревню только нескольких обрубленных, контуженых мужиков, и основной тягловой силой на полевых работах стали бабы.
Верховьем деревня названа по расположению на горе, которая возвышается над Важской низиной. Дома, поставленные вдоль улицы, поднимающейся в угорье, заканчивались храмом Покрова Божьей Матери. С обратной, алтарной части церкви, за малым домом бывшего дьячка, располагалось местное кладбище, спускавшееся к речке Ваге. В начале деревни, по правую руку, находилась старая кузня с самопальной кривой вывеской «Ремонтные мастерские». Рядом с нею ржавел скелет древнего трактора. Проходя мимо, мы обратили внимание, что деревня начиналась с кузни, которую ранее в сельской местности считали средоточием нечистой силы. Бесы всегда были непревзойдёнными мастерами в работе с огнём и спорили с кузнецами. Заканчивалась деревня храмом.
Большинство потёртых и уже несколько косоватых изб всё ещё сохраняли следы былой добротности и резной биографии, чем и представляли для нас рисовальный интерес. Мы поднялись вдоль них наверх от кузницы к храму и решили приземлиться на обед в небольшой ложбинке на храмовой горе, почти против церкви. В этом замечательном месте с видом на всё Верховье сварить свой походной супчик, заправить его местным молоком, пообедать, а затем, переплыв Вагу с помощью местных перевозчиков, двинуть далее, к Двинскому Березнику.
Мы спрятали в кустах рюкзаки и снова спустились к домам за водой и молоком. В местных деревнях очень вкусное молоко. Воду нам налили в первой же избе, а в молоке отказали, послав к чёрту, в конец деревни. В другой избе опять отослали к какому-то чёрту, в сторону кузни. Мы как-то даже прибалдели от такого неожиданного «гостеприимства». Чёрт-те что получается, что за деревня такая на нашем знаменитом своей добротой Севере? Что здесь происходит? В третьей избе спросили напрямик пожилую хозяйку, к какому же чёрту нам идти за молоком. Она, абсолютно не удивившись вопросу, ответила: «К Рыжему. Вон, смотрите, внизу третья изба от кузни, в ней вам кузнецова ведунья Агафоклея и продаст молоко. Только к ней на двор не ходите, у ней вас чёрный петух заклюет и чёрный кот зацарапает».
Вот-те на, думаем, сказки какие в двадцатом веке с чертями да ведьмами, которые молоком торгуют. Возгоревшись любопытством, мы двинулись к обозначенной избе. По дороге спросили повстречавшегося мужичка на деревянной ноге: «Что, в вашей деревне молоком только черти торгуют?» «Да, — спокойно сказал остановившийся обрубок, — рыжие черти торгуют молоко только проходящим, случайным залёткам, как вы. Своим же, гостям или пришлым по работе, молоко и что другое продают все».
— А почему так?
— Так уж постановлено было при Тихоне Ананьевиче. А вам какая разница? У Рыжих корова хоть и бодучая, но хорошая, в Холмогорах самих куплена. Идите, вон огороженный дом с воротцами высокими — там ваше молоко. На калитке кольцо железное висит, постучите им. Жена Рыжего чёрта, Агафоклея, поначалу ругаться начнёт на всех нас, деревенских — пускай брешет, не берите в голову, молока просите и всё тут. Поворчит, поворчит да продаст. Звиняйте, бегу в контору.
— Сказал бы, дядечка, с чего это у вас так странно выходит.
— Не могу, тороплюсь, начальство зовёт.
— А где контора-то ваша?
— Вон, у церкви, в бывшем поповском доме.
— А мы против неё через дорогу, в ложбинке у кустов встали. Как освободитесь, свистните, гостевать приглашаем, интересно послушать вашу сказку. А как вас величать?
— Ступников, по-местному зовусь Ступой из-за фамилии и ноги. С войны на деревянной ступе ковыляю, деньгов на протез не собрать. Вы зовите по отцу — Григорьичем, и довольно будет.
Мы, заряженные ещё большим любопытством, двинулись к огороженному дому. Оказавшись у крепкой глухой калитки, стали стучать металлическим витым кольцом-ручкой по тёсу. Только на пятый раз за воротами проскрипел вопросами неприятный женский голос: «Кто такие? Пошто пришли? Чего надобно?» Узнав, что направила нас к ним в дом деревня, голос обругал её всю, а после спросил, какое молоко мы хотим купить, утрешнее или вечернее — вчерашнее. Только после допроса приоткрылась щель калитки и мы увидели за нею ужасно тощую, костлявую тётку в чёрном повойнике и чёрном платье, ну прямо Бабу-Ягу — костяную ногу. За её спиной недобрым глазом на нас таращились два чёрных злыдня — петух и кот. Она забрала от нас круглый танковый котелок и закрыла калитку.
Пока мы разглядывали кованые петли ворот и фигурную щеколду калитки, Агафоклея вернулась с двухлитровой глиняной крынкой молока и нашим котелком, в котором красовалась запечённая красно-коричневая пенка. Протягивая сосуды, проскрипела: «Вот вам еда от рогатой», — и, взяв за неё смешную мелочёвку, велела пустую крынку поставить на полку-торчок, врубленную в столб ворот, и более не беспокоить.
![Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций]](/uploads/posts/books/15101/15101.jpg)
