Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр
– И живут они в вилле? – беспокойно и удрученно спросила госпожа Штайнхёгер, и госпожа Моосгабр кивнула.
– Они живут в вилле У колодца, шесть, – сказала привратница на диване и подсластила чай сахаром из кулька, – это в квартале вилл Блауэнталя, неподалеку отсюда. Когда идете задами, вы в два счета там. В вилле хрустальные люстры, ковры и картины в золотых рамах, точно в галерее. Там еще мраморная лестница, как в костеле, под ней статуи с лампами, как в присутствии, только с красным светом. Да это что, – махнула привратница рукой и схватилась за шею, – представьте себе, что посреди этого зала фонтан, а в нем плавают красные рыбы.
– Бассейн, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, собирая там миску, муку, молоко… – маленький такой бассейн. Из расщепленного стебля вода льется обратно в водоем так же, как в парке у скульптуры, только все гораздо меньше.
– И госпожа Моосгабр, – сказала привратница и отпила немного чаю, – сидела в зале в парчовом кресле и видела уголок столовой сквозь матовые двери. Завтра в этой столовой она будет ужинать и увидит ее всю, я говорила правду, там совершенно так же, как в «Рице». А стол в той столовой вы сами накроете?
– Сама, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета, насыпая в миску муки, – когда я села в парчовое кресло…
– Когда она села в парчовое кресло, – быстро сказала привратница на диване и отпила немного чаю, – вдовец спросил ее: «Что вы хотите пить?» – и принес ей ликер на серебряном подносе. Но как-то очень странно, – вдруг сказала привратница и повернулась к Штайнхёгерам, – как-то очень странно, что повсюду на улицах, как вы говорите, столько народу, а полиции нигде никакой. Это все же не демонстрации, оттого полиция и не вмешивается.
– Боюсь, что-то затевается, – беспокойно и удрученно сказала госпожа Штайнхёгер, – это, выходит, не демонстрации, а просто людское скопище, полиции ни на улицах, ни на перекрестках и следа нет.
– Мне кажется, – покачал головой господин Штайнхёгер, – что-то тут кроется.
Штайнхёгеры отпили чаю, но по-прежнему были весьма беспокойны и удручены. Госпожа Фабер тоже отпила и сидела все такая же прямая и холодная, с неподвижным лицом и смотрела перед собой на дверь комнаты. А госпожа Моосгабр у буфета всыпала в миску муку, влила молоко и вбила яйцо. Потом часы у печи пробили половину четвертого, и госпожа Моосгабр сказала:
– Господин оптовик-вдовец сам открыл мне дверь.
– У вдовца, – быстро сказала привратница и схватилась за шею, – светлые волосы, чуть с проседью, он довольно загорелый, должно быть, загорел на Луне, там он почти постоянно, он и сейчас там, ему пятьдесят. Завтрашний приход госпожи Моосгабр и праздничный ужин будут без него. Там будет экономка с этим… Обероном, – засмеялась она, – и еще студенты, сыновья друзей вдовца, они живут в вилле, но приходят только вечером. А этот Оберон, – засмеялась она, – просто ужас. Представляете, у него длинные черные волосы, черные глаза, длинные ногти, что на мизинцах аж загибаются, и он жуткий сладкоежка. В школе не учится, потому что все знает, но что хуже всего – озорничает. Убегает из дому. Но убегать ему запрещено, в сад и то нельзя, хотя все равно уже осень и там все опустело, правда же, госпожа Моосгабр, что ему там делать? Вот и надевает он свой черный плащ и где-то по полдня шляется…
– Надевает свой черный плащ и шляется, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и начала у буфета замешивать тесто, – да, шляется. В Боровицине, Алжбетове… – госпожа Моосгабр подлила в тесто молока и добавила еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, – на «Стадионе», в Керке…
– Аж в Керке, подумать только, – засмеялась привратница, – расскажите лучше, что он делает с экономкой. Вот ужас-то!
– Ну что он делает с экономкой, – покачала головой госпожа Моосгабр у буфета, продолжая замешивать тесто, – все делает ей назло. Пугает ее. Бросает к красным рыбам в бассейн черную страшенную рыбу, чтобы экономка до смерти испугалась, и еще запирает ее в погребе.
– Какой ужас, – проговорила испуганно госпожа Штайнхёгер, а господин Штайнхёгер тряхнул головой и сказал:
– Какой ужас. И за таким мальчиком, госпожа Моосгабр, вы должны присматривать?
– За таким мальчиком госпожа Моосгабр должна присматривать, – кивнула привратница и схватилась за шею, – и вдовец посоветовал госпоже Моосгабр, как присматривать. Она должна с ним беседовать о его тайных науках или же просто сидеть в соседней комнате при открытых дверях.
– Или в зале, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета и добавила в тесто щепоть соли, – если я буду в зале, он тоже не ускользнет.
– А можно и припугнуть его, – засмеялась привратница и отпила чаю, – но госпожа Моосгабр с ним наверняка справится. Госпожа Моосгабр с самим чертом бы справилась. Но госпожа Моосгабр, собственно, еще не знает его.
– Собственно, не знаю, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво и добавила еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, – не знаю, я, собственно, не знаю его.
– Все это госпожа Моосгабр слышала лишь от госпожи Кнорринг и от вдовца, – кивнула привратница на диване, – в тот раз, когда она пришла к ним, он был в цирке, госпожа Моосгабр даже экономку еще не видала. Экономка не справляется с мальчиком, и госпожа Моосгабр будет за ним присматривать. Госпожа Моосгабр будет там воспитательницей. Но вы почти не пьете, – сказала привратница Штайнхёгерам и госпоже Фабер, – пейте чай.
– Пейте, – кивнула госпожа Моосгабр задумчиво, обтерла руки о фартук и подошла к печи подложить еще поленце, – на дворе нынче сыро и холодно.
– Зато здесь тепло и приятно, – засмеялась привратница, – ваша кухня, госпожа Моосгабр, всегда была такой уютной, и сидеть здесь на этом диване – одно удовольствие. А сегодня ко всему прочему здесь еще такой замечательный аромат, – сказала она и снова оглядела стол, ваниль, масло, изюм, миндаль, белый кулек с сахаром… и перевела взор на буфет, где было тесто и, как она сейчас заметила, еще кое-что из глубины буфета, куда и заглянуть было трудно, посмотрела она и на плиту, где стояла миска творога, и схватилась за шею. – Госпожа Моосгабр любит печь, – сказала она и опять схватилась за шею, – но это, верно, стоило вам немалых денег, пирожки будут как из лучшей кондитерской. Взгляните, чего только нет у госпожи Моосгабр на буфете за этим тестом… – привратница повернулась к Штайнхёгерам и к госпоже Фабер, и Штайнхёгеры беспокойно и удрученно кивнули. Однако госпожа Фабер по-прежнему сидела прямая и холодная, смотрела перед собой на дверь комнаты, и на ее лице не дрожал ни один мускул.
– Эта бочка с известкой все еще стоит тут, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, теперь она уже месила тесто, – не знаю, что будет, если в нее и вправду кто упадет.
– Но всему приходит конец, – сказала привратница, – леса почти разобраны, разве что стойки перед окном вашей комнаты еще остались. Но после праздника и их уберут, а потом и кирпичи, и тачку, и бочку с известкой, что у ваших дверей. Если кто упадет в бочку, – сказала привратница, – даже не знаю, что будет. Может, человек станет просто белым, а может, растворится совсем.
– Не растворится, – сказал господин Штайнхёгер, – но изрядно промокнет, а может, и утонет. Встретил я недавно в проезде двоих, – беспокойно сказал господин Штайнхёгер, – не была ли это случайно полиция?
– В третий раз ко мне приходили, – кивнула госпожа Моосгабр у буфета, она месила на доске тесто, – в третий раз были здесь.
– Но скажите, пожалуйста, – выпалила привратница и схватилась за шею, – скажите, пожалуйста, что они хотели? Опять пришли спрашивать, где вы родились, кто родители, про школу да про Кошачий замок?
– Но главное теперь другое, – покачала головой госпожа Моосгабр, – как я ходила в Черный лес. И не случилось ли там со мной чего-нибудь, когда я была маленькая. Не приключилась ли там какая-нибудь загадочная история. Не видала ли я там огромную мышь, или льва, или еще что-то…
– Да вы что, льва в лесу! – засмеялась привратница так, что даже качнулась на диване, а вместе с ней и Штайнхёгеры, потому что сидели рядом, – вот уж, право, вопросики, разве львы бывают в лесу? Львы живут только в пустыне.
– Львы живут в пустыне и в джунглях, – кивнул господин Штайнхёгер, – у нас их нет, разве только в зоо.
– Пришли посмотреть, как я живу, – сказала госпожа Моосгабр у буфета, продолжая месить на доске тесто, – в третий раз пришли посмотреть, как я живу. Как долго я, мол, здесь. Я сказала, что без малого век, по меньшей мере пятьдесят лет каждый здесь меня знает. И еще они рассказали какое-то предание о Кошачьем замке, и почему он так называется, и что там мышей было видимо-невидимо, и что когда-то ходил туда крысолов, и еще спрашивали, хожу ли я на могилу мужа под Этлихом. Не раз заговаривали и о Везре, точно не верили мне, что он вернулся из тюрьмы, на этот раз спросили меня, почему я никогда не имела киоска, если так мечтала о нем, пришлось им сказать, что Везр всегда обирал меня. А под конец, – сказала госпожа Моосгабр, не переставая месить тесто, – под конец написали рапорт и попросили у меня воску. Я дала им свечу.
