Эльчин Сафарли - Тысяча и две ночи. Наши на Востоке (сборник)
Мама еще долго меня успокаивала, а я ее уговаривал сбежать вместе. «Сынок, я не могу. Ты еще многого не понимаешь. У каждого своя ноша. Знаешь, в других семьях еще больше горя. Вот только вчера на горной дороге разбились единственный сын Амины из второго дома и трое ее внуков — бедная женщина поседела вмиг… Благополучие для каждого свое, Аллах свидетель. Я ведь люблю твоего отца, несмотря ни на что. И выходила замуж за него по любви, а всех моих подруг выдали насильно. Знаешь, не быть любимым — это совсем не трагедия, а вот не уметь любить — хуже этого ничего быть не может…
Уходить поздно. Столько пережито, упущено… Теперь я живу ради тебя. Я готова платить своим горем за твое счастье. Обещай, что никогда не сдашься. Ради меня… Найди себе дело по душе и не бросай его никогда. Потом и люди оценят, будешь нужный человек. Тебе сейчас трудно, возраст такой… Только ты не ищи смысла жизни, сынок. Нет в ней смысла, пока сам ее не наполнишь».
Мама говорила, как будто боясь остановиться, крутилась на узкой кухне, подогревала для меня молоко, нарезала пирог из зеленых лимонов. А я, зареванный и разочарованный, слушал вполуха и не догадывался, что эти слова станут ее последним наставлением…
27
— Ты смотрел «Поговори с ней» Альмодовара? Главный герой этого фильма, медбрат Бениньо, настолько схож со мной, что каждый раз у меня дыхание замирает. Правда, не во всем похож. Бениньо не так сильно придавлен жизнью, тогда как мне с детства приходилось выживать, изворачиваться.
Но в том, что касается внутреннего, у нас с ним абсолютная идентичность. Я не говорю о гомосексуализме. Это что-то большее, словами трудно передать. Что-то на уровне ощущений. Например, когда стоишь под осенним дождем и вытираешь лицо шершавым рукавом куртки, не понимая — слезы ли текут по щекам, или капли небесной воды?…
Когда-то я тоже хотел устроиться на работу в больницу. Помогать страдающим, быть рядом с ними, чтобы их чувство одиночества, усугубляющееся в больнице, не казалось таким безысходным. Не взяли, так как нет медицинского образования. Как будто больным людям от того, кто помогает, нужен диплом! Я отлично делаю уколы, всех друзей, соседей колю.
С детства сам себя лечил. Если заболевал, то лишь в крайних случаях давал знать матери. Будто у нее хлопот было мало… Я-то мог справиться и сам. Простуда, грипп, желудочные спазмы, раны, боли в спине — все недомогания устранял. Отравился, например, — заваривал шафран с ромашкой. Если подхватывал грипп, растирался апельсиновым уксусом, в нос закапывал чесночное масло, перед сном согревался чаем из смородиновых листьев. После работы на плантации часто затекала поясница — спасали компрессы из размятого красного перца…
Я привык выкарабкиваться из мрака сам, собственными силами. Прибудет помощь — так Аллах всемогущ. Но надеяться — не в моих правилах… Для меня зависеть — страшное наказание. Поэтому всегда интересовался способами лечения болячек, чтобы спасти себя хотя бы при физических недомоганиях.
Вот говорю и думаю, сколько же во мне боли накопилось. Словно сквозь стекло воспоминаний смотрю: пыльное, тусклое такое… Со стороны это все может казаться исповедью невротика, фальшью, эффектной позой, тогда как подлинное страдание безмолвно. Как знать… Оглянешься назад: без каких-то переживаний можно было обойтись, а ведь были времена, когда от страха слова засыхали на моем языке, в голове кувалдой стучала кровь, в животе сворачивался клубок прохладных змей, а ноги в испуге врастали в землю. Но ведь каждая история имеет право быть рассказанной. И моя в том числе…
* * *
— Самое ужасное в жизни — это когда не за кого держаться. Протягиваешь руки, а там — пустота.
28
— На задворках юности осознал, что могу быть свободен только в большом городе, где вереница дней несется со скоростью света, а люди, жертвы почти нечеловеческого ритма, заглядывают внутрь себя лишь на минутку, затягиваясь последней сигаретой уходящего дня. Там, в окружении равнодушных высоток и сухих формальностей, я и мечтал затеряться. Обложиться круглосуточным потоком толпы, сверху прикрыться клочком неба цвета маренго и жить другой жизнью — без страха, когда не ждешь грязной насмешки и не отсиживаешься дома в выходные, опасаясь сверстников.
Мечтал тогда о маленькой квартирке где-нибудь на двадцать третьем этаже, к облакам ближе. Именно о квартире, а не доме. Квартира — твое личное закрытое пространство, куда трудно заглянуть, войти и невозможно перелезть. В квартире находишься изолированно от людей и одновременно рядом с ними. Стоит открыть дверь, и ты уже не один. Стоит ее закрыть, задвинуть шторы, выключить телевизор, как ты снова наедине с собой…
Скрываясь от жестокости в той самой пещере Исы на окраине деревни, я рисовал в мечтах свою квартирку в многоэтажном доме, одном из таких, какие видел в газетах. Представлял дни будущей жизни. Как просыпаюсь утром не в страхе перед грядущим днем, а в объятиях солнечных лучей, падающих из незашторенного окна. На двадцать третьем этаже, ночью, окно можно и не закрывать, так ведь? Или как неторопливо выхожу из дома, уверенный в себе, полный сил, с желанием не бежать от жизни, а, наоборот, идти ей навстречу.
Тогда думал, что до такого одухотворяющего бытия рукой подать. На деле все оказалось не так легко, быстро. Но я ни о чем не жалею — игра стоила свеч. Свободно дышать — важнее всего, но самое ценное мы зачастую не ценим. Я и сейчас продолжаю бороться с какими-то страхами, хотя получил желаемую свободу. Она моя самая большая подмога…
29
— В один день я решил уехать. Побросал в рюкзак немного вещей, запихнул в носки деньги, которые заработал за последний год, взял немного еды и сел в автобус до Большого города. Помню, как в день отъезда проснулся утром и сказал себе: «Теперь все будет иначе. Я стану счастливым». Вроде у меня получилось, точнее, получается…
30
— Давно я забросил эту идею с кассетами, а сегодня решил сделать еще одну запись. Это был новый день, день истинного счастья. Улыбка солнца сквозь сытый туман, сонные коты у подножий непогашенных фонарей, распахнутые двери «Старбакса», нечастые, но уже спешащие машины под навесом густых белых облаков… Я нес в кармане синего плаща с меховым воротником яблоко и улыбался никому и всем.
Утренняя давка в метро приятно напомнила праздничное столпотворение. Я пританцовываю на эскалаторе под “Big big world” Эмилии, прокашливаюсь на выходе из вестибюля, достаю первую сигарету первого утра весны. Я иду быстрым шагом к кондитерской Айлы, у которой работаю вторую неделю. Вдыхаю свежий ветерок с набережной, осматриваю место своей новой жизни и не верю, что дожил до этого дня. Я как ребенок, получивший то, о чем давно мечтал… Выкарабкался!
