Николай Беспалов - Встречи на ветру
Вошла и столкнулась с соседкой.
– Здрасте, Ирина Анатольевна, уж не захворали ли вы? Чего так рано с работы?
Привыкла, что я домой со службы прихожу не раньше восьми вечера.
– Здорова я. Чего и вам желаю.
Не люблю я свою соседку. Она жаждала присоединить комнату Павла к своей. У неё тоже сын, шестнадцатилетний оболтус. Уроки в школе прогуливает, связался со шпаной. Начал фарцевать, говоря на сленге этой шпаны, а попросту спекулировать. Правда, выучился говорить по-английски. Так и шпарит.
Когда я оформила прописку в комнате Павла, она, соседка, начала войну против меня. Сначала писала во все инстанции. Когда ей там объяснили, что я живу законно, начала пакостить тут. Доходило до того, что она лила сырую воду в кашу, что готовила Антонина для Толика. Теперь у нас установилось, так сказать, вооруженное перемирие.
– У вас сегодня праздник? – ехидно, с подковыркой спрашивает соседка.
– У советских людей каждый будний день праздник.
– Ишь, какая правильная, – соседка скрылась за дверью своей комнаты, откуда пахнуло нафталином. Это значит, её сынок притащил очередную дубленку. И не новую. Тут я вспомнила одного нашего рабочего с завода. Он как-то в курилке обмолвился таким пассажем: «Жена вчера хотела купить дуб Лёньку». Так его затаскали в партком.
Антонина услышала наш разговор и поспешила мне на помощь.
– Ира, Толик зовет тебя.
В комнате аромат! Пахнет жареным мясом, свежим огурцом и ещё чем-то очень вкусным.
– По какому поводу праздник? – спросила Тоню словами соседки.
– Ты как будто не знаешь.
– Кто сказал? – я в полном недоумении.
– По телевизору объявили, – с юмором у моей подруги все в порядке.
– И все же? – настаиваю я.
– Позвонили из обкома, пока ты где-то гуляла, и сказали, что тебе в Смольный надо завтра, к десяти утра. Будут тебя представлять секретарю. Ей-богу, у вас там как в театре. Все представления. Вот я и решила отметить это. Кроме того, я тоже выхожу на работу.
Я так и села, где стояла.
– А как же Толик?
– Ты мне скажи, ты же умная и ученая, кто должен думать о дитяте? Мать или тетка посторонняя? Не отвечай. Толик пойдет со мной. Я в цех, он в заводские ясли. Сказала, что Анатолий стал моим ребенком.
– Шути-шути, а меру знай, – мне стало обидно.
– Ах, какие мы обидчивые. Оторвалась ты, Люся, от рабочего класса. А он тебя помнит. В профкоме сказали, ты навсегда зачислена в наш коллектив.
Сильна рабочая солидарность.
Пировали мы до позднего вечера. Часу в десятом Антонина под действием сытной еды и алкоголя разоткровенничалась.
– Третьего дня, когда я гуляла с Толиком, ко мне начал клеиться мужчина, – я пропустила это вульгарное слово. – Он тоже из рабочих, но местный. Жена умерла, и он остался один с дитем. Предлагает поселиться у него. Трудно ему, мужику, с ребенком. Как считаешь, соглашаться?
– Тут я тебе не советчик.
Антонина в задумчивости выпила рюмку водки, поглядела мне в глаза.
– Пожалуй, ты права. Дело это сугубо личное, – усмехнулась. – Не просить же тебя свечку держать.
Я была немало удивлена. Подруга моя показала в этом такт и способность оценивать ситуацию с юмором. Я спросила, как зовут этого мужчину, и услышала неожиданный ответ.
– Мигель, он кубинец. Окончил наш медицинский институт, женился, так и закрепился у нас.
Мы доели говядину, допили водку и улеглись спать.
24 сентября 1976 года я начала работать в Ленинградском горкоме КПСС. С самых первых часов – даже не дней – я поняла, что тут совсем иные рабочие отношения, другой стиль работы. У нас, в профсоюзах, все откровеннее, что ли. И там конкретные вопросы: выполнение трудового законодательства руководителями предприятий, заключение трудовых соглашений, социалистическое соревнование, обеспечение безопасности труда и соблюдение трудовой дисциплины. И, наконец, решение жизненных вопросов: от рождения до гробовой доски мы с людьми. Не говорю уже о санаториях, домах отдыха и разных баз.
Заведующий отделом, молодой человек с большими залысинами, прямым носом и оттопыренными ушами, говорил тихо высоким – почти дискантом – голосом, когда представлял меня сотрудникам отдела.
– Товарищ Тиунова пришла к нам с профсоюзной работы. А там, вы знаете, своя специфика. Надо помочь товарищу Тиуновой поскорее войти в курс дела и освоить наши методы работы с партийными кадрами и населением.
Инструкторы отдела живо взялись за дело. Через час в одном из кабинетов был накрыт стол.
– Товарищ Тиунова, – подражая голосу заведующего, начал один из инструкторов, – главное в нашем деле – это найти общий язык с народом. По опыту нашего отдела, нет более прямого пути для налаживания тесной связи с массами, как слиться с ними. С этими массами. Тогда вы, безусловно, найдете с ними, этими массами, общий язык.
Мне стало ясно: в отделе работают веселые люди.
Процесс «вливания» в коллектив на этом не закончился. Я устраивала свое новое рабочее место – а было это в начале пятого вечера, много времени ушло на всякие формальности, – когда без стука вошел в кабинет заведующий отделом.
– Устраиваетесь? Я не помешаю.
Прошел к окну, что выходит во двор, сел на подоконник и закурил.
– Вообще, я не курю в рабочем помещении, – заметила я.
– Прошу прощения.
Сигарету притушил о каблук ботинка, а окурок сунул в пачку. Экономит. Но и выбросить его негде.
– Это я прошу у Вас прощения. Вы зачем пришли? Покурить? У меня дел невпроворот.
– Да, да, – задумчиво так говорит. – Зачем-то я ведь пришел.
Он что, притворяется? Или действительно немного не в уме?
– Я вот что хотел сказать, – опять замолчал, думает. – В коллектив Вы уже, так сказать, влились.
Сейчас начнет говорить о недопустимости такого «вливания». Ошиблась.
– Я не предлагаю «вливаться» в меня, – он умеет шутить, – но предлагаю отметить Ваше вступление в должность со мной тоже.
– Я не готова.
– No problem, – я тоже уже могу ответить по-английски, но не делаю этого.
– Чай будем пить?
– Я на работе не употребляю, потому предлагаю пойти в одно симпатичное место. Это наш, так сказать, клуб.
– Согласна.
Клуб так клуб.
– Тогда через двадцать минут жду вас в вестибюле Дома политпросвещения.
Я знала, что Дом политического просвещения был создан два года назад, но не знала, что там есть что-то, похожее на клуб. Через двадцать минут я узнаю, что частью Дома политпросвета является гостиница обкома, построенная теми же архитекторами еще раньше, в 1972 году. Гольдгор и Васильев справились со своей задачей хорошо. Никогда не жила в гостинице, и потому мне не с чем было сравнивать, но то, что я увидела, понравилось мне.
Открою имя моего нового начальника. Фамилия у него самая обычная: Потапов – и зовут его бесхитростно: Николай Михайлович. Вот он стоит в вестибюле с кем-то разговаривает. Я человек тактичный, не стану я мешать им. Стою и оглядываю помещение. Чисто, мебель красивая, на больших окнах тяжелые бордовые шторы. В сторону моего начальника не смотрю.
– Ирина Анатольевна! Что же Вы не подходите?
Иду, коли позвали.
– Познакомьтесь, Ирина Анатольевна, это лучший лектор в Ленинграде. Александр Эдуардович обладает даром проникать в суть происходящего.
– Вы, Николай Михайлович, преувеличиваете. Я, знаете, Ирина Анатольевна, – говорит так, как будто мы с ним давно знакомы, – с детства люблю докапываться до самой сути. Помню, отец привез мне в подарок из Германии игрушечный пожарный автомобиль. Так я его в тот же день разобрал по винтикам.
– Не пора ли нам перейти в бар?
– Это надо же! Тут бар есть? – по-простецки сказала я.
– Это наша комсомольская молодежь так прозвала буфет при ресторане, – Николай Михайлович ведет нас в глубину холла. – Начитались иностранных романов и форсят.
Не стану я рассказывать, как мы провели время сначала в баре, а потом в ресторане. От моих денег не осталось даже на такси. Вот так я отметила своё вступление в должность. Домой меня отвозил товарищ Александр Эдуардович Володарский. В машине из гаража обкома он молчал. Но, когда мы приехали в мой двор, он попросил водителя подождать и по пути к моему подъезду сказал:
– Вы в партийной среде человек новый. Позволю себе дать вам совет: попридержите в первое время язык за зубами. Больше слушайте. Мотайте на ус.
После этих слов он обнял меня и поцеловал в щеку.
– Завтра я уезжаю в Москву. Ничего хорошего от этой командировки не жду.
Товарища Володарского в Москве ждали большие неприятности. Его освободили от должности лектора Дома политпросвещения и направили преподавать историю КПСС в техникум. Не докапывайся до сути, товарищ Володарский.
